Человек-Т, или Приключения экипажа "Пахаря"

– Ага, – не оборачиваясь, заметил Механик. – Пули, значит, унесли, а гильзы бросили.

– Ладно, – легко согласился Штурман. – Тогда оставляем только два.

Тем временем «Мураш» преодолел подъем и выбрался на ровное место.

– Вижу какую-то очередную дыру, – сообщил Механик. – То ли вход, то ли выход. Впереди. Расстояние тысяча двести метров. Оттуда как раз, по-моему, поднимается свод этого подземного царства.

– Давай туда, – скомандовал Капитан. – Будем надеяться, что дыра эта ведет наружу. Не знаю, как вам, а мне порядком надоели эти подземные скитания.

– Да мы тут всего ничего! – воскликнул Оружейник. – И вообще мало что узнали…

– А что и как ты собираешься узнать? – с иронией осведомился Доктор. – Капитан прав: надо наружу поскорее выбираться, людей искать. Ворота они построили, и стреляли здесь тоже они.

Дыра, замеченная Механиком, оказалась при ближайшем рассмотрении въездом в тоннель, который, ко всеобщей радости, вел не вниз, а вверх.

– Угол подъема маловат, – посетовал Механик, трогая с места, – но не будем хотеть слишком многого.

Еще через километр тоннель закончился такими же воротами, которые они открыли словами из сказки на выезде из подземного озера. Только на этот раз в стальных тяжелых створках зияла безобразного вида громадная дыра с оплавленными краями. Достаточных размеров, чтобы в нее проехал вездеход.

– Ух ты! – воскликнул Механик, останавливая вездеход. – Кто-то, видать, не захотел мозгом шевелить. Чем это, интересно? Лазером?

– Не похоже, – авторитетно заявил Оружейник. – Тут не вырезали, а прожигали. Сразу и насквозь. Сталь просто испарилась… Плазменная пушка так может. Наша, например, что на «Мураше» установлена.

– Не нравится мне это, – сказала Вишня. – Сначала гильзы, теперь дверь, кем-то разрушенная… Мы, лируллийцы, не любим войны. И стрельбы по любым целям тоже не любим.

– То-то ваши патрульные крейсеры вооружены по самое никуда, – усмехнулся Капитан.

– Потому и вооружены, что не любим, – объяснила Вишня.

– Эх, госпожа Вишня, да кто ж ее, войну проклятую, любит и кто ее зовет… – примирительно коснулся руки лируллийки Капитан. – Только она, увы, чаще всего без всякого спроса приходит. Сама. Ну, Механик, что встал? Вперед.

И они двинулись вперед.

Эпизод четвертый

Маша меня простила.

Не сразу, конечно. Пришлось дарить в больших количествах цветы и даже полушутливо стоять на коленях.

Странно, что я за каких-то два дня так привязался к этой, в общем-то, не самой эффектной в моей жизни девушке. Но что значит эффектной? Само понятие «эффектная» именно и предполагает сильное, но краткое внешнее воздействие физической красоты. И на тебя лично, и на окружающих. А Маша… Было в ней нечто основательное, настоящее, чему я пока не мог подобрать слова, некая изначальная женская мудрость, которая, вроде бы особо не проявляясь внешне, тем не менее чувствовалась во всех ее даже самых незначительных словах и поступках.

Однако слово «любовь» пока вслух не произносилось. И не потому, что я сомневался и не был уверен в себе. Хотя и сомневался тоже, потому что мое чувство к Маше уж очень было не похоже на те любови, что случались со мной раньше. Но что мы знаем о любви? Нам кажется, что мы уже не раз испытывали ее и здесь для нас нет никаких тайн и неожиданностей, однако, когда она приходит снова, мы опять уверены, что любим впервые, а все, что сладко терзало наши сердца в прошлом, не более чем легкомысленные увлечения.

И только к первой любви все вышесказанное не относится.

Впрочем, и кроме чудесной Маши у меня хватало впечатлений. Жизнь, казавшаяся до последнего времени никчемной, скучной и лишенной хоть сколько-нибудь приемлемого смысла, неожиданно понеслась вскачь с такой прытью, что я напрочь забыл про свою еще совсем недавнюю тоску, сплин, депрессию и прочую хандру.

Сашка Ковригин, старая фээсбэшная лиса, оказался прав. Слава выскочила на меня из-за угла и повисла на шее, будто красивая пьяная девка.

Кадры, что я отснял на Ростовской АЭС, были показаны ведущими телекомпаниями мира, а репортажи помещались, как и обещал главный, исключительно на первой полосе и были перепечатаны с разрешения нашей редакции многими крупнейшими газетами Европы и Северной Америки, чьи корреспонденты просто не успели вовремя добраться до места событий. Мне даже пришлось дать несколько интервью своим коллегам как человеку, своими глазами видевшему все пять бомб, установленных террористами в реакторном отсеке первого блока.

Но слава, известность и популярность газетчика и уж тем более репортера – вещи эфемерные. Сегодня, в связи с невероятным и сенсационным событием, твое имя гремит в эфире и печатается миллионными тиражами по всему миру, а завтра… Завтра случается другое, не менее невероятное и гораздо более важное происшествие (сегодняшняя сенсация всегда важнее вчерашней), и сливки гонораров с молока тиражей снимает уже другой.

Но я был даже рад, что через пару недель обо мне начали забывать.

Правда, время от времени то или иное средство массовой информации пыталось поднять вопрос о загадочном исчезновении двадцати предназначенных для устройства ядерной катастрофы местного масштаба бомб, но вопрос поднимался плохо. Свежей информации взяться было неоткуда, а бесконечно пережевывать одни и те же домыслы по этому поводу (не бомбы, а муляжи; таинственный и могущественный союзник в стане террористов; все это от начала до конца придумала и осуществила сама ФСБ, чтобы придать себе долженствующий вес в глазах общественности и власть имущих; вмешательство в последний момент потусторонних – как вариант: божественных – сил, решивших, что народ российский за последние века, десятилетия и годы достаточно настрадался…) не могла себе позволить ни одна сколько-нибудь серьезная редакция.

Итак, обо мне начали забывать, и я, повторяю, был этому только рад. Рад же я был потому, что вся эта шумиха вокруг обошедшегося без жертв теракта на АЭС и фантастическим образом исчезнувших бомбах очень мешала вплотную заняться исследованием, полученного мной от судьбы дара. Ну, и нашими с Машей отношениями, конечно.

Маше я пока ничего не рассказывал. Сначала, в Туапсе, удачно врал, что нахожусь здесь в командировке по своим газетным делам, а потом, в Москве, стало уже проще. В том смысле, что когда у твоей девушки есть чем заняться помимо развития отношений с тобой, то степень именно твоей свободы значительно возрастает. Правда, это иногда чревато появлением соперника или даже вовсе гибелью вышеупомянутых отношений, но тут уж приходится рисковать.

Впрочем, не могу сказать, что я особенно рисковал. Маша оказалась девушкой не капризной и понимающей, ни в чем на меня не давила и ни на чем не настаивала, – благо что и работа ее отнимала много сил и времени. И сейчас, вспоминая те дни начала осени, я понимаю, что был, пожалуй, единственный раз в своей жизни по-настоящему счастлив.

Деньги и свободное время.

Что еще нужно человеку для счастья?

Пожалуй, только друзья и любимая, чтобы было с кем тратить и то и другое.

Деньги (спасибо западным телевизионщикам) и время у меня были. В газете я взял полноценный отпуск, ссылаясь на необходимость восстановления нервных сил после близкой встречи с ядерными террористами, а также на то, что за два с половиной года был в отпуске всего полторы недели и давно.