Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Правительство, верно, из лучших побуждений запретило продажу водки коренным народам в Туруханском крае. Но что это меняет, если запрет легко обойти? Такой запрет вообще может привести к обратному результату, поскольку водка становится запрещенным, а потому очень дорогим товаром, а это, в свою очередь, является серьёзным искусом для ведения незаконной торговли, приносящей баснословные барыши. В южном районе торговля водкой разрешена, а потому цены на неё там ниже, но нет никаких сведений, что там из-за этого больше страдают инородцы. Поскольку она не так дорога, то им и не приходится отдавать последние гроши, чтобы заполучить её.

Искоренить продажу и потребление водки не очень-то легко, но возможно — при очень строгом контроле. Один из купцов, с кем мы говорили во время нашего путешествия, заявил нам, что и он продаёт водку коренному населению, когда они приезжают в его деревню за покупками. «Потому что, — сказал он, — если

я им не продам её, то это сделает любой другой купец, а я прогорю тогда, а он, другой, переманит у меня покупателей и получит право на покупку всей пушнины». А так почти все инородцы были должны ему ещё с прошлой зимы, а если он не продаст им горячительное, то потеряет и имеющийся уже долг. Так что уж лучше продать им водку. Да и не так-то много они получают! Купец рассказал, что как только они приезжают в деревню, то немедленно выпивают водочки по этому случаю, а потом ещё добавляют после окончания торговли. Этих двух раз им более чем достаточно, чтобы опьянеть, во всяком случае большинству из них. Ведь для них это единственная радость, и многие напиваются до полного бесчувствия — и мужчины, и женщины. Он сам много раз предлагал им купить масла вместо водки, но хотя они и очень любят масло, которое даже покупают про запас в зиму, предпочитают водку. И никак их не переубедить.

Отношения между купцами и инородцами, которые находятся у них практически в кабале, очень напоминают мне отношения, которые были в прежние времена на Севере Норвегии между местными рыбаками и перекупщиками рыбы, и такие же, какие и сейчас продолжаются и в Исландии. И рыбаку, и охотнику очень удобно, что торговец ссужает его товарами впрок, когда он находится в затруднительном материальном положении, при условии возвращения денег, когда они появятся. Однако должник полностью попадает в зависимость от торговца, и для последнего ситуация очень выгодная, поскольку он сам назначает цены на свои товары, а также цены, по которым скупает мех и рыбу в счёт погашения долга. И тут уж мало кто из торгашей может удержаться от соблазна нажиться на несчастном должнике. Как правило, охотник и рыбак не получают хорошей цены на добытого зверя и выловленную рыбу. Если же у купца появляется такое средство воздействия на покупателя, как водка, то взаимоотношения между ними и вовсе становятся неравными.

Большинство остяков, которые обитают в этих краях, приехали сейчас в Сумарокове. В лодках их, пожалуй, было не меньше двухсот человек. А мне говорили, что енисейских остяков всего 700 душ. Доннер, однако, писал мне, что их 900, и я полагаю, что он прав. Они живут по Енисею и его северным притокам, отсюда и к северу от Туруханска. Но остяки очень быстро вымирают.

Как я уже говорил, остяки не так давно жили на обширных пространствах в Азии и делились на многочисленные племена. Кастрен в первой половине XIX века нашёл только пять человек из одного из остяцких племён — так называемых коттов [80] . Они жили по Агулу, притоку Кана, впадающего в Енисей. Другие родственные им племена слились к тому времени с тюрками или татарами или же совершенно исчезли. Кастрен считал, что в его времена едва оставалось тысяча енисейских остяков, которые были обязаны платить дань. Но ведь были ещё дети и женщины, но их числа Кастрен не знал. По сведениям Сидорова, в 1862 году в Туруханском крае по результатам переписи остяков насчитывалось 888 мужчин и 716 женщин, но неизвестно, шла ли речь обо всех остяках или только о енисейских. В настоящее время число енисейских остяков сократилось до 900.

80

Последний из коттов, говоривший на своём родном языке, умер всего 6 лет назад, как мне рассказал Кай Доннер, узнавший это во время путешествия по Канскому округу. (Примеч. авт.)

Когда мы вернулись на борт, то никак не могли решить, что будем делать на следующее утро. Лоцман хотел сняться с якоря в четыре утра, чтобы успеть засветло пройти Осиновские пороги. Нам же хотелось пожертвовать часа три на исследование жизни остяков, потому что было очевидно: другой такой возможности нам не представится. Было трудно принять правильное решение, поскольку мы хотели и в Красноярск прибыть вовремя, и пороги пройти при свете дня. Тем не менее решили всё-таки задержаться, и природа подтвердила, что мы сделали правильный выбор.

Вторник, 16 сентября.

В пять утра, когда мы встали, чтобы отправиться на берег и посмотреть на проснувшихся и пришедших в себя остяков, оказалось, что на реку опустился такой густой туман, что не видно даже ближайшего берега. Поэтому не могло быть и речи, чтобы отправиться дальше.

