Через лабиринт

– Любопытно. Дубинина всегда так на ночь закупоривалась?

– Что вы! Она и зимой с открытой форточкой спала. Все жаловалась, бывало, что воздуху ей не хватает. Я ей говорю: "Смотри, Валя, не дай бог ворюга какой заберется. Одна ведь живешь!" А она: "Меня Рекс в обиду не даст". Рекс - это собака ее.

– И все-таки в этот очень теплый вечер она заперлась.

Козельский глянул на Волокова.

– Да, нужно будет занести в протокол. Мария Федоровна, а никто к Дубининой вечером не заходил?

– Вот этого не скажу. Я еще в обед к золовке пошла, поздно вернулась.

– Ну ладно, спасибо.

Во дворе они закурили.

– На газовой плите есть отпечатки пальцев?

– Алтуфьевой. Она ж ее выключала.

Из домика вышел Васюченко.

– Кажется, все. Можно ехать.

Подошла милицейская машина. Пронесли носилки.

– Дом пока опечатаем. Я думаю, не стоит там все ворошить до приезда Игоря Николаевича.

Но связаться немедленно с Мазиным не удалось.

– Уехал в Береговое, - ответили на другом конце провода.

– В Береговое? Зачем?

– Не знаю. Что ему передать?

– Попытаемся разыскать в Береговом, - сказал Козельский и опустил трубку.

"Все-таки не доработал я там!
– это было первое, о чем он подумал. Но откуда новые нити? Неужели Брусков?"

– Пойдем-ка, Вадим, позавтракаем, - предложил Волоков.
– Васюченко мужик дотошный и скрытный. Пока все заключения не соберет, ничего не скажет, хоть бы и думал что. Осторожный. Так что одно остается - ждать.

Козельский согласился, но ел без аппетита. Спокойствие Волокова действовало ему на нервы. "Дубинину проморгали и топчемся в потемках", злился он, потому что никак не мог связать смерть Дубининой с предшествовавшими событиями. А Волоков бодро жевал бифштекс и как будто ни о чем не думал, только похваливал польское пиво.

– Нет, это не несчастный случай!
– не выдержал Козельский.
– Кран был открыт полностью до того, как Дубинина легла в постель. Такую утечку газа она бы наверняка заметила раньше, чем заснула.

– Возможно, - согласился Волоков, макая мясо в горчицу.
– Пожалуй, на самоубийство больше смахивает. Если вспомнить закрытые окна.

И эта кажущаяся легкость, с которой капитан, недавно считавший смерть Дубининой несчастным случаем, соглашался с ним, тоже раздражала Вадима.

– А скорее всего - убийство. Нужно искать следы постороннего.

– Но стакан-то на столе один.

– Второй можно выбросить. А след должен остаться.

– Васюченко не пропустит. Опытный работник.

Козельскому Васюченко показался просто усидчивым чиновником. Но сейчас он хотел сказать о другом.

– Важно установить, что делал ночью Кравчук.

– Спал.

– Это по вашим сведениям?
– не выдержал Вадим. Капитан усмехнулся и вытащил из пачки сигарету:

– По нашим.

– И вы уверены, что знаете каждый его шаг?

– Более или менее.

– А вы знаете, что вчера вечером он был на Лермонтовской?

Волоков, не говоря ни слова, полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию и протянул Козельскому. На снимке был ясно виден Кравчук, разговаривающий с Дубининой.

Козельский присвистнул:

– Что же вы молчали?

– Это не доказательство того, что Кравчук убил Дубинину. После того как сделали снимок, она была жива еще не меньше шести часов. И все это время Кравчук находился далеко от ее дома.

– Или сумел создать видимость этого, - пробормотал Козельский, хоти раздражение его против капитана уже начало проходить.

– Возможно. Однако пока мы знаем слишком мало и не должны спугнуть Кравчука, дать ему догадаться, что подозреваем его. А вы, между прочим, нервничаете.

Вадим покраснел:

– Да, есть немного. По правде говоря, я не понимаю, какая связь между смертью Дубининой и убийством Укладникова.

– Если б мы это знали, было бы гораздо проще. Но нервничать не стоит.

Расстались по-деловому. О том, что выяснит Васюченко, Волоков обещал сообщить немедленно. Вадим отправился в гостиницу.

Там его ждал сюрприз.

В холле, в кресле, вытянув большие ноги, сидел Кравчук. Говоря откровенно, Козельский не думал, что увидит его сегодня. Лейтенанту потребовалось усилие, чтобы повести себя как ни в чем не бывало.

– Вадим, здравствуйте. Вас жду.

– Здравствуйте. Я ходил завтракать.

– Может быть, погуляем? Хочу с вами поговорить.

– Поговорить? О чем?

– Пойдемте. Лучше не здесь.

И он взял лейтенанта за локоть.

Они отправились в парк. Козельский думал, что геолог ищет в общении с ним своего рода алиби и будет вести себя небрежно, даже весело, создавая видимость курортного настроения. Но тот был мрачен, и эта непонятная серьезность Кравчука встревожила Вадима.

– Вы чем-то обеспокоены? У вас озабоченный вид.

– Да. Верно. С тестем у меня несчастье.

– С тестем?
– Козельский приложил все усилия, чтобы вопрос прозвучал обычно.

– Хочу рассказать об этом.

В словах Кравчука лейтенант уловил что-то напористо целеустремленное, не похожее на простое желание поделиться горем.

"Что он затеял?"

Они шли по дорожке знаменитого курортного парка, в начале которого, как и во всех парках, - подстриженные газоны, цветы в клумбах, старательно выпрямленные аллеи, а потом все это исчезает понемножку, и начинается лес, взбирающийся на склоны холмов, а холмы эти переходят в предгорья, и если идти долго, то выйдешь туда, где уже нет курорта и курортных скучных людей, а есть горы, и лес, и воздух. Но Козельский меньше всего думал о природе. Он старался понять Кравчука и не допустить ошибки.

– Тестя я не знал почти... И жена тоже...

Кравчук говорил то же, что в свое время Мазину Только подробнее немного. И еще он возвращался к сказанному, выделяя и подчеркивая то, что казалось ему особенно важным.

– Понимаете, скрытным он был очень. Пережил много. Дочери даже не доверял. Мы думали, никого у него нет близких. Но была все-таки. Женщина одна. Они вместе в ссылке были. Здешняя. Из Тригорска. Она могла знать о нем. Не знаю что. Но могла. Я ходил к ней вчера. Хотел попросить его письма.

– Простите, женщина эта на Лермонтовской живет?

– На Лермонтовской. Интересно. Вы знаете?

Вадим почувствовал себя ловчим.

– Я вас там видел. Случайно.

– Случайно?

Вадиму стало не по себе.

– Я видел, как вы шли в ту сторону. Я сидел в Цветнике. Показала она вам письма?

– Нет. Но сейчас дело не в этом.

– А в чем же? Простите, я вас не совсем понимаю.

– Не волнуйтесь. Скажу. Эта женщина умерла. Я только что был там. Пошел еще раз. Говорят, она покончила с собой. Сегодня ночью.