Человек-тело

Правда, красивый, тонкий образ? Ведь почему Красная площадь? Потому что она вымощена булыжником. А клаватура как раз и похожа на булыжную мостовую. Вопрос: не погибает ли во мне Писатель? Писатель с большой буквы и без кавычек. Такой, как Тюльпанов.

Как же я его люблю. Это я уже о Тюльпанове. Уже будучи женой «писателя», я нашла у него под кроватью книжку писателя настоящего. Он и в тетради о нем упоминал. Зашвырнул, как я поняла, в подкроватье, из зависти, ревности. Хотела было обтереть и поставить книжку в полку, но, обтерев, все же перелистала, и сразу наткнулась на фразу, которая поразила меня:

«Если на жизненном пути вам встретился хороший человек, то совершенно неважно какого цвета у него личный самолет…»

Начала читать сначала и не могла оторваться. На другой день скупила всего. Писатель увидел и зачесал репу. Спросил, ревнуя и сердясь, что такого я в Тюльпанове нашла?

— Да нет, тут другое, — я вдруг стала серьезной и вскинула на него свои светлые глаза, а сама мучительно соображаю: как объяснить ему? Ведь не могу же я сказать правду, что Тюльпанов меня схватил за душу и не отпускает? Вдруг нашлась, как наитие какое-то:

— Я хочу узнать секрет его творчества, чтобы поведать своему любимому муччине! — ответила я, как обычно, на словах «любимому муччине», вызывая на изнанке глаз образ моего Беса.

Но как же этот сраный «писатель» хаял и честил Тюльпанова, одного из лучших писателей современной России!

3

Хочется все же по порядку: как все удачно началось и как трагически закончилось.

— Куплю себе модельное платье, — сказала я мечтательно, когда в то утро мы сидели за кофе с яйцом. — И ты наконец полюбишь меня, такую красивую.

— Нет, — коротко отрезал Бес.

— Что — и в платье не полюбишь? От Форестье?

— Нет, — сказал он, помешивая свой кофе. — Не будет платья. На деньги этого с позволения сказать писателя ты пройдешь реабилитацию в клинике. Затем ты вернешь писателю его компьютер и станешь его женщиной. Потом ты выйдешь за него замуж. А когда он умрет, ты унаследуешь все его имущество. И тогда я женюсь на тебе, такой богатой невесте. И мы будем неразлучны всю жизнь. Всю МОЮ жизнь.

— Шутишь? — сказала я, но, заглянув в его серые спокойные глаза, поняла, что он уже все решил за меня.

Моя голова поникла, лицо стало хмурым, сосредоточенным.

— И долго мне придется ждать, пока он умрет? — с грустью спросила я.

— Да нет, не очень, — пожал плечами Бес, опрокинув чашку на блюдце, встав с кухонной табуретки и отшвырнув ее так, что она упала, какое-то неясное время покачавшись на ножках, будто раздумывая, падать ей или нет… — Ты ведь поможешь ему в этом, — закончил он.

Так, слово за слово, шутка за шуткой и был озвучен этот грандиозный план. Оказывается, Бес навел за ночь справки инетом о писателе и выяснил, что этот человек является настоящим долларовым миллионером: он владеет трехкомнатной квартирой на Сретенке и дачей в ближнем Подмосковье, а наследников у него нет никаких.

— Ловко устроился кое-кто, — приговаривал Бес, разгуливая по комнате и хлопая кулаком в ладонь. — Надо бы этого кое-кого слегка потрясти.

План был прост и изящен. Фишка была еще и в том, что в план входила реабилитация, давняя моя мечта. Я крепко сидела на дряге, а слезть с герыча самостоятельно не может никто.

Это произошло со мной в первый же мой месяц в Москве. В медулище был ваник, единственный парень в нашей группе, все остальные были чиксы. Я понравилась ему, и это меня очень даже подняло в рейтинге. Он был так себе бикасик, но многие по нему сохли, и я страхалась с ним, чтобы досадить им. Шлюбовник он был слабый, дондонил вельми паршиво, кончал неизменно в простынь, на живот или на спину, даже когда мне было можно: так боялся, что залечу. И он был дилером. Слово за слово — присела я на геракла. В руки Беса легла уже конченной, он подобрал меня на приходе, на подъеме, я прожила у него два дня, будто бабочкой порхая, а на третье утро началась ломка.