Мы вновь улеглись

в постели, а на берег сошли только в семь, когда услышали звуки пробудившейся там жизни. Вокруг лодок были разложены костры, на которых каждая остяцкая семья варила себе еду и кипятила чай. Люди выходили к кострам, усаживались группками вокруг котелков с чаем и принимались за завтрак. В большинстве своём это были женщины. Вскоре один за другим из лодок стали выползать и мужчины, которые также усаживались за еду. Они были трезвы.

Остяцкие лодки построены с берестяной крышей, под которой получается нечто вроде каюты. Это отличное место для ночёвки всей семьёй, во всяком случае не хуже, чем в шалаше, вот только там, конечно, очень низкая крыша. Лодки служат довольно уютными домиками своим хозяевам во время их многочисленных разъездов. Сами лодки совершенно плоскодонны, а нос сильно выступает вперёд. Когда лодки причаливают к берегу, носы эти далеко «въезжают» на песок, и таким образом можно сойти на сушу, практически не замочив ног. У остяков есть даже специальные лесенки с вырубленными ступеньками, которые могут перебрасываться с носа на песок наподобие сходней, если лодка вдруг не может подойти слишком близко к берегу.

Когда я увидел первого остяка, у меня возникло впечатление, что он очень похож на татарина. Не изменил я своего мнения и здесь. Я увидел много женских и мужских лиц, которые смело бы мог назвать татарскими. В целом же они выглядели не европейцами. И ещё мне показалось, что во многих из них есть примесь русской крови. Особенно бросалось в глаза, что многие мужчины были русоволосыми, а у двоих-троих из них были и светлые бороды. Впрочем, не берусь судить, является ли светлый цвет волос результатом примеси русской крови или он был у этого народа с самого начала. Если самоеды были блондинами изначально, то приходится признать, что обилие среди них черноволосых людей можно объяснить только смешением с другими народами — например, с тунгусами, хотя это утверждение спорно. Однако нет сомнений в том, что темноволосых остяков больше, чем блондинов. Бороды у многих из них были длиннее и гуще, чем можно было предположить у азиатского народа. Но, с другой стороны, бородатых мужчин было вообще не очень много. Женщины же выглядят больше азиатами, чем мужчины. Однако раскосых глаз у них я не заметил.

Среди мужчин мне удалось подметить несколько типов. У одних были широкоскулые лица с плоским и широким носом. Другие же овалом лица и узким длинным носом походили на европейцев. Иногда из-за высоких дуг бровей глаза казались несколько раскосыми. Не знаю, какой из двух описанных мною типов можно считать изначально «остяцким».

Первый тип (широкоскулый) имеет много общего с другими представителями коренных народов, живущих поблизости, — тунгусов, остяков и самоедов. Другой, я рискну предположить, всё-таки появился в результате смешения с европейцами, хотя эти остяки и не похожи на русских, да и бороды у них более жидкие. Однако в своём подавляющем большинстве представители обоих типов темноволосые, почти чёрные, но я уже говорил, что встречаются и русые енисейские остяки. Цвет лица, вернее, цвет кожи, у них всех светлый, а не такой смуглый или даже коричневатый, как, например, у тунгусов.

У одного из костров женщина варила подобие каши из ржаной муки, в которой попадались комки. Она вынимала эти комочки, растирала их в своей кривой узкой ручке и опять бросала в котёл. Мука больше походила на отруби. Женщина сказала, что варит еду для собак. Она в принципе ничем не отличалась от каши, которой кормят собак дома в Норвегии. Рядом с ней сидел мужчина и завтракал. У него был вытянутое лицо и борода с серебряными нитями. Мне показалась, что в нём много русской крови. Среди енисейских остяков у многих мужчин были бороды с проседью, что вообще-то редко встречается у инородцев. Востротин спросил у остяка, какой размер его долга купцу. Тот сначала засунул в рот несколько маленьких рыбок, запил их чаем и ответил: «Пятьсот рублей!» В прошлом году он поймал всего четыре белки (я уже писал, что и белки, и зайцы массово гибли). А рыбы за лето он наловил всего три пуда. Ну и надо ещё прибавить три лосиные шкуры. Так что расплачиваться с долгом было практически нечем. Другие остяки говорили, что поймали четыре пуда, кто-то пять и даже десять. И только один выловил 100 пудов, но это ему повезло в одном из притоков Енисея, и это была одна сплошная мелочь, а не рыба.

Удивительно, что, несмотря на очевидную бедность и отсутствие радужных перспектив на будущее, остяки казались довольны жизнью и были веселы. Сразу после завтрака они собирались отправиться в обратный путь, в родные становища, чтобы остаться зазимовать там. Они купили нужные припасы и упились водкой, так что делать им тут было решительно нечего. Они должны были возвращаться в родные леса, где и останутся на зиму. Скоро они стали уже нагружать свои лодки, и по всему берегу закипела работа. Они укладывали вещи на берестяные крыши своих «кают», эта было женское дело.

Поделиться с друзьями: