ЧЕЛОВЕК

– Что за дела, в натуре? – обратились они к сутенеру. – Мы только выехали, нас тут же менты повязали. Документы проверили, шкур отобрали.

– Вот шакалы! – закричал Роман, матерно ругаясь, - им и башляешь, и девок даешь, они еще и клиентов грабят. Ну, менты, они и есть менты – сучье племя. Но, с другой стороны - это судьба. Ей богу, намаялись бы. Выбирайте других, они все у меня вкусные. А выезжайте не там, где ехали, а в эту арку и по дорожке налево.

– Смотри, в натуре! – не унимались ребята.

– А я… А моя в чем вина? Я ведь тоже мог бы засомневаться. Кто знает, может, вы их уже отымели, выкинули и за другими приехали, или к корешам пересадили. В нашем деле без доверия нельзя. Я же вам верю. Верьте и вы мне.

– Много говоришь, - огрызнулись ребята.

Они выбрали двух других, сели с ними в машину и уехали по указанной сутенером дорожке.

Как только Мерседес скрылся за поворотом, Роман открыл дверь своего авто и сказал:

– Садись, Тимур, поехали в ментуру.

У Романа был нервный тик, дергались щека и глаз, да и говорил он, на нервной почве, заикаясь.

Когда ехали в «ментуру», глядя на его дергающуюся щеку, я спросил:

– Тяжелая, наверно, работенка? Никогда не хотелось сменить?

– Сменить? А на что? В ОМОНе я был два года, в «личке», личной охране, год проторчал. Надоело. Ушел. Живешь чужой жизнью, ни выходных тебе, ни проходных. А тут чего? Бандюки свои, менты свои, бобла немерено. Работка не пыльная. От добра добра не ищут. А что еще нужно? Бывает, заезжают отморозки. Одни приехали, взялись права качать. Я повалил одного на землю, стал душить, он аж посинел. Заскочил в машину, только их и видели. Случается, приезжают и дикие менты, но и с ними тоже вопросы решаем. Жить можно. Я здесь родился и вырос, сам себе хозяин. Всех знаю, все меня знают. Отец был заместителем начальника отделения милиции. Туда, кстати, едем. На этой территории, если я даже кого и убью, мне ничего не будет. Вот и приехали.

В помещение отделения милиции Роман, действительно, вошел, как к себе домой. Со всеми радушно поздоровался, в особенности с одним пожилым капитаном, с которым о девушках разговор и завел:

– Где, Палыч, мои курочки?

– Как полагается, в курятнике.

Девушки сидели в железной клетке для задержанных.

– Не трогали?

– Обижаешь, Роман. Мы люди дисциплинированные. Только по взаимному согласию или с разрешения… - Он так и недоговорил, с чьего разрешения, рассмеялся. Смеялся недолго, перестав смеяться, Палыч вдруг поинтересовался:

– Как, эти верблюды двугорбые не воняли?

– Да, не особо. Я им такую пургу там нагнал. Они кричат: «Менты козлы!», и я кричу: «Менты козлы!». Поверили.

Палыч улыбался, слушая Романа, но затем улыбаться перестал и стал его наставлять.

– Вообще-то нельзя допускать, чтобы голос на тебя повышали. Я считаю, за это надо обязательно наказывать. И потом объясни ты мне, старому, что это за слово такое «менты»? Я смысла не пойму.

– У нас, когда я был в ОМОНе, оно расшифровывалось так: «место нашей тревоги», - растерянно пояснил Роман, явно не ожидавший подобной реакции на свои слова.

– Не понимаю. Эти слова: «мусор», «легавый» - они для меня ясны. Я их даже за оскорбление не воспринимаю. МУСР – это аббревиатура Московского уголовно-сыскного розыска. Так было даже при батюшке царе. После революции слово «сыскной» убрали, остался МУР. А легавыми называли из-за значка на отвороте пиджака. Там был у сотрудников приколот кругленький значок с изображением морды охотничьей собаки, легавой. Мол, не уйдете, все одно, достанем. Из-за этого «легавыми» звали. А что за «мент»? Да, еще употребляют в ругательном смысле. Хоть убей, в толк не возьму.

