Человек

— А я и не претендую. Проходи, Костя, вперёд. Сигарет купи, помираю без курева.

Спросить у дяди деньги я не решился и рассудил так. Раз он собирается пить за мой счёт, значит, будет пить то, что куплю. Я решил купить дяде сигарет, спичек побольше, чтобы не жёг он газ ночью и днём, а за встречу бутылку шампанского. Когда я оказался у прилавка, за спиной, голосом дяди, были мне выкрикнуты дополнительные инструкции:

— Костя, племянничек мой дорогой, бери четыре бутылки водки и бутылку портвейна.

Деньги на новые туфли лежали в кармане, было чем заплатить. Я купил сигареты, спички, бутылку шампанского и всё то, что дядя попросил явно не для себя. За что его друзья, как я полагал всё это заказавшие, со мною тотчас расплатятся. Вопреки своим предположениям я рядом с дядей никого не обнаружил. За то сам он сиял и светился ярче солнца.

— Ну, племяш! Ну, уважил! Ты мне что, «Яву» купил?

Дядя достал сигарету из пачки и хотел закурить её прямо в магазине, но его пристыдили, и он, распихав бутылки с водкой по карманам, две в брюки, две в боковые карманы пиджака, взяв в руки портвейн, вышел на улицу.

Как я смотрел с недоумением на весь этот портвейноводочный заказ, дескать, это чьё-то, не наше. Так и Владимир Иванович рассматривал купленную мной бутылку шампанского с отчуждением, видимо полагая, что это угощение, предназначенно для матери и сестры, но никак не для предстящего застолья.

Я очень рассчитывал на то, что дядя вернёт мне потраченные деньги, хотя теперь, кажется, хватило бы одного только пристального взгляда на его облик, чтобы сразу перестать так думать. Но тогда я ещё плохо ориентировался в гражданской жизни.

Часть пути от магазина к дому прошли в молчании, дядя шёл улыбаясь чему-то своему, да и я смотрел по сторонам, на прохожих, на автобусы, всё ещё не веря, что демобилизованный, вольный человек. Заговорил дядя, когда вошли в подъезд.

— Мы так просто пить не будем. — Сказал он. — Сейчас зайдём к соседке, капустки квашенной возьмём, холодца с горчицей. Она портниха, у неё подруги директора магазинов. Дусей её зовут. Ей сорок пять, но на вид не дашь больше двадцати. Увидишь, она тебе понравится.

Услышав о холодце и капусте, я понял, что водка куплена не кому бы то ни было, а именно нам. Понял это и как-то очень легко с этим смирился. Ни с тем, что водку придётся пить, пить я её не собирался, а с тем, что денег уже не вернуть.

Перед тем, как нас впустить, Дуся выпроводила из своей комнаты уже, «тёпленького» мужичка. Был он так же, как дядя, не брит и, что удивительно, в таком же, как у дяди, когда-то дорогом и очень приличном, но на данный момент ужасно заношенном, костюме.

На сорок пять Дуся действительно не выглядела, ей было на вид не менее шестидесяти. За столом, надеясь услышать свои заветные двадцать, она спросила, сколько, на мой взгляд, ей лет. Я сказал восемнадцать и дядя, тут же, искренне подтвердил мои слова. Дуся поверила, открыла мне настоящий свой возраст, я сделал притворно удивлённое лицо. Дескать, никак не дашь. Довольная произведённым эффектом, она стала хвастаться клиентками, вспоминать и рассказывать, кому, когда что шила. Вдруг, заплакав, стала просить прощение у дяди за то, что от неё вышел мужчина. Уверяла, что у неё ничего с ним не было.

Видимо, у дяди были с ней более близкие отношения, нежели просто соседские.

Капусты квашенной не было и холодцом с горчицей тоже не пахло, в качестве закуски предлагался один чеснок. Впрочем, ни дядю, ни хозяйку это обстоятельство не огорчало. У меня оставались деньги, и я предложил свои услуги. Хотел сходить в магазин купить хотя бы хлеба и колбасы. Услышав о том, что я не всё потратил, дядя вызвался сам идти и деньги у меня забрал.

Пока я спорил с бывшим депутатом открывать или нет шампанское, дядя был категорически против, просил отнести его матери и сестре, Дуся, не теряя время, налила три полных стакана водки.

— За твоё возвращение. — Сказал дядя и опрокинул свой.

Я глазам не поверил. С той же лёгкостью выпила Дуся.

— Не могу по столько. — Стал отказываться я.

— Что это за сержант, который стакан осилить не может. — Давил Владимир Иванович на моё самолюбие. — Поднеси к губам, она сама побежит.

Я поднёс. Не помню как, каким образом я допил стакан до конца, помню, что стоял в ванной комнате над раковиной и меня тошнило. Когда вышел из ванной наткнулся на дядю, наконец-таки собравшегося в магазин.

— Сейчас вернусь. Одна нога там, другая здесь. — Крикнул он мне, открывая квартирную дверь и вдруг шёпотом, подмигнув при этом, сказал. — А хочешь, бери её себе.

— Чего? — Не понял я.

— Не чего, а кого. — Передразнил он меня. — Евдокию конечно.

Настроение у него, в отличие от меня, было приподнятое. Он смеялся, шутил.

— Нет. — Твёрдо заявил я.

— Ну, как знаешь. Такие вещи два раза не предлагают.

Он убежал. Я же, перейдя порог комнаты, еле добрался до дивана и не сел на него, а лёг, слегка придавив лежавшую на диване кошечку.

Дуся сама стала ко мне приставать, что-то шептала на ухо, щекотала кончиком своей жидкой косы похожей на крысиный хвост, пробовала целовать. Я всему этому сопротивлялся.

Услышав, что дядя вернулся, она отсела от меня на порядочное расстояние и встретила пришедшего возгласами приветствия. Как будто ждала, маялась и наконец, дождалась.

Дядя закуску не купил. На деньги, которые я дал ему на хлеб и колбасу он купил водку, вино и две головки чеснока. Я снова слушал оскорбления в свой адрес, снова с трудом осилил стакан и оказался в ванной комнате.

— Ты больше ему не наливай. — Слышал я, уходя, слова Дуси, обращённые к дяде. — Только водку, молокосос, переводит.

Выйдя из ванной, я заметил, что на кухне стоит пожилая женщина, которая манит меня к себе. Я к ней подошёл. Женщина оказалась коммунальной соседкой.

— Молодой человек, что ж вы делаете? — Обратилась она ко мне. — Зачем гробите свой организм? Я не только соседка Евдокии Мироновны, но и невольная свидетельница всех её пьянок. Четыре месяца изо дня в день пьют. Сами себя губят, да ещё и других втягивают. Уходите. Бегите отсюда.