Чердак дядюшки Франсуа

— Я отнюдь не претендую на то, чтобы госпожа д’Эрикур вела беседу только со мной. К тому же, как видите, она занята разговором с госпожой де Мурье, — холодно ответил Вальдек, а сам подумал при этом: «Хитрите со мной! Но Жанна проговорилась, что Виранду сватается к ней. Так что я понимаю, кого мне надо опасаться!»

— В таком случае, если ты не против, — сказал, усмехаясь, Филипп, — мы вместо тебя постараемся развлечь Жанну.

И с лёгким поклоном в сторону Воклера трое друзей направились туда, где слышался звонкий голос Жанны д’Эрикур и приглушённый — хозяйки дома. А вскоре из этого уголка до Вальдека донеслись всплески весёлого смеха и громкие возгласы.

Жанна своим вопросом разбередила рану, которая не заживала в сердце Вальдека. Почему он ей не сказал, что знает, на каком пути его ждут лавры? Ведь мысленно он уже решил, что ему принесёт их Люсиль. Надо скорей договориться с этой простушкой, пообещать ей деньги, успех. «Впрочем, об успехе не надо», — остановил сам себя Вальдек.

Между тем начались приготовления к танцам. И теперь Люсиль осаждали молодые щёголи. В начале вечера они не обращали на неё никакого внимания, а теперь, очарованные её пением, вдруг заметили, что она и изящна, и хороша собой, и пленительно улыбается.

Как же остаться с Люсиль наедине? Как объясниться? Если до сих пор Вальдек колебался, кому отдать предпочтение для первого танца: хозяйке дома или Жанне, теперь он решился на отчаянный шаг. Он пригласит Люсиль, пусть это даже вызовет недовольство г-жи де Мурье и Жанны. С ними он как-нибудь объяснится, а потом… победителей не судят.

— Мадемуазель Люсиль, первый танец мой! На правах старого знакомства! — К удивлению молодых людей, окруживших Люсиль, он раздвинул их ряды и, не дав им опомниться, увёл её в танце.

Танцевала Люсиль очень хорошо, но Вальдек даже не заметил, как она танцует. Едва они закружились по залу, как он заговорил:

— За вами маленький долг, мадемуазель Люсиль… Помните, вы ведь не пришли тогда на свидание… А меж тем свидание, которое я вам назначил, было исключительно деловое. Да, да, вполне деловое. Ну что же, лучше поздно, чем никогда. Я хочу вам предложить — только не пугайтесь и не спешите говорить: «Нет!» Это вы всегда успеете. Я хочу предложить вам писать вместе со мной песни. Не отрицайте, я сразу понял, что ваш друг — это вы, да и для вас, вероятно, не составило труда угадать, что мой друг — это я. Итак, не будем терять времени на недомолвки. Мои условия, с какой стороны их ни рассматривать, блестящие. Вы будете получать гонорар — это большие деньги! Никаких забот вы не будете знать: издание песен, их продажу, все хлопоты по их выпуску я возьму на себя. Вам останется только дать полную свободу своему вдохновению и писать, писать…

Музыка контрданса прервалась, как будто только и ждала окончания монолога Вальдека.

Люсиль растерянно оглянулась вокруг. Ни одного дружеского взгляда. После её мимолётного триумфа, когда, казалось, все прониклись к ней симпатией, гости снова потеряли интерес к безвестной компаньонке. Отказаться? Но как заманчиво писать песни, видеть их напечатанными! Может быть, даже услышать, как их поют! Если дорога в театр закрыта и никто из близких не хочет ей помочь стать актрисой, вдруг песня проложит ей путь! Сведёт её лицом к лицу с теми, для кого она будет писать, кто захочет её слушать и повторять сочинённые ею песни. Значит, согласиться? И тогда — стать независимой, помогать родителям, семье Анри… И, может быть, на этом пути она докажет Ксавье, на что способна, и он поймёт…

Отводя Люсиль на место, Вальдек настойчиво сказал:

— Решайте, мадемуазель! Подумайте, успех, деньги — всё, о чём только можно мечтать. Всё зависит от вас!

— Я подумаю, посоветуюсь, — пробормотала Люсиль.

