Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Нет. Сережа, хватит.
— Же-е-ень! Женечка! А я тебе…
— Сейчас очень интересно, муженек.
Изрядно запартизанившаяся Смирнова быстро поворачивается ко мне и дико строит… Рожу! Твою мать! Что у жены сейчас с лицом?
— Ты чего?
— Что ты мне, родной? — похоже, новый раунд, женский, черт возьми, черед.
— Что захочешь!
Похоже, я, как это ни странно, на многое способен.
— Это секрет!
— Секрет появится до дня рождения Игоря или скорый поезд «Владивосток-Москва» задерживается по невыясненным, твою мать, причинам? У меня замерзло ухо на рельсах в
— Ну-ну!
— Сама знаешь кого.
— И все же интересно.
— Дочечек, которые портят нервы будь здоров. Вчера ничего не вышло, как, впрочем, и позавчера. А неделю назад мы, как оказалось позже, просто съездили познакомиться с палатой. Ястребами покружили по роддому, позаглядывали во все углы, отыскивая несостыковки. Свят — что в принципе для него естественно — поймал психический приход. Настроился, я так понимаю. Какие им, к ебеням, партнерские роды, если он волнуется больше, чем она. Итак, что там по срокам? Что говорят великие врачи?
— Не знаю, — Женя пожимает голыми плечами.
— Она не перенашивает?
— Что? — краснеет и, смутившись, округляет глазки.
— Долго как-то, говорю, — в мягкой форме повторяю то, что грубо, по всей видимости, ей только вот сказал.
— Ты, что, подсчет ведешь?
— Мальчишку жалко.
— То есть? — Женя ерзает, приближается и укладывается на мое плечо щекой.
— Князь считает, что мелкая украдет у него грандиозный праздник. Пять лет, чика, это тебе не хухры-мухры. Это ого-го!
— Не украдет.
— И все же. Он мужик, он привык побеждать, тем более что столько лет он был один-единственный любименький сладенький сынок, а теперь…
Мой грандиозный эпос прерывает осторожный стук в дверь:
«Что за…? Нет, не может быть. Снова ложный вызов? Бред?».
— Это… — жена осторожно приподнимается, упираясь ладонью в матрас, пружинящий под нашими телами.
— Полежи!
Началось? Началось же? Пусть это будет то, чего мы уже не одну неделю ждем. Чудные, Господи, твои дела. Мудрые ждут и не дождутся второго малыша. Вернее, малышку. Дочь носит под сердцем детку. Крохотную девочку, об имени которой у нас не принято упоминать. Кто придумал это правило, хрен теперь поймет, но я стараюсь придерживаться закона, когда присутствую на совместных приемах пищи за огромным кухонным столом, но, оставшись с Женечкой наедине, я подключаю весь свой блядский арсенал по соблазнению, который, как это ни странно, я пока не растерял.
— Доброй ночи, Сергей Максимович, — здоровается полностью одетый Свят, с которым рядом стоит чрезвычайно сосредоточенная Юлька.
— Виделись уже, — одергиваю футболку, которую второпях как зря на тело натянул. — Что? Та-а-ак! Свят? — зачем-то перехожу на жуткий шепот, как будто мы с ним адский заговор плетем, пока никто из бабского батальона этого не слышит.
— Мы поедем, потому что…
— Я рожаю, пап, — всхлипнув, говорит Юла. — Началось.
Вот это да!
— Настя? — прищурившись, поправляю сползающие пижамные штаны.
— Что? — дочь то ли через силу, то ли через боль мне криво улыбается.
— Неважно! — снова обращаюсь к Святославу. — Нам поехать с вами?
— Присмотрите, пожалуйста, за сыном. Он спит, но…
—
Я с ним попрощалась, — заканчивает за него Юла, повесив нос и слишком низко опустив толкушку. — Папочка, пожалуйста, присмотрите за сладким. Я тебя прошу.У нее точно не все черти дома! Зато рыжие с усами знатно правят бал.
— Что ты сделала?
— Я…
— Сережа! — вклинивается моя личная пила. — Что, детка?
— Я рожаю, — вытирает пальцем набежавшую соплю.
Я ее сейчас прибью! Но, пиздец, хочу добавить прежде:
«Ты в этом, черт возьми, уверена? Или будет как в тот прошлый, поза-, поза-, позапрошлый раз?»…
— На цирк хочешь посмотреть? — привстав на цыпочки, сквозь ресницы, прищурившись, рассматриваю, как Мудрые считают тяжелые шаги по немногочисленным ступенькам.
— Это не смешно, Сергей! — Женя возится позади меня.
— Отнюдь!
— Машина…
— Стоит под парами у основания лестницы.
— Только бы не расколыхать, — ворчит Смирнова.
— Она прекрасно держится, а он слегка плывет. Да уж, кто бы мог подумать, что товарищ — наш бывалый, сильный воин — споткнется на беременной ЮлЕ… — повернувшись к бормочущей за моей спиной лицом, мгновенно застываю.
Полностью одетая стоит по стойке смирно, не дышит и даже не моргает.
— Э-э-э-э…
— Я поеду на такси. Ты побудешь с Игорем.
Хорошие дела! Иди ты на такой огромный х. й, жена!
— У тебя в мозгах маразматический кисель, Евгения? — грозно наступаю. — Разжижение, по-видимому.
— Я не буду здесь сидеть и ничего не делать.
— Подложишь ей под жопу руки? — скосив жестоко взгляд, продолжаю говорить. — Примешь на себя удар? Родишь, блядь, за нее? Что ты делаешь? Ты шурупаешь в акушерстве и гинекологии? Да ты, кроме как воткнуть в нужное место мой член, ни черта об этом не знаешь.
— Прекрати!
— Что прекратить?
— Я мать!
Вот это гребаное откровение! Итить, да я сейчас взорвусь. Но не от злости, а от гомерического смеха. И об этом важно говорит та, у которой я был первым мужчиной, посмевшим забрать пахучий аленький цветочек, после чего «ожЕнившаяся наконец-то» решила с горя подымить. И слава Богу, что не повеситься на карнизе в одинокой кухне.
— Ей больно! — взвизгивает и отступает от меня. — Прекрати!
— Она с ним, — указываю вытянутой рукой на то, что происходит на улице, там, за окном. — Свят на удивление спокоен. У него все под контролем…
— Надо было вызвать скорую, — продолжает причитать. — Зачем это геройство? А если…
— «Скорую», которая слишком скорая и, естественно, с гарантией? Предлагаешь военный госпиталь спешно развернуть? Дочь! Доченька рожает! Спасите-помогите.
— Решил про поле повещать? — хрипит Женёк.
— Зачем им, я спрашиваю, скорая помощь? Для того чтобы услышать в трубку: «Добирайтесь до роддома своим пешим ходом»? Она не умирает, а рожает, Женя. Твою мать! — ругательство шиплю, нехорошо сощурив взгляд. — Разорви ты к чертям тот канат, который вы с ней тянете, пытаясь кому-то что-то доказать. С ней ее муж, ее долгожданный человек, ее любовь… Е. ать, всей жизни! Ты тут при чем?
— Ты отвезешь? — задирает нагло нос.
— Нет!
— Сережа! — теперь поджимает кулачки к губам.