Черепаха Тарази

– Что ж, мне остается лишь попрощаться с вами, - облегченно вздохнул Бессаз, вставая и незаметно при этом ощупывая спину: выглядывает ли наружу хвост?

Староста расчувствованно протянул к Бессазу руки, обнял его, и поцеловал в лоб, и с минуту еще стоял, уткнувшись носом в его плечо, как раскаявшийся. Затем вышел из комнаты, и, поспешив следом, Бессаз увидел, что . лошадь его уже стоит возле дома и гарцует нетерпеливо...

Боясь, что у него может лопнуть пояс и выглянуть хвост, когда он важно сядет в седло, как подобает столичному чиновнику, Бессаз вскочил на лошадь, на ходу подбирая под себя хвост, - к счастью, никакого конфуза не получилось...

Майра стояла у порога и заговорщически улыбалась Бессазу, как бы прося все время помнить ее.

– Прощайте!
– махнул им Бессаз и быстро, прямо с места, пустился га- , лопом...

Староста побежал немного за его лошадью, но отстал и долго смотрел Бессазу вслед, степенно и важно поглаживая патриаршую бороду...

IX

– И я поехал, - сверкнув увлажнившимися глазами, продолжала рас- , сказ черепаха.
– Ехал и радовался, что остался живым в этом адском месте... Если не считать недоразумения с хвостом, в остальном все обошлось не так уж и плохо. А хвост - это не самая высокая плата, мог расплатиться и, службой, и свободой, если бы староста выразил свое неудовольствие. Хвост, рано или поздно, должен был отрасти из копчика...
– И, слушая, как торопливо, волнуясь, говорит черепаха, тестудологи узнали, что, проезжая мимо холма, Бессаз придержал лошадь и, приподнявшись в седле, глянул наверх, туда, где висел прикованный.

Он снова держался привязанный цепями, тщательно, со знанием дела прикрепленный к скале, как и в первый день приезда сюда Бессаза.

Прав оказался староста - стоило Бессазу осудить курильщика гашиша, вора, а с ним и заодно конокрада Фарруха, как мушрики тут же вернули це-, пи обратно.

Соляное облако окутывало скалу, и, оседая, пар покрывал прикованного и затвердевал. Пройдет немного времени, и соль совсем закроет прикованного и ту часть скалы, которая обвалилась. И холм снова округлится в своем прежнем очертании и будет стоять так годы, а может, столетия, храня в себе тайну дней, проведенных здесь Бессазом в заботах и волнениях.

"Хотя, впрочем, кто знает, - взгрустнул Бессаз, - завтра ударит гроза, и польется сильный дождь, и прикованный снова обнажится. И сколько новых преступлений будет списано старостой на счет несчастного бога муш-риков! Ну, дьявол с ними со всеми! Надо ехать!"

Отъезжая, Бессаз заметил на холме и орла с ворованным куском в клюве и подумал, что, когда прикованный покроется солью, стервятник, уже наученный опытом, снова найдет к его печени лазейку, чтобы клевать, клевать без устали...

Обогнув холм, Бессаз удобно прижался к седлу, ибо путь был далек и утомителен - через пески, пески... И так до темноты - по местности совершенно безлюдной.

Но не успела лошадь пройти и сотню шагов, как увидела человека, преспокойно лежащего на гребне бархана, испуганно фыркнула. А когда подвезла к нему Бессаза, человек лениво поднялся, и Бессаз, нисколько не удивившись, узнал в нем Фарруха. В последние дни вкралось в его душу подозрение, что изгнанник скрывается где-то в окрестностях деревни, преспокойно живя в ожидании расследования...

Угрюмым и надменным видом своим Фаррух, казалось, упрекал Бессаза за то, что он дольше, чем тот рассчитывал, задержался в деревне. Сдержанно кивнув Бессазу, он молча зашагал рядом с его лошадью.

Бессаз ждал, что он заговорит первым, Фаррух же, бросая на него недовольные взгляды, упорно не раскрывал рта. А когда прошли они большое расстояние, Бессазу надоела эта игра, и он решил прогнать прочь Фарруха...

– Вы куда?
– хмуро спросил он.

– Как? Вы ведь обещали старосте взять меня с собой в город, - искренне удивился Фаррух, сразу же сделавшись кротким.

Его наглость так возмутила Бессаза, что он не знал, как ему ответить, - лишь пробормотал проклятье. Но потом тут же смекнул, что это прекрасный повод проучить Фарруха, так же жестоко, как и старосту. Взять его к себе в работники, потом жениться на Майре, и чтобы плут, страдая, прислуживал им обоим. Заметив малейшую оплошность, Бессаз будет бить его по щеке на виду у Майры, руки которой он так добивался. Это будет еще худшим наказанием, чем то, которое он избежал в деревне.

Пока Бессаз зловеще обдумывал все это, Фаррух, уверенный, что все идет, как они договорились, зашагал веселее. И ответ Бессаза, правда рассчитанный на то, чтобы унизить Фарруха, подтвердил это:

– Да, я обещал старику... хотя и имел удовольствие наблюдать за вами. Там, на холме... Но, уважая старосту...
– Бессаз не договорил, спросил: Где же ваши пожитки?

– Все отняли у меня односельчане. Цепей на прикованном, видите ли, показалось им мало... Тогда они поделили между собой и все мое имущество... что с лихвой покрывает цену целого табуна лошадей... хотя Дурды, грех которого они свалили на мою голову, украл у них всего одну старую клячу...

– Дурды? Кто это?
– притворился, что не знает, о ком речь, Бессаз. Фаррух почему-то уклонился от прямого ответа и продолжал:

– Но я видел, что они люди совестливые, не желающие брать и лишнего медяка, вновь заковали труп цепями и кричали: "Видишь, нам ничего твоего не нужно, Фаррух ибн-Шааби!.." Клянусь богом нашим прикованным, они так кричали!
– криво усмехнулся Фаррух.

– Так он стал моим слугой, господа ученые!
– с печалью молвила черепаха.
– И вы уже слышали, как я не раз проклинал тот день, когда встретил его. Вы видели, каков он из себя, Тарази-хан, когда остановились в моем постоялом дворе... Но не буду отвлекаться, тем более что исповедь моя уже близится к концу...

...Вечером Бессаз благополучно вернулся домой, но узнал, что отец сильно прихворнул. Он уже давно жаловался на боли в горле, но почему-то упрямо не показывался ни лекарям, ни знахарям и, когда Бессаз заводил о них разговор, почему-то хмурился и обреченно вздыхал. Наверное, он считал лечение занятием бесполезным, а болезнь свою настолько запущенной, что отдался воле судьбы.

Недуг мучил отца с давних пор - ведь Бессаз еще в детстве заметил, что моется он в бане в воротнике, закрывающем шею. Может, он уже тогда советовался с лекарями и те беспомощно развели руками?

Больной отец, лежа в постели, долго смотрел Фарруху в глаза, затем перевел взгляд на сына, и Бессазу показалось, что хочет он сказать: не нравится мне этот тип, смотри, как бы он не сделал тебя несчастным, завладев нашим имуществом, и не выгнал тебя, нищего и голодного...

Жаль, что у него уже пропал голос и он не мог вразумительно втолко-, вать обо всех своих предчувствиях и опасениях сыну. Только дал понять Бессазу, чтобы отныне он занимался делами постоялого двора, и показал свое завещание.