— Тут я решительно должен вас предостеречь, мадемуазель, — вдруг совершенно другим, непреклонным, жёстким тоном возразил Вальдек. — Я не разрешаю вам советоваться ни с кем. Наше соглашение может состояться только в том случае, если будет гарантирована абсолютная тайна нашего содружества. Если никто из ваших близких — ни мать, ни отец, ни жених, если он у вас есть, — не будет об этом знать.

— А как же песни? — волнуясь, спросила Люсиль. — Если на них будет стоять и моё имя, всё равно это станет известным.

Больше всего опасался Вальдек именно этого вопроса. От его разрешения зависело будущее Вальдека-поэта, слава, успех. Ему надо было уговорить Люсиль отказаться от авторства. Как ни доверчива она, вдруг она тоже захочет известности, захочет, чтобы и её имя стояло на их песнях!

Наклонившись к самому уху Люсиль, он прошептал:

— Я и тут пойду вам навстречу. Чтобы не поставить вас в неловкое положение, я сохраню в тайне ваше участие в нашей общей работе, и мы будем повсюду указывать имя только одного автора — моё. Вы же понимаете сами: в наше время автор-женщина — никто этому не поверит, упрекнут, что мы сознательно дурачим публику. Как бы ни были хороши песни, они вызовут только возмущение. Позднее, в случае успеха — в чём я, впрочем, ни минуты не сомневаюсь, — мы раскроем секрет, и это будет нашим триумфом. Женщина — автор уже известных песен — это совсем иное дело! А пока всё неясно: успех, провал, может быть, даже цензурные неприятности. И я как мужчина и как инициатор этого дела приму на себя все удары… Ну, так вы согласны? Скажите только: «Да!» Об остальном мы договоримся потом!

— Да! — чуть слышно произнесла Люсиль. Это слово сорвалось с её губ прежде, чем она успела решить в душе, что готова на сотрудничество с Вальдеком.

Вальдек только и ждал её согласия и тут же заговорил голосом хозяина:

— В таком случае, мадемуазель, имейте в виду, что в следующую субботу у графини Думер состоится приём, на который приглашена ваша хозяйка. После вашего сегодняшнего успеха я не сомневаюсь, что пригласят и вас. Если вы не успеете к этому времени написать что-нибудь новое — а вы должны попытаться написать, — принесите всё, что у вас есть: разрозненные строфы, отдельные строчки… Я посмотрю, скажу, как и что надо будет исправить…

Взгляд Вальдека упал на серебряную вазу, стоявшую на изящной колонке мозаичного дерева. В вазу цветов не ставили. В ней лежали две-три программки балетных спектаклей-гала?.

— Впрочем, нам нет нужды ждать приёма у графини, положите то, что напишете, сюда. Я буду в четверг в пять часов на чае у вашей хозяйки. Но помните о вашем обещании… Никому ни слова!..

Глава тринадцатая Неужели Люсиль лжёт?

После того как Люсиль договорилась с Вальдеком, она всё время была как во сне. Она работала не только днём, но и ночью, но в назначенный срок не приготовила для Вальдека обещанных песен. Как назло, когда надо было спешить, у неё не хватало ни мыслей, ни слов. О чём писать? А ведь до сих пор она никогда не задумывалась над текстом. Она сочиняла стихи, потому что мысли приходили сами собой и сами складывались в слова, а слова выливались в песню.

Как же дать знать Вальдеку, что она не готова? Написать письмо? Но если их отношения с Вальдеком должны храниться в тайне, совсем ни к чему письмо, написанное её рукой! Кто знает, к кому оно может попасть. Отец между тем всегда настаивал на том, что точность и аккуратность обязательны как для мужчины, так и для женщины.

Скрепя сердце она написала Вальдеку несколько слов о том, что запаздывает и что песни будут готовы ещё через три дня. Однако воздержалась от того, чтобы указать место, где их ему вручит.

Оставив письмо в условленном месте, в вазе у г-жи де Мурье, она почувствовала огромное облегчение. Рифмы тотчас закружились в её голове, а темы?.. Их не пришлось долго искать. О Беранже, преследуемом Беранже — «короле песни», была первая песенка. О том, как приходят к нему на помощь друзья, а их у него сколько угодно — знакомых и незнакомых. Они собирают для поэта деньги, но денег всегда мало… Сборы никогда не могут «догнать» штраф. Второе, шуточное стихотворение, было пока без нот, о приезде жирафы и её триумфальном въезде в Париж.