Челтенхэм
Шрифт:
Засим остаюсь
твой друг Ричард.
Почерк Ричарда – страшно сплющенные буквы и цифры с сильнейшим наклоном влево.
Ричард Глостерский осиротел при живых родителях, ему только-только стукнуло одиннадцать, стояла осень, Нортгемптоншир исчез в дождях, и даже сонный и тихий Нэн грозил выйти из берегов. Ричард был в университетском дворе Фотерингейского замка, когда отец вернулся из Челтенхэма. Влетел на лошади, только грязь во все стороны, соскочил, несколько секунд дико смотрел, потом быстрым шагом вошел в дом, Ричард за ним, и отец сказал: «Пойдем, надо поговорить».
Они направились в
За верстаком они и сели, отец, обычно веселый, был страшно мрачным. Он уже где-то выпил, и сейчас, достав бутылку из-за неподъемных томов в потемневших переплетах, сразу же налил себе в широкий и низкий стакан.
– Дикки, у нас неприятности… очень большие неприятности. Ты еще мал для всего этого, но выбора у нас нет… постарайся меня понять… а я постараюсь тебе объяснить. Наш Переход… ты ведь везде со мной побывал, все видел, все знаешь… с Переходом проблема. Мы с мамой тебе не говорили, но я с этим бьюсь не первый год… мягко выражаясь.
Ричард-старший, третий герцог Йоркский, был высокий, очень крупный человек, и даже лицо его был массивным – большой нос, большие губы, тяжелые надбровья, большой раздвоенный подбородок, волны темно-каштановых волос. Множество женщин было от него без ума. Он осушил стакан и тут же налил себе еще.
– Дикки, эти переходы между мирами… это не просто явление природы… не дырка в скале. Это машина. Ее построили в незапамятные времена… не знаю кто. Никто из Проводников не знает, а наша семья служит Проводниками спокон веков.
– Весельчак Хэмфри, – тихо подсказал Ричард.
– Да, Весельчак Хэмфри… вызвал воинство из-под земли… одиннадцатый век… еще тогда, наш предок. А возможно, еще и многие, тысячи лет… ты все понимаешь. Так вот, с этой машиной что-то стряслось.
– Она сломалась?
– Похоже на то. А может, и не сломалась, может, ей так положено, программа такая – этого мы не знаем, и, боюсь, никогда не узнаем. Что-то пробило, наш портал куда-то переместился, почти все старые каналы перекрыло… у нас нет больше выхода в прежние миры, а открылась какая-то совершенно другая система. От старого Перехода, за который нам и деньги-то платили, осталась одна линия… черт ее разберет, что теперь от нее ждать.
– К нам кто-то подключился?
– Да, но дело не в этом. Понимаешь, мы теперь в другой Вселенной. Глупо звучит, но по-другому не скажешь. Все наши книги Вариантов, все, что деды-прадеды высчитали, не упомнишь сколько веков изучения, – все псу под хвост, ничего мы теперь не знаем… Хорошо, хоть сами книги успели вывезти… хотя какой в них теперь прок.
Он допил и со злостью отодвинул стакан.
– У нас здесь нет современных аналогов. Мы, прах дери, тут самые старые, минимальный разрыв – шестьсот лет, котенок, мы для них – сказка, документов – раз-два и обчелся. И вот теперь самое неприятное. По этим документам выходит совершеннейшая гадость. Я все перелопатил до основания, не сомневайся – и везде одно и то же, я все принес, сам прочитаешь… Сынок, у нас тут скоро гражданская война, черт-те что начнется, вся страна полетит к собакам… Нас с мамой должны убить. Удивительного тут ничего нет, эта стерва Маргарита готова мне все припомнить… Дикки, нам придется бежать, мне предлагают кафедру в Торонто, я не собираюсь преподносить этой злобной сучке наши с Сесили головы на блюде… Но с тобой особая история.
Он потряс головой и яростно помассировал глаза ладонями – и долго потом Ричард вспоминал этот отцовский жест.
– Нет, давай еще раз. Можно было бы сунуться в эти новые схемы, поискать еще вариантов… но времени нет, да и технически это мало осуществимо. О двух головах какой-нибудь, и тот не решился бы в эти порталы сунуться, войти просто, а попробуй выйди, Чарити вон понесло, приключений ей захотелось, дура ненормальная, где она теперь?
