Чемоданчики

– Походу это моё призвание – подбирать лохов и делать из них людей. – с кривой улыбкой сказал Раф. Он даже не пытался говорить тише, и я боялся, что Лёва мог услышать. Но потом я посмотрел на его вечно-грустные собачьи глаза и понял, что ему похоже всё равно, как его называют.

– А кого ты ещё подбирал? – с подозрением спросил я.

– Тебя. – сказал он и сразу же загоготал.

Я прописал ему в плечо. Он сел на корты и указал на себя руками.

– Ну как костюмчик?

– Ты прям ёбанный гангстер. – сказал я.

– Есественно бля! – букву «т» он проглотил.

– Пойдёмте уже хавать. – вмешался Герман, не дав Рафу ещё возможности уделить внимания собственной персоне.»

Мы спорили о том, какое заведение выбрать и сошлись на «Счастливой креветке», заведении, торгующем фаст-фудом. Оно пряталось на четвёртом этаже маленького здания, зажатого огромными торговыми центрами, и из его панорамных окон открывался прекрасный вид на пересеченье пешеходных дорожек центральной улицы и заведений с яркими неоновыми вывесками. И пусть сейчас днём они не горели, но вид оставался потрясным.

Мы заказали еду и сели за столик у окна. Раф указал руками на пейзаж.

– Вы только посмотрите, какой прекрасный вид! – а затем указал на меня. – Какой прекрасный Витт!

Мы посмеялись.

– Ну рассказывай что-нибудь, Дав. – пристал он ко мне.

– Я тебе радио что ли постоянно пиздеть? Почему я должен вечно что-то говорить, если молчание – золото?

– Ебать! – Раф изобразил экстаз на лице. – Это войдёт в мой золотой фонд цитат.

– Лев, расскажи о себе. – попросил я.

– Ты гляди, – зацепился Раф. – Лев! Король зверей бля.

– Что рассказать? – спросил Лёва.

– Ну чем живёшь?

– Да нечего ему о себе рассказать. – снова вставился Раф.

– Да завались блять! – крикнул я.

Герман с Тохой захихикали.

– Лёвчик, расскажи, как в прошлом году уебал старшиков. – подсказал ему Герман.

– Точно! – крикнул Раф и щёлкнул пальцами.

– Да похуй мне, кого он уебал. – объяснялся я.

– Нет, ты послушай! – настаивал Раф. – Лев. – сказал он, как бы дав рассказчику слово.

Лёва молчал. И всё же я не терял надежды, что он раскроется мне. Мне хотелось быть человеком, внушающим доверие.

– мне нечего о себе рассказать. – промычал он.

Я поник; он видел во мне Германа с Рафом, которые по непонятным для меня причинам приняли его в свою компашку, но не переставали подшучивать над ним, временами очень обидно. И всё-таки Раф не позволил остаться истории не расказанной.

– Короче, в мае играли в футбик, – начал он. – А у нас физ-ра была совместно с одиннадцатым классом, они уже выпустились. Дава, суки были редкостные. Ну и был там один, который цеплялся ко всем, и доебался до нашего Лёвчика. И представь, как я ахуел, когда Лёва вмазал ему в рожу. А-ха-ха! И подбегает к ним ещё один бугай, и этот зверь хуярится с двумя старшеками. Да, он, конечно, получил пизды, но бля, главное не сила тела, хотя и это тоже!, а сила духа. Так что, он не Лев. – подытожил Раф. – Он – тигр!

– Тигр! – грозно повторил Герман.

– Никогда бы не подумал, что он может дать кому-то отпор. – признался Раф. – А, по факту, мужиком оказался.

Нас окликнули со стойки, еда была готова. Раф пошёл за едой, а Герман с Тохой вышли покурить, мы с Лёвой остались вдвоём. Я внимательно изучал его.

– Ты считаешь себя неудачником? – спросил я.

Я не хотел его обидеть, мне просто интересна человеческая природа. На этот раз он не отвёл от меня взгляда; наверное, его удивило, каким мягким и добродушным тоном я это сказал. И он ответил:

– Да, считаю.

Я был уверен, что он осознает свою неполноценность, но я никак не ожидал, что человек способен в этом признаться.

– Те неприятные вещи, которые тебе говорят, – продолжал я. – Ты воспринимаешь их всерьёз?

Он ответил утвердительно.

– Они правы. – говорит он. – И меня это печалит.