Деньги у меня к тому времени кончились. Хотя я и тянула с отца изрядно, чтобы оплатить дозы, а родители думали, что я плачу за квартиру, хоть я уже три месяца как переселилась в общагу училисща, да еще придумывала отцу, что купила зимнее пальто, а сама наоборот — продала соседке по комнате теплые сапожки, и все для только того, чтобы оплачивать дозы.

Бес утром проснулся, увидел, какой у меня трясун. Дыры на венах он и раньше видел, конечно, потому что раздевал и купал меня за эти дни много раз, но я говорила, что сдаю кровь от бедности. Он лишь покачал головой и спросил телефон дилера. Сам с ним стретился, сам дозу принес. И невдомек ему было, что дилер мой шлюбовник.

[На полях: «Ну, положим, я это сразу понял, девушка: сначала по твоим глазам, потом — по его. Но не имеет это никакого значения.»]

Бывший, конечно, на тот момент. Потому что, как стретила я Беса, многое в моей жизни стало бывшим. Счастье ты мое, несчастье! Любовь и боль моя!! Горюшко ты мое!!!

С того самого момента, как его молниеносные руки подхватили меня на тротуаре, как я почувствовала его электрические, словно угри, руки, и до вот этой самой минуты, когда я сижу в комнате, а он сидит в своей, за стеной, и я жду, с нетерпением жду его — неужели и сегодня ночью он ко мне не придет? — с того самого момента и на всю жизнь я безнадежно и сладко люблю этого страшного человека.

— И еще, — добавил он, вернувшись к кухонному столу, опрокинув свою чашку и разглядывая натеки кофе внутри, — я буду вынужден немного поучить тебя хорошим манерам, как Пигмалион Галатею. В качестве его невесты тебе придется притвориться занимательной, трагической и трогательной девушкой.

— Намано! — сказала я. — Невеста-гневеста.

— И от таких вот словечек избавиться. Давай за каждое такое словечко, вроде «намано», я буду очень больно щипать тебя за всякие мягкие местечки, очень больно, как настоящий гусь.

— Прикольно! — сказала я, зная, что будет, и Бес немедленно ущипнул меня за жопку так, что остался синяк.

Много было потом таких синяков на всей мне, пока я не престала говорить «намано» и даже «нормально», откуда это словечко произошло, тоже перестала говорить.

— Замечательно! — поправилась я, разглядывая, что там у него получилось на дне кофейной чашки, — это мне пригодится, когда я буду поступать в театральное.

— Вот и проявишь свой актерский талант, — ласково сказал Бес. — И еще одна вещь. Наш писатель очень любит девушек, и тебе придется соответствовать этому имиджу.

— Кто ж не любит девушек?! — воскликнула я. — Если наш писатель, конечно, не гей.

— Ты не понимаешь, — сказал он. — Девушек. Де-ву-шек.

— Целочек, что ли?

— Правильно мыслишь.

— Где ж я тебе возьму целочку, друг мой? Целочку мою мышки в охотничьей хижинке подъели.

— Вот это как раз и не проблема! — весело сказал Бес, впервые за все утро посмотрев мне в лицо, я это точно заметила. — Целочку тебе поставят в институте косметологии. Гименопластика это называется. Стоит пятьсот баксов. Тоже из наследства писателя возьмем. Это очень важно, девушка. Вот здесь, — он похлопал пальцами по лаптопу, опять отправившись на прогулку по комнате, — я прочитал повесть о старике и девочке. Невинность, юность и непорочность — это просто его мечта, как я понимаю. Его безумная ночная фантазия. Это как раз то, чем мы соблазним дедушку наверняка, — и он вскинул голову, маленький, необычайно красивый мой человечек, и лучезарно улыбнулся.