Человек с крестом

Мария Ильинична решила наконец выяснить планы Проханова. Зная, что сегодня он свободен и днем и вечером, она пошла к нему домой. Когда Мария Ильинична вошла на крыльцо, дверь оказалась закрытой. Этого еще ни разу не случалось.

«Вот так история!» — удивилась она и громко постучала.

Проханов долго не выходил. Она снова принялась стучать, и вдруг дверь неслышно открылась.

— Никак Марьюшка! — обрадовался он. — А у меня гости, голуба моя. И по большому делу. Рад тебя видеть, нужна ты мне позарез, но если можно — через часок, — голос был мягкий, говорил он, явно извиняясь, что смутило Марию Ильиничну. — Уж ты, Марьюшка, не обидься. Ровно через час приходи ко мне. Когда немного стемнеет.

— Хорошо, хорошо, батюшка, — заторопилась Мария Ильинична. — Я могу и завтра.

— Ну, что ты! Через час приходи.

Мария Ильинична явилась не через час, а минут через тридцать пять-сорок. Ее разбирало любопытство: кто эти таинственные гости? Она уселась под развесистой ракитой так, чтобы ее не заметили.

Когда сумрак вместе с неосевшей за день пылью стал заволакивать улицу, Мария Ильинична услышала гул машин. Мимо нее прошли две «волги» и ЗИМ и остановились около дома священника.

Она увидела, как стали выходить какие-то люди и торопливо усаживаться в машины. Проханов подскочил к ЗИМу и припал губами к чьей-то протянутой руке.

Но вот машина резко тронулась. Проханов побежал вслед за ней, вытянув руки, будто у него отняли что-то очень дорогое. Мария Ильинична даже привстала, наблюдая за этой сценой.

Священник наконец остановился, поднял руку, приветливо помахал вслед, хотя машины уже скрылись в клубах пыли. Потом он повернулся и тихо побрел к дому. У крыльца он остановился, подумал о чем-то и, полуобернувшись в ее сторону, вполголоса позвал:

— Марьюшка! Иди в дом.

Мария Ильинична вспыхнула. Значит, он видел ее и знал, что она здесь?

Она вышла из своего укрытия и, не поднимая глаз, пошла на зов.

Они прошли в гостиную. Мария Ильинична вошла и, удивленная, остановилась. Почти полкомнаты занимали два стола, накрытые для гостей. Она пересчитала стулья. Одиннадцать. Стало быть, десять человек гостили у батюшки.

Проханов немного задержался и вошел в комнату оживленный, потирая руки от удовольствия.

— Ну, Марьюшка, дела наши поправляются. Просто расчудесные у нас с тобой дела. Садись-ка, драгоценная, сюда вот. Рядком, рядком, да поговорим ладком. А может, спервоначала-то перекусим малость? А то я все бегал, прислуживал. Своих помощниц отослал, чтоб уши не развешивали: зело любопытны. Как ты на сей счет, голуба моя?

Он говорил, а сам уверенно работал руками. Поставил перед Марией Ильиничной пустую тарелку, на нее положил ветчины, колбасы, огурчиков.

— Может, по шкалику употребим, а? На радостях — то… Прости, голуба моя, не ждал я тебя сегодня. Винишка никакого. Выпей водочки. Са-амую малость. Пройдет, пожалуй. Я только рюмочку, вот такусенькую? Ну, вот и славненько. А я уж, прости старика, привычный наполню — граненый. Возражать не станешь? Ну, рад-радехонек… А теперь… Чтоб счастья нам побольше да карман потолще!

Проханов засмеялся неожиданно тоненьким голосом, хотя обладал отличным, хорошо отшлифованным баритоном. На службе отшлифовал. Он выпил стакан одним глотком, приложил палец к одной ноздре, потом к другой, крякнул от удовольствия и проводил в рот целый помидор.

— А ты чего ждешь? Пей, пей, радость моя. Есть за что пить.

