Чердак дядюшки Франсуа

— Пожалуй, я могу исполнить одну песенку, — вдруг решилась Люсиль. Щёки её разрумянились, глаза засияли. А сердце между тем бешено колотилось: удастся или не удастся?

— Просим! Просим!

Долго ещё потом Люсиль вспоминала этот вечер и не могла поверить, что она решилась тогда выступить. И с чем? С песенкой Беранже «Лизетта», к которой Люсиль сама подобрала несложный аккомпанемент. Правда, эта песенка была одним из самых его «невинных» произведений. Многие из светских бездельников, посещавших салон г-жи де Мурье, покупали песенки Беранже и даже каждый в отдельности восхищался ими… Но это было дозволено им. А исполнение компаньонкой здесь, в этой гостиной, песенки Беранже должно было прозвучать неслыханной дерзостью.

Она пела уверенно, выразительно, мимикой лица подчёркивая то, что казалось ей наиболее важным.

Успех превзошёл все самые смелые её ожидания. Никто не остался равнодушным. Громче всех аплодировал Воклер.

— Чья это песенка? Кто автор музыки и слов?

Уже совершенно упоённая успехом, Люсиль ответила чётко и уверенно:

— Автор текста и музыки — Беранже!

Эти слова Люсиль внесли смятение в салон. Одни из гостей были возмущены дерзостью «этой девчонки». Другие — их было большинство — толковали о том, что «этому» Беранже нельзя отказать ни в изяществе напева, ни в остроумии и лёгкости текста.

Все сомнения разрешил престарелый маркиз Обри де Бюссон. С трудом поднявшись с кресла, в которое погрузился, он подошёл к покрасневшей, довольной Люсиль, недоуменно раскланивавшейся во все стороны, обнял её за плечи своими дрожащими руками и, пригнув её голову, поцеловал в лоб.

— Бог да благословит вас, дитя моё! Вы поёте прелестно и, главное, так натурально!.. Я готов даже простить этому шалуну Беранже его вольнодумство, если он способен писать столь изящные песенки! Нет, в чём-чём, а в поэтическом даре Беранже отказать нельзя!..

Отзыв маркиза решил дело. Теперь гости уже не отступали от Люсиль, требуя, чтобы она пела ещё и ещё. Люсиль была совсем не прочь исполнить их просьбу, но стала отказываться, боясь вызвать ревность хозяйки. Г-жа де Мурье, видя, какой успех имеет её компаньонка, тоном, не допускающим возражений, сказала:

— Мадемуазель Люсиль! Не заставляйте себя упрашивать. Исполните желание моих гостей!

И Люсиль запела то, что в данный момент ей было проще всего спеть:

В неволе птица не поёт, Её гнетёт неволя…

Большинство присутствующих были уверены, что автор опять Беранже. Ну, так что же! Сам маркиз де Бюссон его одобрил. И только двум-трём оказавшимся подле неё молодым людям, особенно настаивавшим на том, чтобы узнать имя автора, Люсиль ответила: Не помню.

Между тем Воклер не сводил глаз с Люсиль. Чем больше он вслушивался в её пение, тем крепче становилась его уверенность, что она автор той песенки, какую исполняла тогда у дядюшки и повторила здесь. Вспомнил он, как на том же уроке она ловко исправляла его неуклюжие строки. Нет, неспроста эта девушка оказалась на его пути… А что, если… они будут вместе писать бойкие ходовые песни, а гонорар делить между собой. Песенки очень выгодное дело, теперь они в моде. Впрочем, ещё проще, если писать по его заказу будет она, а он ею руководить и, само собой разумеется, выплачивать ей часть гонорара. Надо её увлечь, заинтересовать. Но видать по всему, что к ней подойти не просто.

— Мадемуазель, — обратился он к Люсиль, — я восхищён! Муза Беранже вам близка, я это сразу понял! А кстати, не забыл, как мило вы исполняли песенку… вашего друга. Но я не могу удержаться, чтобы не сказать, как я восхищён вашими успехами… Ведь я присутствовал, можно сказать, при вашем дебюте. С тех пор как я тогда у дядюшки почти подслушал вас, прошло не так много времени, а меж тем ваш голос приобрёл такую силу и шлифовку, вы так умело им пользуетесь, что слушать вас — одно наслаждение!

