Через лабиринт
Шрифт:
Брусков промолчал. Он предпочел бы здание полегче.
Народу в клубе оказалось в это время немного. Какой-то кружковец уныло пиликал на гармошке. Пусто было в комнате, которая называлась "Музей памяти героев-подпольщиков г. Береговое периода Великой Отечественной войны". Майя подвела Валерия к фотографии молодой женщины со вздернутым носом и с длинными, как тогда носили, падающими на плечи волосами.
– Вот это Роза, - сказала она с гордостью.
Валерий осмотрелся.
– А это мы все с ребятами разыскали, - поясняла девушка.
– Вещи видите? И сумочка
Брусков вздохнул невольно:
– Кто же их выдал?
– Не знаю. Партизанскую группу, с которой Роза была связана, тоже разгромили.
– Жаль, - пробормотал Валерий, думая о том, как же объяснить в очерке арест Розы.
– А теперь я вам самое интересное расскажу.
– Расскажите. У вас все время есть в запасе "самое интересное".
– Нет, это правда интересно, как у людей жизнь складывается.
– Как же?
– Сын Розы нашелся.
Она, конечно, рассчитывала удивить Брускова, но тот и глазом не повел. Он уже забыл о том, что Роза ждала сына.
– Какой сын?
– Да тот, что здесь родился, в Береговом. Без отца уже.
– А он исчезал разве?
Майя глянула с укоризной:
– Ну да. Роза же очень боялась за него, если ее схватят. Поэтому, когда малышу годик сравнялся, его переправили в одну семью на дальний хутор. Лейтенант-связист, что Розу учил, отвез. У него там родня жила. И получилась такая история, что не придумаешь. Эти люди погибли от бомбежки, а мальчика лейтенант, когда наши пришли, передал в какой-то детский дом. И сам тоже погиб. И никто не знал, чей это мальчик. И все потому, что Розы-то фамилия была Ковальчук, а мальчик носил отцовскую - Стояновский.
Фамилия эта, которую Брусков услышал впервые от Козельского, обрушилась на Валерия так неожиданно, что он буквально ошалел, даже в лице переменился.
– Как вы сказали? Как фамилия?
– Да Стояновский. Что это вы так?
Брусков понял, что кажется ей немножко ненормальным, и попытался взять себя в руки.
– Ничего. Ничего. Знакомая фамилия просто.
И подумал: "Неужели совпадение?"
– Как зовут Стояновского?
– Борис.
– Рыжий?
– Да, рыженький.
Валерий почувствовал себя как Шерлок Холмс, нащупавший в гусином зобе голубой карбункул.
– Расскажите мне, пожалуйста, Майя, все, что вы о нем знаете.
Он уже видел себя где-то наверху, на пирамиде какой-то, а внизу стоял беспомощный, неожиданно исчезнувший из Берегового лейтенант Козельский и жалким голосом умолял рассказать о Стояновском. Но он прервал это сладкое видение, чтобы выслушать девушку.
Она встретилась с Борисом Стояновским в этом же музее несколько дней назад и сразу обратила на него внимание. И не только потому, что посетителей было немного, а местных всех она знала наперечет. Нет, Майя сразу почувствовала, что человек этот не случайный. Так смотрел он на все, что собрано в комнате... И Майка не выдержала, спросила:
– Вы тоже интересуетесь подпольщиками?
Он взглянул на нее и ответил не сразу, слегка заикаясь:
–
Это... это...– Он дотронулся пальцем до портрета Розы.
– Я ее сын. Только я не знал... Мне сказали.
Кто сказал Борису о его матери, девушка даже не спросила - так поразил ее сам факт появления сына Розы Ковальчук. Она вообще ничего не спрашивала. Спрашивал он.
– Мы долго-долго разговаривали, он все расспрашивал и бумаги все перечитал, и даже в гостиницу их брал с собой.
– Какие бумаги?
– Да вот эти. Тут на машинке из газеты перепечатано. Весь процесс, когда фашистских палачей судили после освобождения. Там и про Розу написано. А потом он поехал в оранжерею, купил белые цветы, очень красивые, и отнес к памятнику. И еще он сказал, что обязательно приедет сюда после отпуска и вообще будет часто приезжать, - закончила Майя.
Пока она рассказывала, Брусков успокоился. Даже величия поубавилось. Просто радостно стало.
– Майя, - проговорил он искренне.
– Золотой вы человек! И стихи у вас прекрасные. Мы их обязательно напечатаем.
– Да ну их, стихи эти! Вы про Розу напишите.
– Напишу, Маечка, напишу. Вы мне свой отчет, пожалуйста, дайте тоже. Тот, что из газеты перепечатан. Я его использую в очерке. Здорово все это складывается. А Борис не говорил, куда едет?
– В Крым, в Ялту сначала, а потом по побережью.
– А может, он домой вернулся?
– Нет, нет, на юг поехал. Я его провожала.
Еще одна идея осенила Брускова:
– Майя. Послушайте. Вы не помните, какой у него был чемодан? Желтый такой? Новый?
Вообще-то подсказывать ответы в таких случаях не полагается. Но Брусков не был профессионалом. Да и Майя на уговоры не поддалась.
– Никакого чемодана у него не было. Зачем ему чемодан в путешествии? Он с рюкзаком поехал.
IX
Ребята подсмеивались над Козельским:
– Если ты, Вадька, парень сознательный, то должен написать заявление.
– Какое еще заявление?
– Так и так, прошу считать мою командировку в счет положенного отпуска. Ведь на курорт едешь, счастливчик!
– Да ну вас, черти!
Основная трудность заключалась в том, что ни Мазин, ни Козельский не знали, когда именно решил Кравчук ехать в Тригорск. А может, он туда и не собирается? Тогда чемодан в шотландскую клетку придется распаковать. Но пока он оставался наготове.
И вот сообщение работника, который вел наблюдение: "Вышел из дому с вещами".
Потом второе: "Взял такси, направляется в сторону аэропорта".
Мазин только кивнул:
– Ну, Вадим, как говорится, с Богом. Вы знаете, что делать.
В машине уже лейтенант получил по радио третье сообщение:
"Такси вышло на Аэрофлотское шоссе".
Он положил руку на локоть шофера:
– Темп, Витя.
Прибавили ходу. В аэропорту Козельский подошел к человеку, что стоял у входа в кассовый зал и старался выжать из красного ящика-автомата стаканчик газировки. Вадим достал три копейки.
– Порядок, - услышал он.
– Подшефный берет билет. Второй для тебя. Кассирша в курсе. Полетите, как неразлучные друзья.