Если многие люди, подвергавшиеся травле, задаются вопросом «Что я им сделал?», то Лёва спрашивал себя «Что со мной не так?». Мне не было жаль его и от этого становилось неприятно; если я не чувствую к нему жалости, выходит, я такой же, как те, кто с ним так обходится?

– Но в прошлом году вся школа убедилась, что ты всё-таки можешь дать отпор. – я улыбнулся ему. – Думаю, в этом году на тебя будут смотреть с опаской.

Он тоже улыбнулся мне в ответ.

Вернулся Раф с подносом и спросил:

– Кто заказал бургер с сыром?

Я ответил, что это был я, и тут же получил оплеуху.

– Ебанулся? – крикнул я.

– Из-за твоего бургера задержали заказ. – пояснил Раф и похлопал меня по плечу.

Подошли Герман с Тохой. Мы поели, вспомнили пару весёлых историй и обсудили бытовые вопросы предстоящего учебного года. Потом прогулялись обратно до парка Ленина и там расстались; Раф пошёл со мной.

– Ну, что, на Дзержинский? – спросил Раф, когда мы остались вдвоём.

– Пошли, старина.

Дзержинский район расположился на самом краю города, дальше шла только степь и железная дорога. Кто никогда не жил в пригороде, тот не совсем понимает специфику таких мест. Здесь нет ни торговых центров, ни рынка, ни развлекательных заведений, ни даже государственных учреждений, а потому у жителей города, которые не живут здесь, нет причин хоть раз в жизни его посетить. Таким образом, несколько дворов, закрытых трёхэтажными сталинками, отделены от остального города и не имеют связи с внешним миром. Здесь каждый знает друг друга, и при виде незнакомого лица смотрят на пришельца с подозрением. По правде говоря, сюда и не следует соваться. Скажем, некий дядя Вова в пьяном угаре изнасиловал и зарезал жену. Соседи сто раз подумают прежде, чем дать показания, ведь дядя Вова с ними вырос. Зато они могут тыкнуть пальцем на одинокого бродягу, случайно забредшего в этот район, ведь, кроме вовкиной жены, у него больше нет причин бродить здесь. А с дяди Вовы соседи возьмут честное слово, что такого больше не повторится. И действительно не повторится, ведь впредь дядю Вову любая баба будет обходить стороной. Здесь все всё про всех знают, но про самих местных жителей чужак не знает ничего. Они скрытны, они подозрительны. Они привыкли, что живут не на краю города, а на краю жизни; повисли на нём и уже не поднимутся. С вечера до утра район патрулируют полицейские машины. Местные часто идут в полицию, видят в местных структурах возможность жульничать и при этом иметь власть, и многих привязывают к родному району, система верит, что, если местный участковый здесь родился и вырос, он всё про всех знает и будет закладывать беспризорников, однако участковый, напротив, укрывает их. Несмотря на широкое влияние полиции на здешних улицах, женщины, идя вечером с работы домой, оглядываются по сторонам, а детей после захода солнца загоняют домой. Это был самый край города и сюда часто захаживали цыгане, живущие в степи в шатрах: приходили сюда воровать, просить милостыню или же закупиться в местном розничном магазине (в центре их бы повязали за отсутствие документов). Полиция это знала и брала с кочевников плату за проход в черту города, за это местные жители ненавидели и тех, и тех; уже бывали случаи, когда ребёнок выходил поздно вечером в магазин и не возвращался домой, и никто его больше не видел.

И в это чудесное, а осенью крайне романтичное место, меня повёл Рафаэль. Он здесь родился и вырос, а я всё детство прибегал сюда играть с ним и его друзьями. Дзержинский район для нас был дверью в прошлое. Время действительно здесь останавливалось, мы чувствовали его дыхание.

Мы сели на качели и наблюдали, как дети гоняют мяч и забивают его в самодельные ворота из кирпичей и железной сетки.

– Ты писал летом? – спросил меня Раф.

– Работал над одним текстом.

Мяч прилетел к нам, Раф пнул его обратно юным спортсменам.

– Это должен был быть сценарий. Но что-то не задалось.

– Это уже не в первый раз. В чём причина?

– Тяжело развивать сюжет в нужном темпе. Тяжело уместить в него мысль. А главное, тяжело удержать на нём собственное внимание.

Раф сплюнул и похлопал меня по плечу.

– Не тоскуй, Тарантино, ещё пройдёшь по красной дорожке.

– Иди ты!

Мяч снова прилетел к нам. Раф взял его в руки и крикнул мальчишкам:

– Пацаны, мы понабиваем?

– А?! – услышали мы с поля.