Чердак дядюшки Франсуа

— Чего это он разбушевался? — добродушно отозвался Франсуа. На его лице было написано недоумение.

Катрин ничего не ответила. Она прекрасно понимала, вернее, чувствовала, чем недоволен брат. Он не хотел, чтобы песенку, которую пела Люсиль, повторяла Катрин или кто-нибудь ещё. Но девочка и ухом не повела. Казалось, она целиком погружена в мытьё вилок и кастрюль. Она звенела ими некоторое время, потом приготовила овощи, чтобы их почистить. Но вдруг отбросила кухонный нож, подбежала к отцу, прижалась к его лицу щекой и спросила:

— Хочешь, расскажу тебе тайну?

— Какую ещё тайну?

— Тсс! Наш Ксавье влюблён!

— С чего ты взяла?

— Влюблён, влюблён, влюблён… — звенела Катрин. Довольная, она вернулась вприпрыжку к столу и принялась чистить картофель и морковь для супа.

— Что ты мелешь, глупая твоя голова! Да ты и сама не знаешь, что говоришь, и даже не понимаешь, что такое значит «влюблён».

— Прекрасно знаю… может быть… я и сама влюблена…

— Тебе в куклы играть надо, а не о любви говорить! — в сердцах крикнул Франсуа.

— Сердись не сердись, а то, что я говорю, правда.

— Да в кого же это он влюблён, по-твоему?

— Вот этого не скажу…

— Потому что и сама не знаешь, всё придумала…

— А вот знаю, в… Нет, не скажу, не скажу… — И для того, чтобы слова сами невзначай не сорвались с губ, она вытащила маленькое изображение мадонны, висевшее на дешёвенькой цепочке и спрятанное у неё на груди, приложилась к нему губами и с торжеством произнесла: — Обещаю тебе, святая матерь божия, молчать. Теперь ты сам понимаешь, раз я обещала мадонне, я буду нема как рыба.

— Тьфу! — раздражённо воскликнул Франсуа. — Чему только не научили тебя эти дурацкие кюре!

Он был озадачен, что случалось с ним каждый раз, когда ему надо было найти нужные слова, чтобы охладить религиозное рвение дочери. Он был вынужден отдать её в школу, содержащуюся католической церковью, потому что только такие школы были бесплатными. А, как известно, денег у Франсуа не было, и платить за учение Катрин он не мог. Он частенько высказывал при девочке свои взгляды — человека, свободного от исполнения обрядов, не посещающего церковь. Но запретить Катрин молиться и падать ниц перед изображением мадонны он не решался.

И теперь, не зная, что сказать, он добавил:

— Только и дела у твоей мадонны, что разбираться, кто в кого влюблён! И вообще это не разговоры для маленьких девочек!..

— «Маленьких»! Мне скоро четырнадцать! А мадонна! Мадонна-то святая, и образок тоже. А вот что у тебя на полке заткнуто? Тоже святыня? Веточка ивы, и только. А откуда она? Скажи, откуда?

Франсуа досадливо махнул рукой.

— Ах, Стрекоза, Стрекоза! Ничего-то от неё не скроешь. На каждое слово — двадцать в ответ.

А Катрин, лукаво поглядывая на отца, снова запела:

В неволе птица не поёт, Её гнетёт неволя…

Катрин от своего слова не отступилась и, как ни настаивал Франсуа, ничего не прибавила к тому, что вызвало его тревогу. Он прекрасно понял, что Катрин намекает на Люсиль, но, может быть, ей известно что-то, чего не знает он?

«Все, даже Стрекоза, видят, что Люсиль и Ксавье любят друг друга. Но сами они либо не отдают себе в этом отчёта, либо считают, что мы слепы, как все родители». Франсуа имел в виду не только себя, но и Жака, и Бабетту.

А Катрин между тем ловко управлялась с кастрюлями, мыла пол, меняла цветам воду, а сама при этом думала: «Ну и недогадлив же батюшка! Ксавье ни на кого из девушек не глядит. Была бы только Люсиль рядом… А про меня батюшке и вовсе невдомёк». И, словно боясь открыться себе самой, она объявила:

— Отец, я иду за углём!

— Подожди, Катрин! Приведи себя в порядок, как подобает приличной молодой девице, и пойди к господину Пьеру с этим вот листом. Уже давно он заготовлен, да некому его отнести. На нём мы проставили сумму в пять франков и подписали чужую фамилию. Это мы придумали, чтобы тому, кто подпишется следующим, было неудобно проставить меньшую сумму. Поняла? — немного смущаясь, сказал Франсуа.

— Понять-то я поняла, — хитро улыбаясь, ответила Катрин. — Но ведь и ты, и Ксавье уверяете, что врать нельзя… Помнится, был случай, когда я только чуть-чуть соврала, а Ксавье тут же сказал, что будет меня отныне звать не Стрекозой, а Попрыгуньей-вруньей!

Франсуа совсем смутился:

— Так-то оно так! Но здесь ложь совсем другая… она во имя святой цели. Это ты понимаешь?

— Ну хорошо, отец, пусть будет так! — миролюбиво согласилась Катрин.

Ей не терпелось пойти к г-ну Пьеру, и она не хотела создавать лишних осложнений.

Франсуа нахмурился и продолжал, стараясь говорить назидательным тоном, что сейчас ему плохо удавалось.

— Только, пожалуйста, будь вежлива с господином Пьером. Не перебивай его и не трещи сама, чёрт побери! — не выдержал благовоспитанного тона Франсуа. — Была бы жива твоя матушка, бедная голубка наша Леони, она бы внушила тебе, какие слова следует произносить в подобных случаях… Но Леони, увы, с нами нет, так ты смотри, девочка, веди себя как воспитанная барышня. Я не знаю, что надо говорить, когда приходишь вот так, без приглашения. Ну, может быть, надо сказать два слова о погоде… Не перебивай, когда он заговорит, не забывай добавлять «сударь» всякий раз, как это будет кстати. Может быть, следует осведомиться о его здоровье… Ну, ты ведь у меня умница, когда захочешь…

Проникшись важностью поручения, Катрин быстро приоделась, и отцу показалась даже хорошенькой в чистом холщовом платьице, с кружевной наколкой на волосах; на руки, огрубевшие от холодной воды и мытья посуды, она натянула бумажные митенки и, право, выглядела очень мило.

Она сделала церемонный реверанс перед отцом, и он, добродушно усмехаясь, сказал:

— Ну вот, ведь ты умеешь быть такой, как все, когда захочешь. Ну, иди, иди… Желаю удачи!

Довольная похвалой отца, Катрин выбежала на лестницу.

Г-н Пьер очень удивился появлению Катрин.

— Добрый день, господин Пьер. Не правда ли, сегодня прекрасная погода! Извините, пожалуйста, сударь, что я пришла без предупреждения. Я пришла исключительно для того, чтобы испросить у вас, сударь, разрешения зайти к вам, когда это будет вам удобно, сударь. — Катрин сказала всё это одним духом и сделала глубокий церемонный реверанс.

Г-н Пьер столь же учтиво приветствовал девочку и, взяв её под руку, усадил в кресло.

— Дочь моего соседа господина Франсуа, вы всегда для меня желанная гостья! Прошу вас, мадемуазель, чувствуйте себя как дома… Но скажите, какой счастливый случай привёл вас ко мне, мадемуазель… мадемуазель…