– А я и сам, Палыч, другого смысла не знаю. Знаю «место нашей тревоги». Но как это в ругательном смысле можно? Не знаю. Я тебе, помнится, должен был. Вот сотня баксов, мы в расчете. Давай мне курочек моих, а то им здесь, смотрю, понравилось. Пригрелись на жердочке, не хотят уходить.

– А что? У нас, как дома. Оставил бы, Роман, одну, для дела. Она бы нам задание сделать помогла. Длинноногую не прошу, понимаю. А вот эту бы, страшненькую.

– А что, может, оставим? – обратился Роман ко мне с издевательским вопросом.

У меня чуть было ноги не подкосились. Я от неожиданности даже рот открыл, хотел выматериться.

– Шучу я, успокойся. Видишь, Палыч, этих никак нельзя. Сейчас для задания других пришлю. Враг будет повержен.

– Смотри, Ромка, не обмани, - смеясь и в то же время заискивая, говорил Палыч. И вдруг, ни с того ни с сего, он треснул кулаком по зубам мужичка сидевшего в клетке вместе с девушками и успевшего уже задремать.

А прокомментировал своё действие так:

– Ты что же думаешь, Воропаев, можно безнаказанно жену обижать? Думаешь, управы на тебя не найдем?

Чтобы не видеть все это безобразие, я развернулся, пошел на выход, но заблудился в коридорах. Забрёл в грязную и вонючую комнату, где на полу, прямо в форме милиции, лежал пьяный сотрудник. Его приятель, так же еле державшийся на ногах, увидев меня, стал кричать:

– Чего? Куда? Куда лезешь?

Тут, на моё счастье, объявился Роман и вывел из смрада на свежий воздух.

Пока шагали к выходу, он говорил:

– Беги скорей отсюда, а то насмотришься, будет уже не до чего.

Получив свои триста долларов и усадив меня с девушкой в такси, Роман на прощанье сказал:

– Заглядывай, Тимур-завоеватель, буду тебе рад. А с этой делай чего хочешь, только, не убивай.

С этими словами дверцу и захлопнул.

В такси, по дороге ко мне домой, ехали молча. Девушка заметно нервничала, грызла ногти. Поднимаясь по лестнице, остановилась на освещенной площадке и попросила сигарету.

– Не курю, - сказал ей я.

– Вообще-то я тоже, - затараторила она, пристально всматриваясь в мои глаза и стараясь понять, что я за человек. – Даже представить себе не могу, как это другие курят. У нас только и слышу: «Привыкла, не могу бросить». Что значит «привыкла»? Да, от этого дыма кони дохнут. К наркоте, говорят, привычка большая, если уколоться. Не знаю. Сомневаюсь. Я и простых-то уколов с детства боялась, а тут коли в себя всякую дрянь мерзкую затем, чтобы пьяной потом ходить. Иди, купи себе бутылку и напейся. Зачем иголкой вены сверлить? У нас девчонка по имени Зулейка. Вообще-то она Людка, а Зулейкой зовется просто так, для шарма, для красоты. Клиенты любят яркие имена. Меня же тоже не Анжелой, а Аллой зовут, но дело не в том. Вот эта Людка-Зулейка не может жить без кофе. Когда свободна, за сутки может выпить сто чашек кофе. Организмы у всех разные, по всякому люди живут. Я и одной чашки кофе выпить не смогу. Вот семечки – это да. Это моя страсть. Семечки если раз попробуешь, то уже не сможешь оторваться. Хочешь?

Алла достала из кармана пригоршню семечек.

– Что у тебя за семечки? – стал приглядываться к ним я.

– Обычные, от подсолнуха. Хочешь? Возьми.

– Только немного.

Войдя в холостяцкую мою квартиру, Алла все не могла успокоиться, всему удивлялась.

– Какой большой коридор! Какая большая комната! Какая большая кухня!

Я поставил на плиту чайник и спросил:

– Есть хочешь?

– Нет. Есть ничего не хочу, худею. Сегодня я уже поела. Съела банку сгущенки и выпила таблетку слабительного.