Человек разговаривает с ветром

— Завтра утром в школу придут дети, — ответил лейтенант.

Заскрипели стальные тросы лебедки. Бомбу осторожно опустили на волокушу, покрытую толстым слоем песка. Тракторист, немолодой уже человек, в замасленной кепке с неимоверно длинным козырьком, с интересом наблюдал за слаженной работой саперов.

— О, какая гладкая, — бормотал он. — Что твое порося… А чего вы, ребята, ее, как невесту, обхаживаете? Аль рвануть могет?

— Да еще как! — ответили ему. — Проржавела она вся. Ее, брат, осторожно везти надо.

— Да нехай ее черт везет, — тракторист проворно слез с трактора. — Шо мне по белу свету ходить наскучило? У меня ж дети.

— Сальников, давайте! — устало качнул головой лейтенант.

— Есть! — ответил Сальников и, отставив лопату в сторону, пошел к трактору. Он шел, чуть покачивая торсом, высокий, гибкий, на смуглом лице его уверенно поблескивали до дерзости озорные глаза.

— Как на прогулку, — восхищенно прошептал Потапов. — Молодец, Витя!

— Если бы не дети… — виновато говорил Потапову тракторист. — А то же дети, сам знаешь… Трое их. Колька и Петька, как близнецы, не различишь. А меньшая, Манечка, — та приметная. Вот туточки, в углу рта, у ней три родинки, хошь верь, хошь не верь…

— Верю, батя, верю. — Потапов сунул руку в карман и протянул трактористу пригоршню плоских прозрачных леденцов: — Возьми, дашь своей Манечке.

Сальников между тем по-хозяйски тронул рычаги трактора, запустил мотор. Машина отозвалась ему мирным рокотом. Ну вот, сейчас он поедет. Стоит только отпустить муфту, и трактор тронется… Сейчас… Сейчас… Сальников оглянулся. Ему показалось, что бомба сдвинулась к левому краю волокуши. Пятьсот килограммов смерти… Сейчас трактор тронется, рывок, толчок и — мало ли что! — вечная ночь, ночь навсегда.

Как-то в детстве Сальникову приснилось, будто он погиб, как герой, и его хоронят. Музыка… Множество людей. Все говорят красивые теплые слова… Было так торжественно, и от жалости к самому себе больно щемило сердце. А потом он проснулся и несказанно обрадовался свету и вкусному запаху, просачивавшемуся из кухни через узкую щель неплотно прикрытой двери…

— Сальников! Почему стоите? — сердитый голос лейтенанта доносится откуда-то издалека, как будто уши заткнуты ватой. А совсем рядом участливый шепот Потапова:

— Что с тобой, Витя? Что случилось?

Сальников попробовал оторвать ногу от педали сцепления, но накатилась новая волна страха и словно сцементировала подошву сапога с педалью.

— Не могу… — Прямо перед глазами неподвижные, темные, спокойные зрачки друга… — Не могу, Леша!

Потапов выключил скорость.

— Боишься? А ну слазь. Слазь к чертовой матери. Эх, ты, «Се-си-бон»!

Сальников безвольно соскользнул к гусеницам.

— Ну что там у вас? — оскальзываясь и путаясь в полах длинной шинели, к машине спешил офицер.

— Заминка вышла, товарищ лейтенант, — голос Потапова был совершенно спокоен. — Сальников с утра еще болен, а сейчас его здорово скрутило… Я поведу трактор.

Взревел мотор. Лязгая гусеницами, машина начала спускаться в балку. И уже оттуда, снизу, из сырой темноты, донесся глуховатый голос Потапова:

Я иду — она колышется,

Зеленая трава…

Точно ужаленный, Сальников сорвался с места и побежал вслед за трактором.

— На-за-ад! — закричал лейтенант:

— Бомба шатается… Я видел. Я буду держать ее!

— На-за-ад!

Далеко впереди карабкалась на бугор узкая полоска света. Вот она качнулась, застыла на месте и, перевалив на обратный скат высоты, скрылась из виду.

— Всё, — с облегчением вздохнул лейтенант. — Теперь ему через Чигринский мостик переехать — и Сухояр. Там и подорвем.

Саперы, пересмеиваясь, потянулись за кисетами.

— К машине! — скомандовал офицер.

…И в то же мгновение высокий рваный столб желтого пламени поднялся из-за бугра. Воздух раскололся. Задребезжали стекла. Зашумели деревья. Невидимые, закружились в ночном небе листья. Они падали на землю. Неслышно и мягко, словно лаская, касались лиц замерших саперов. Далеко за поселком громовым раскатом прокатилось эхо. И в наступившей тишине слышны были лишь хриплые, жуткие всхлипывания Сальникова да растерянный шепот старого тракториста.

…А школа стоит. Шумят лимонно-желтой листвой могучие липы. По утрам во дворе заливисто звенит звонок и серьезные первоклассники важно усаживаются за парты. Они садятся осторожно, чтобы не помять наглаженных мамами коричневых платьиц и серых форменных брюк.

По вечерам, когда малиновый диск закатного солнца касается вершины бугра, в школу приходит высокий смуглый солдат. Он ведет кружок баянистов в пионерской дружине имени Алексея Потапова. Иногда после занятий он растягивает вишневые мехи баяна и под частушечный перебор поет о зеленой траве и о сероглазой девушке, которую он любит. Тогда каменеют скулы солдата, тоскующие глаза влажнеют. А ребятишки смотрят на него удивленно: неужели этот большой, сильный военный дядя заплачет? Ведь они читали в книжках: солдаты не плачут.

Георгий Халилецкий

ЗАПАС ПРОЧНОСТИ

Вот какую историю я услышал недавно. Причем человек, рассказавший ее, предупредил меня, что в ней нет ровно ничего необыкновенного, и я с ним в общем-то согласен…

В первых числах ноября посыльное судно «Богатырь» было захвачено льдом близ северного побережья. Вообще-то ранние морозы — не редкость в этих широтах: случалось, что море у берега замерзало еще и в октябре. Залив в одну ночь заковывало в голубую броню, все кругом заметало снегом, — а снег тут сухой, колючий — и начинала кружить-вертеться продутая нордовым ветром пурга.

Но все это бывает не страшно, когда и рыбацкие сейнеры, и суденышки-снабженцы китобойной флотилии, и деревянные посудины гидрографов — все успеют приготовиться к долгой зимовке или просто уберутся восвояси.

А тут беда обрушилась неожиданно. «Богатырь» возвращался во Владивосток: он около месяца был в плавании, доставлял продукты и почту на отдаленные морские посты, и вдруг такое несчастье. Именно вдруг, потому что еще накануне прогноз был самым успокаивающим. Лишь позже выяснилось, что с Аляски двигался зимний циклон и крылом неожиданно задел эту часть побережья. И лед-то, если правду говорить, образовался не толстый, но «Богатырю» много ли надо. У него богатырского — одно название, данное точно в насмешку.

Так или иначе, а утром после этого циклона старший лейтенант Кашеваров, командир «Богатыря», собственными глазами увидел, что вокруг корабля — и справа до самого берега, и слева мили на полторы до чистой воды — простирается торосистое ледяное поле.

Полторы мили — расстояние небольшое, но их нужно было преодолеть. А «Богатырь», старый «Богатырь» с латаной-перелатанной обшивкой и видавшими виды шпангоутами, как ни напрягались его маломощные натруженные машины, как ни пытался он взобраться форштевнем на лед, за полдня не продвинулся ни на вершок.