«Значит, он не забыл о нашей встрече», — подумала Люсиль, стараясь скрыть смущение.

— Вы сделали такие успехи, что мне, право, жаль, если вы перестали заниматься у моего дяди.

— О нет! — тоном покорной ученицы ответила Люсиль. — Раз в неделю, по вторникам, госпожа де Мурье отпускает меня раньше, и я хожу на урок.

— А ведь Беранже, пожалуй, единственный поэт, который хоть и родился после изобретения книгопечатания, не нуждается в этом новшестве, — перешёл Вальдек к интересующей его теме. — И всё потому, что песни Беранже поют, его стихи декламируют, и ему вовсе не надо быть напечатанным, чтобы его знали повсюду. Это ли не завидная участь? Недаром ещё Бомарше устами своего Фигаро говорил: «Иногда то, что не может быть сказано, может быть спето».

Люсиль только собралась поведать Вальдеку, что, насколько она слышала, над головой Беранже опять собираются тучи, как заметила, что выражение лица Вальдека вдруг совершенно изменилось. Он уже не видел перед собой Люсиль, он глядел, не отрываясь, на группу вошедших гостей, среди которых была и Жанна д’Эрикур.

— Извините, мадемуазель! — бросил на ходу Вальдек, и Люсиль, к удивлению, увидела, как он удаляется от неё, будто совершенно забыв о её существовании.

Кто поверил бы, глядя на эту высокомерную красавицу, что беспечная улыбка на её лице только маска, скрывающая беспокойство? Кто поверил бы, что здесь, на балу, Жанна ищет богатого жениха с таким же упорством, с каким Воклер ищет богатую невесту? Правда, до назначенного ей Гораном срока было ещё далеко, но, увы, управляющий Ленен не мог успокоить свою хозяйку. Все его сожаления и объяснения опоздали. Действительность в образе неумолимого Горана глядела прямо в лицо Жанне. И Жанна на этот раз не могла закрывать глаза на то, что впервые всерьёз попала в беду и не знает, как из неё выбраться.

Пробившись сквозь толпу окружавших Жанну поклонников, Вальдек восторженно произнёс:

— Сегодня вы прекрасны как никогда!

— Ваши комплименты становятся однообразными! Но почему вы прервали вашу оживлённую беседу с этой девочкой из предместья?

«Ага! Ей не понравилось, что я беседую с Люсиль. И она сразу поняла, что Люсиль — не нашего круга. Что ж, для начала это неплохо! Это заставит её быть внимательней ко мне!» — подумал Вальдек с торжеством. Но торжество его было недолгим.

— Кстати, — вдруг добавила Жанна, — где ваши лавры? Когда я смогу увенчать ими вашу буйную голову?

Это было настолько неожиданно для Вальдека, что он не сразу нашёл ответ.

— Лавры будут, теперь я в этом уверен, как никогда прежде.

— На каком поприще, могу я узнать? — лукаво спросила Жанна.

— Пока это секрет…

— Ну что ж, я не тороплюсь… Я могу подождать и до тех пор, пока тайное станет явным.

Оборвав беседу с Вальдеком, Жанна направилась к хозяйке дома.

— Ты как будто кончил ворковать с Жанной. Не будешь возражать, если мы займём подле неё твоё место?

С этими словами к Вальдеку подлетели трое молодых людей. Известные светские повесы Грегуар Тари, Леон Виранду и Филипп Труа числились среди друзей Вальдека, но при случае были не прочь его поддеть и даже стать ему поперёк дороги.

За Грегуаром и Леоном, одетыми столь же безукоризненно, как и Вальдек, в обществе укрепилось прозвище «близнецы», так они были неразлучны, Грегуар, светлый блондин с водянисто-голубыми глазами, худощавый и стройный, слыл за богатого наследника. Леон Виранду, розовощёкий, коренастый, с тёмными волосами, отличался аппетитом здорового человека, и то, что он нервно заикался, не соответствовало его общему облику. Филипп Труа казался значительно старше своих приятелей, такой немолодой вид придавали ему дряблая кожа и мешки под глазами от бессонных ночей, проведённых за карточным столом.