Чепель. Славное сердце

— Их ещё зубр вывел из пущи. Огромный такой зубр, матёрый, как гора. Горобей сказал, что это сам Велес их спас.

— А кто это — Горобей?

— Это самый мудрый воин на беловежье, мой друг.

— Горобея не знаю, жаль. Только кое-что нам вдали слышно из Белой Вежи. Например, что тебя прозвали Чепель за точный выстрел.

— Это скорее за дотошность… ну и за выстрел. Добрый был выстрел. Не всегда так гладко получается… Наверно, только когда очень надо… А ещё мне вот эта подковка помогает. И теперь вот спасла… Она — с неба…

Не раз порывался Вершислав идти в крепость, но Перуница-Любава не пускала, ругала: «Кого ты можешь сейчас спасти? Сам себя не донесёшь! На погибель верную не пущу тебя! Ты моих детей спас, а я тебя слабого должна на смерть отправить?!» И Вершислав искал себе работу по силам, чтобы тренировать ослабшее тело. Нашёл неподалёку на бережку речки глину, таскал её к шалашу, делал кирпичи, перемешивая с сухой травой, с мелкой веточкой, сушил эти «саманные» кирпичи в тени. Падал на эти кирпичи от усталости. Из чистой глины слепил очаг. «Не так, — думал он, — я представлял себе печку в сторожевой избе…» Обжигал очаг, подправлял, чтобы хорошо выводил дым. Острил топоры об камень. Рубил деревца, задыхаясь и чуть не плача от досады, что нету силы. Осторожно кашлял, сдерживаясь, смотрел — крови нет «это хорошо…» Соорудил бревенчатый каркас для большой хижины вокруг очага, заложил стены брёвнами. Обложил всё своим кирпичом. Лазил по верху оступаясь, делал стропила. Накладывал ветки толстым слоем, придавливал толстым дёрном. Сделал крышу. Вышел домик лесной на зиму. Для Перуницы. Вдруг понадобится.

А Перуница натаскала еды. Взяла с Вершислава слово, что не уползёт никуда до её приезда. Приставила свою спасённую подругу варить Вершиславу страву. Еле уговорила её не бояться мужчины. А сама переодетая обратно простой селянкою доехала до деда Буривоя-Родомысла. Всё рассказала по большому секрету. Матушка Надея её жалела и гладила осторожно, помня, что Вершиславова жена Радуница вся извелась, ожидая мужа, что внучка спрашивает: «А где мой тятеська? Потиму домой ни идёт? Я зе ево зду!»

Со Змеем.

Дед наготовил, набрал с собой снадобий полтелеги, и поехали выхаживать ратоборца в пущу. Пробирались секретно, тихо, старались на немцев не нарваться и вообще никому на глаза не попадаться. Ведь неизвестно, кто в Вершко стрелял.

Вершислав и Буривой, конечно очень обрадовались друг другу.

И отец ходил за сыном, чего только не делал, мазал его медвежьим жиром с пахучими травками, кормил како-то пчелиной смесью, поил какой-то совсем на запах резкой бурдой, вроде как из под бобрового хвоста, растирал ему руки и ноги. Заговоры заговаривал, призывал Перуна помочь верному воину, просил Живу дать сил, и именем Христа тоже молил о быстрейшем выздоровлении…

Долго ли, коротко ли, стал Вершислав чувствовать, что силы прибывают. Стал крутить меч, бегать вдоль реки, отжиматься, прыгать, приседать. В конце концов, взвалил на себя бревно поперёк на плечи, на загривок. Отец кричит: «Стой, сын!!! Шо робишь?! Что ты себя не жалеешь?!»* А сын стоит с бревном на плечах и говорит смиренно как-то: «У меня всё хорошо, батюшка… просто отлично!» И про себя: «Удар… Я развернулся. И было что-то очень важное… А потом я полз хватаясь за траву… что же я пропустил?.. Что-то вылетело у меня из головы…»

Ну, вот, наконец, и немцы! Вышли к Беловежской крепости. Давно их ждали. Насколько смогли уже их ряды проредили. А всё равно внезапно они появились, и много их.

Вышла голова немецкого войска с западной стороны. Значит с той стороны тоже ни одного села целого. Вышли, перед крепостью построились. Гордяться собой, галдят, хохочут, покрикивают.

