Chercher l'amour… Тебя ищу

— И все? — подмигиваю.

— Мудрый!

— Мудрая! — шутя парирую.

— Смешно! Помнишь, как ты угрожал или предвещал, что моя фамилия будет именно такой?

— Не помню, — специально отрицаю, хотя тот разговор до сих пор стоит в ушах, а грозный вид моей Юлы транслируется, как тизер к будущему, перед поплывшими от красоты глазами.

— А как же: «Я помню все?».

— Об этом сейчас желаешь говорить…

Не подавая вида, выставляю ухо, направляя по-собачьи раковиной к оконному проему. Машина! Знакомый по рывкам движок, грудное низкое урчание и бережный подкат под парадный вход.

— Святослав? — жена накручивает эластичный воротник моей футболки себе на палец. — Это папа?

— Угу. Все. Спи. Они приехали.

— У меня нехорошее предчувствие…

Поделиться с ней похожим чувством или воздержаться и не нагнетать?

— Пора спать, Мудрая. Иначе! — грожу ей перед носом.

— Что?

Знает ведь, чертовка, что ни хрена не будет.

— Грозишь, грозишь, грозишь…

Я запечатываю болтливый рот страстным поцелуем, проталкиваюсь языком без подготовки, проникаю внутрь, шурую там без остановки, прихватываю кончик, цепляю, а подхватив, сосу.

— М-м-м-м! — ворчит жена, выказывает что-то близкое к простому недовольству, но все равно от моих ласк плывет и слабенько торчит.

От поцелуев с Юлей у некоторых — я о себе, конечно, говорю — до сих пор активно сносит башню. Себя не помню и херню творю. Я напираю, подминая маленькое тело под себя. Без долгих предисловий, обхватив под бедрами раздвигаю подрагивающие ноги и укладываюсь между ними.

— Ты обалдел? — шипит Юла.

— У? — перехожу, нигде особо не задерживаясь, на шею, а затем спускаюсь на ключицу, подбираясь к свободной от бюстгальтера груди.

— Свят, ты…

— Что? — на одно мгновение отрываюсь только для того, чтобы заглянуть в ее глаза. — Что, Мудрая?

Она громко вскрикивает, а затем, закрыв свой рот уложенными крест-накрест узкими ладонями, куда-то вглубь себя хохочет. Стремительно меняющееся настроение — то смех, то грусть, то скорбь, то неприкрытая, что даже страшно, радость? Какой там, черт возьми, триместр?

— Не останавливайся, пожалуйста, — приоткрыв ладони, прыскает, и снова про себя надрывает слабенький животик.

— Как скажешь, сладкая?

Тем более что мне нужна расслабленная и уснувшая жена. По всем параметрам намечается трудный разговор с Сергеем, который за все дневное время так и не сподобился внести ясность в сложившееся положение…

— Добрый вечер, — замираю в дверном проеме. — Вы…

— Привет! — Смирнов лежит на кухонном столе, подпирая своей щекой до блеска вылизанную темную столешницу.

— Сергей Максимович… — не знаю, как и с чего сейчас начать.

— Что? — а он ни хрена не помогает. Лишь односложные ответы, да глубокий вздох.

— Как дела, — запинаюсь, а после торможения снова продолжаю, — у Кости? С ним…

— Пока жив. Пока, пока, пока, — лицо Смирнов катает на столе. — Как у вас тут? Все нормально?

— Я не могу от нее скрывать. Это как-то…

— Будешь молчать, Свят. Пусть выносит, родит и начнет кормить, а там…

— Вы же понимаете, — спокойно начинаю.

— Ни черта не понимаю. Не понимаю, например, почему он оказался в той машине, Свят, — Смирнов в своей манере тихо вскрикивает. — Не понимаю, какая в том была острая необходимость? Почему в ее машине, почему с этой женщиной и ее детьми? Почему, почему, почему…

— Что говорят врачи?

— Пока лишь пожимают плечами и глубокомысленно вздыхают.

— Шансы?

Пусть скажет только, что они:

«Как будто есть!».

— Поживем-увидим, парень. Та-а-а-к-с! — пружинит от поверхности и резко принимает вертикальное положение. — В моей семье, Святослав, каждый зять, — он странно с небольшой издевкой хмыкает, — и Красов в том числе, обладает маленьким талантом.

— Это без меня! — отступаю, делая шаги назад.

О чем-то нехорошем я, кажется, догадываюсь. Сегодня этот номер у Смирнова не пройдет.

— Спокойно, юноша. Петя, например, отменно варит кофе. Очень такой качественный, знаешь? Про Костю умолчу — не к месту юмор. А чем ты, служивый, козырнешь?

«Чем-чем? Чем? Ну, чем?» — вращаюсь, как юла.

Пиздец! Да кто бы мог подумать:

— Я приготовил мясо.

— Иди ты! — Смирнов распахивает руки. — Ну, раз все живы в маленькой честной компании, то, вероятно, удиви.

Эпилог II Анна… Добро пожаловать в семью!

24 октября **** года

— Катя?

— Нет, — бухтит как будто полусонная жена.

— Мария?

— Нет. Отстань.

— Мирабелла?

— Чего-о-о-о?

Кратко и по делу!

— Вероника? ВерО и Ника. И по-французски, и с подтекстом. Что скажешь? Попал? — наверное, как обычно, тычу пальцем в небо, ковыряя облака. — Победа! Да? В самый раз. ВИктори! — а до меня, по-моему, доходит. — Виктория? Угадал? А?

— Прекрати! — локтем толкает в бок. — Не напирай, ты меня задавишь, — и сразу добавляет «ласковое», — идиот.

— За столько лет не задавил, — смеюсь в торчащий передо мной затылок. — Потерпишь, детка. Так что? Нинель, пожалуй?

— Иди к черту, Серый!

Ах, Серый! Серый! Серый! Серый? Да? Это значит «да»!

— Ну, привет, чикуита, — наваливаюсь посильнее и прижимаю к жесткому матрасу бьющуюся не на жизнь, а на смерть подо мной. — Цыц, кубинка. На твой Островок Свободы сейчас посягнет сам Сергей Смирнов. Он радушен и ухожен? Он к наступлению готов? — с щекоткой сдавливаю женский гладенький лобок. — Очень гостеприимный прием, как для оборзевшего оккупанта. Где у нас спрятан клад? Мне туда? — захожу ладонью дальше, пропуская половые губы между пальцев. — Возьму без спросу, раз белый флаг не выброшен. Последняя возможность, детка. Итак! Наверное, Кира?

— Сережа-а-а! — вопит жена.

Ладно уж! Пусть живет и здравствует, а главное, не выкаблучивается и не хворает.

И все-таки… Один момент, трындец как, спать мешает.

— Они имя-то придумали? — лениво отползаю и наконец-то позволяю тощенькой дышать.

— Придумали, — Женька подгребает ручки под щеку и осторожно двигается к краю.

— Так ты, стало быть, в курсе? — и завожусь опять.

— Да.

— И? — подкатываю еще раз, приложившись лбом ей между выступающих лопаток, в ожидании замираю. — Я прошу. Эухения, а? Солнышко мое! Красотулечка! Маленькая! Девочка-конфеточка! Имей совесть, мать. Как внучку олухи планируют назвать? Ей-богу, я сейчас с ума сойду. Тоня, что ли?