Произнеся
имя «Чарити», отец с беспокойством оглянулся на дверь.– Дикон, ты остаешься здесь. Штука в том, что по всем источникам именно тебе предстоит объединить эту страну, снова сделать Англию Англией… Ты не представляешь, как нам с мамой тяжело, ты самое дорогое, что у нас есть, но мы Плантагенеты, а ты дважды Плантагенет, мы не можем изменить долгу, ты будущий король…
У отца затряслись губы, но он справился с собой и дальше заговорил сиплым шепотом.
– Мама тоже прочитала эти книги и очень плакала. Дик, ради нее, не лей ты столько крови, не убивай столько народу, у нас от твоих казней в глазах темно стало… Мы тебя такому не учили, не для такого готовили… Ну, не хочешь спасать отечество – черт с ним, перебирайся в Принстон или в Кембридж, куда захочешь, но досиди тут до семнадцати лет, не решай сгоряча, дальше посмотришь… Придется пока тебе пожить у Беркли, знаю, что противно, выхода нет, потом сам увидишь, как тебе поступить… Ты сможешь нас навещать, мы с тобой еще сходим посмотрим, как «Кленовые листья» сыграют плэй-офф, да и маме лучше держаться поближе к нормальной медицине… И еще. Не хочу я инсценировать самоубийство или там несчастный случай, противно мне, отвалим просто так – поэтому прости, но герцогом Йоркским тебе не бывать. На это, кстати, и указаний никаких нет… Останешься просто Ричард Глостерский, так везде и записано.
Он подошел к столу, пошевелил разрозненные бумаги.
– Я тут кое-что посчитал, площадку портала можно сократить, чтобы не было этих выносов, получается метров шестнадцать с половиной… Посмотришь потом… В зоне фокуса ведь особой экранировки не надо, поставь вокруг вторую стену, взгромозди что-нибудь… Чтобы перекрыть в случае чего, оставь прежнюю платформу со всем барахлом – за глаза хватит, лебедку разве что поднови… Хотя кой черт, триста лет не перекрывали, все исправно платят… Из старых линий уцелела только одна, скелетов, жуков этих, вместе с нами сюда загремели. Подними цену, скажи, новые места, новые тарифы… Тут еще была такая история, может быть, тебе надо знать. После Переключения жуки, само собой, тоже попали не туда, решили, что мы их обманываем, и чуть нас с дедушкой не убили, но там, на Перекрестках, случайно оказался один человек, Уолтер Брэдли, настоящее его имя Владимир, запомни на всякий случай… Он спас нам жизнь. Он был пьян, но жуки почему-то его послушались… Сынок, ну прости ты нас ради бога, не мы всю эту хреновину затеяли, не нам и отвечать… Ты лучший наездник королевства, первый фехтовальщик… ну, это твое глубокое плие… я не знаю, насколько это эффективно, тут нужны железные квадрицепсы, и они у тебя есть… Скорость та, что нужно, но на сколько у тебя хватит выносливости?
Тут он перевел дух, и его мысль вернулась к исходной точке.
– Дикон, ты все-таки хорошенько подумай, прежде чем решать. Бог наградил тебя очень щедро – ты музыкальный мальчик, у тебя прекрасный голос, ты знаешь языки, ты владеешь каллиграфией как никто, и Кормак мне говорил, что второго такого гистотехника свет не видывал, через несколько лет у тебя будет своя лаборатория… Котенок, тебя ждет страшное царствование, может, и хрен с ней, с Англией, может, она заслужила свою судьбу… И земляне здесь какие-то, черт их разберет, просто бешеные псы, нагрянули к нам, стрельнуло им, но все равно, не воюй ты с ними, плюнь… Не торопись, взвесь все как следует, ты добрый, хороший мальчик, соблазн велик, но стоит ли оно того, это бучило…
Ричард Глостерский был невысок ростом, но широкоплеч, и сложен с античной пропорциональностью. Его прозвали Длинноруким за то, что в бою никто не мог противостоять и уклониться от его волнистого двуручного меча, и еще Горбатым – за изобретенную им самим очень низкую и словно бы скрюченную фехтовальную стойку, позволявшую ему перемещаться с необычайной скоростью. Но чаще всего Ричарда называли Губастым – из-за небывало энергичной артикуляции во время разговора, собеседники порой уже ничего не замечали, кроме его бешено шевелящихся губ, и еще потому, что в минуты напряженного внимания он приоткрывал рот и выпячивал губы, словно собираясь сложить их в трубочку.