— А за что, Василий Григорьич? Вы только говорите, намекаете, а я ничего не знаю…

— Всему свое время, Марьюшка. Все объясню. Все чин по чину. Спервоначала выпей.

Мария Ильинична выпила. Выпила легко, с наслаждением, хотя водки не любила. Но сейчас она была в возбужденном состоянии и, закусив с аппетитом, почувствовала себя на редкость хорошо. Скованность, которая появлялась у нее в этом доме, совсем исчезла. Мария Ильинична весело сказала:

— Василий Григорьич! Выкладывайте ваши новости, а то я лопну от нетерпения.

— Вот это мне нравится, Марьюшка. Новости и в самом деле отличные. Знаешь, кто был у меня в гостях? Нет, конечно. Сам преосвященный пожаловал. — Он поднял палец. — Был и еще кое-кто.

— Епископ?!

Мария Ильинична даже подумать не могла, чтобы епископ разъезжал в ЗИМах. Да еще такая свита…

— Удивляешься? — торжествовал Проханов. — И мы, драгоценная, не лыком шиты. Кое-кто из патриархии. Как видишь, и мы кое-что значим, когда нужна высокая политика. Не понимаешь? Не беда, потом поймешь. Давай-ка, Марьюшка, еще по маленькой, а? Выпила ты с охотой, может и стопочку одюжишь? Не станешь возражать? Вот и славненько. И давно бы так…

Он встал, поднял свой стакан, налитый, как и прошлый раз, до краев, и торжественно провозгласил:

— А этот мой тост, голуба моя, я предлагаю выпить за нашу бомбу. Мы с тобой, голуба моя, заставим их побегать!..

Глаза его гневно сверкнули, и это встревожило Марию Ильиничну.

— Какую бомбу? Кому? За что?

— Кому, спрашиваешь? Нехристям, болтунам всяким, которые поганят грязными своими устами драгоценное имя всевышнего.

— Но зачем же бомбу?! — испуганно воскликнула Мария Ильинична.

Священник повернулся к ней всем корпусом.

— Голуба моя! Никак в разбойники меня зачисляешь? Бомба наша другого свойства. Савсем другого свойства! Но я потом поясню. А сейчас все-таки выпьем.

— Пожалуй… — повеселела Мария Ильинична.

— Ну, спасибо. Уважила старика. Выпьем.

Они выпили дружно, почти залпом. Снова основательно закусили. Потом опять выпили и снова навалились на сытную закуску.

Себе на удивление, Мария Ильинична не хмелела, хорошо соображала и отдавала отчет своим поступкам. Она видела, что отец Василий волнуется, к чему-то готовится. Она ждала и дождалась.

Было около полуночи, когда Проханов перестал шутить.

— Пора, Марьюшка, и за дело приниматься. Только прошу тебя, не опозорь мою седую голову перед почтенным старцем, преосвященным. Дай мне слово, Марьюшка, что исполнишь до конца мою просьбу.

— Но какую?! Вдруг что-нибудь страшное?

— Дело-то в общем простое. Мы тут посоветовались и решили просить тебя написать в какую-нибудь газету.

— В газету?!

— Ну да.

— Но я не знаю, что писать… Никогда не писала в газету.

Язык ее становился все тяжелее. И мысли путались.

— Это не беда, Марьюшка, был бы гнев в сердце. Защищать надо веру, грудью встать за нее, вот что нужно. — Он бросил быстрый взгляд на свою ученицу и улыбнулся. — Ах, голуба ты моя! Моргает глазенками… Давай-ка мы закусим, что ли? Или нет. По маленькой еще, а? Хочешь? А потом икоркой, икорочкой закусим. Ух, скажу тебе, распрелестную икорку я привез из Москвы. — Он ковырнул вилкой в глиняном бочонке, подцепил на нее зернистой икры и с веселой улыбкой поднес вилку ко рту Марии Ильиничны.