Много какого народу надо было бы из крепости отправить подальше. Вот и княгиня Пресветла с детьми — куда спрятать её? И Элипранд ни в какую домой не ехал, а пора бы уже. Упрямый — Вершислава с друзьями дожидался, переживает. Хороший парень, свой. Но ума ещё нет, как и полагается в его возрасте.

Тут видят с крепостной стены, как со стороны Ломжи, с полуночного края скачет всадник. Быстро скачет прямо к крепости, к Северным воротам. В виду всего немецкого войска. Войско немецкое пуще прежнего загалдело, заорало, засвистело. Как посмел незнакомец мимо войска без разрешения скакать?! Много дружинников на стенах Белой Вежи наблюдало за этим. И Брыва тут, и Горобей, и Кудеяр, и Прытко, и Святояр, и Бранибор, и Элипранд на стене прищурились. Кто это такой нахальный? Всадник руку вскинул. Что-то показать хочет. Немцы же давай в него постреливать. Всадник ниже к коню пригибается. Несколько рыцарей с левого края удалью блещут, друг перед другом наперегонки ринулись всадника перехватывать, только плащи развеваются на скаку, да колышуться на шлемах цветастые плюмажи. Один рыцарь с пышными жёлтыми и чёрными перьями уже и совсем близко напоперек приближается с тяжёлым копьём наперевес. Всадник выдернул лук. Коня остановил, на месте к рыцарю развернул. Вот-вот рыцарь со всего наскоку ударит, снесёт смельчака. А тот целиться… Бац! Враз рыцаря сбил, только копьё кверху подлетело, и жёлто-чёрные перья потерялись в пыли! Конь рыцарский мимо всадника проскакал.

Наши со стены присмотрелись — ВЕРШИСЛАВ! Заорала вся стена. Орут: «Вершислав! Давай сюда! Чепель! ЧЕПЕЛЬ!!!» Бранибор показывает — «Открыть ворота!» А Чепель — бац! Второго рыцаря сбил! И полетели в пыль зелёные перья с голубым. Ещё трое рыцарей дружно скачут, рядом, грозят смести. Ну и Вершко ждать не стал, развернулся — и в крепость. Ещё немного и он влетел в приоткрытые ворота. Ворота быстро затворили. А рыцарей обсыпали стрелами со стены, правда, не сбили никого.

Вот и дома, в радостных обьятиях друзей! Посбегали со стен тискать, в охапку загребать. Где ты был?! Так его, да растак! Целый, вроде! Чуть не потерялся!! Только Бранибор из близких на стене остался — наблюдает.

И видят со стены крепостной другую удивительную картину: от немецкого войска отделился большой смешанный отряд: всадников четыреста и пеших шестьсот. Подняли свой стяг.

— Смотри-ка, чей стяг! Нижняя Лужица*. Уходят… Далеко князя Димитро занесла нелёгкая пограбить. Хоть в последний момент одумался, уходит лужичанин со своими людьми. Не хочет больше братоубийством заниматься. Только, мол, пограблю, а дружину бить не буду. — горестно покачал головой Бранибор. — от же… люди…

— Может он недавно пришёл?

— А что ему вообще тут делать?.. Ну, спасибо тебе, Димитро, полегчало… немного. Вершислава ко мне!

Поднялся на стену Вершислав. Обнялись с братом.

— Ну, что, браток, где ты был? — спрашивает Бранибор сдержанно и строго.

— Меня по дороге в спину из самострела и вот сюда. Подковка спасла… Не добил, прямо в неё попал. Исцелили люди в лесу, даже батю привозили.

— Ого! А я тут ничего не знаю. — помягчел голос у Бранибора. — А где князь наш?

— … Приказал мне князь спасать его семью. А сам в Ломже остался пана Войцемежа обращать…

— В жабу?… Чего глядишь? В жабу надо было этого Войцемежа обратить. И каблуком раздавить, чтобы было моркое, склизкое место. Вообще туда не ездить! Сколько бы мы с Любомиром за это время уже немчуры побили. Месяц прошёл! Мы и так били, но насколько было бы веселее.

— Да, сам не знаю, как жив… — с трудом выговорил Вершко. — А оттуда никаких известий? Из Ломжи.

— … Только немцев вижу и слышу, а про князя ничего… Судислав — изменник!

— В каком смысле?

— В прямом! Вывел из крепости свою сотню по поддельному письму от князя и немцам сдал. Мало кто спасся.