Через Сибирь

Тут к берегу пристала лодка с тремя молодыми мужчинами — они были совершенно здоровы на вид. Один из них, правда, очень был похож на женщину, и я даже не сразу понял, что это мужчина. Да и ещё один был очень женоподобен. Они вернулись с рыбной ловли и охоты, привезли трёх глухарей и большую щуку. Востротин захотел купить глухаря у одного из вновь прибывших, но тот оказался нужен ему самому. Тогда мы купили глухаря у другого остяка. Купили мы и несколько осетров, вытащенных из воды буквально час назад, и несколько килограммов свежей осетровой икры, да ещё шкуру росомахи в придачу (за 10 рублей).

Рыбы тут, как и всюду в этой части Енисея, не много. Сельдь всё ещё в реку не заходила [79] . Похоже на то, что остяки жили очень бедно — одеты они все были в лохмотья. Они рассказали, что разводят оленей, но, надо полагать, это было нововведением, потому что до последнего времени енисейские остяки скотоводством не промышляли.

У меня создалось впечатление, что они влачат жалкое существование. Благополучие их целиком и полностью зависит от улова рыбы и добытых на охоте птицы и зверя. Если добычи нет и улов плох, что бывает часто, им не на что рассчитывать, кроме остатков вяленой и сушёной рыбы да горсти муки, взятой у купца в долг, но на это долго не проживёшь. Остаются тогда только олени, в противном случае их ждёт голодная смерть.

79

Вероятно, речь идёт не собственно о сельди, а о ряпушке, которая известна во многих озёрах бассейна Енисея и его дельты. В Енисее сибирская ряпушка представлена двумя полупроходными формами — крупной, называемой карской, и мелкой — туруханской. Внешне ряпушка, особенно туруханская, очень похожа на небольших размеров сельдь, отсюда её общепринятое на Енисее название — туруханская селёдка. Основными местами обитания обеих форм является прибрежная зона Енисейского залива, но нередко ряпушка большими стаями бродит в верхних горизонтах его открытой части. Основные нерестилища расположены в среднем и нижнем течении Енисея в 1200–1550 км от устья. Нерест ряпушки проходит в конце октября — начале ноября при температуре воды 3,2–1,8°C

От Верхне-Имбацкого до Сумарокова

На следующий день мы пошли вверх по той же реке, среди знакомых берегов и при всё такой же солнечной погоде. Лес стал заметно гуще, и теперь мы уже часто видели хвойные деревья на западном берегу.

Когда мы проплывали мимо одной деревни, то увидели, как вдоль берега на верёвке тянули лодку собаки. В лодке сидело три человека, один из которых правил рулевым веслом, держа лодку параллельно берегу, а две собаки бежали по песку у воды и тянули верёвку. Судёнышко продвигалось по реке довольно быстро и даже долгое время не отставало от нас. Собаки весело бежали по берегу, и хозяева лишь изредка подбадривали их криками. Такое зрелище — обычное здесь. Благодаря собакам лодка идёт намного быстрее — даже вверх по реке. Обычно так перевозят почту. На обратном же пути собак сажают в лодку, во всяком случае там, где быстрое течение. Говорят, что собаки могут так тянуть лодку — не останавливаясь, без кормежки — девяносто вёрст против течения. Течение, как бы это ни казалось странным, не очень им мешает. Потому что у берега всегда есть обратное течение.

Вечером около восьми мы встали на ночь возле села Верхне-Имбацкого (63°09' северной широты). Именно в этом месте команда «Омуля», когда шла за нами вниз по реке, видела большое становище енисейских остяков. А мне очень хотелось познакомиться с их жизнью поближе. Я уже начинал беспокоиться, что мы оказались слишком далеко на юге и мне уже не удастся на них посмотреть.

Не успели мы встать на якорь, как к нашему пароходику подплыли лодки с уже ставшим привычным вопросом «Где сельдь?», но мы не могли сообщить ничего утешительного. Зато мы, к моему величайшему сожалению, узнали, что остяки уехали пару дней назад, а в двух-трёх чумах остались только женщины. Мы видели, как они светлели на другом берегу крошечного притока Енисея. Но делать было нечего. Я лишь надеялся, что увижу их вверх по реке. Нам, правда, сказали, что вниз по течению, в трёх верстах от места нашей последней стоянки, должны были находиться 6 лодок с несколькими семьями остяков в каждой, но мы не могли возвращаться, потому что у нас совершенно не было времени. Мне было просто необходимо успеть вовремя в Енисейск и Красноярск на встречу с Вурцелем.

Взошёл месяц, и мы решили прогуляться к церкви на речном обрыве, белые стены, купола и шпиль которой просто завораживали на фоне залитого лунным сиянием дремучего первозданного леса. У меня было ощущение, что я попал в сказки «Тысячи и одной ночи». Мы зашли в церковь, служка провёл нас наверх. Я думал, что нас приведут на хоры, откуда раздавалось громкое пение, но мы вдруг оказались в самой красивой русской церкви с высоким алтарём, вернее, иконостасом, с иконами по всему залу. Пение действительно доносилось отсюда, и у нас чуть не заложило уши от него, когда мы вошли. Хор из взрослых мужчин и подростков распевался перед завтрашней утренней службой, и, насколько я понял, каждый старался перекричать соседа.

Священник с длинными волосами и лицом Христа, в длинной синей рясе подошёл к нам и приветливо и по-пастырски серьёзно с нами поздоровался. Он был очень красив: высокий лоб, правильные черты лица, чёткий профиль и спокойные добрые глаза. Он мог бы стать прекрасной моделью для изображения Христа в «Тайной вечере» Леонардо. Он рассказал нам, что это — летний храм, а зимний находится на первом этаже, там теплее. Когда мы разговорились, он был столь добр к нам, что зашёл на клирос, где стояли голосистые певцы, и попросил их помолчать, пока мы тут. Воцарившаяся тишина была настоящим отдохновением для ушей. Батюшка сказал, что сейчас будет проводить обряд крещения младенца, и пригласил нас присутствовать на нём. Это не больше получаса, предупредил он. Мы полюбовались на прелестного малыша, которого собирались погрузить в купель и которого внесла в церковь очень симпатичная крёстная мать. Мне показался довольно странным выбор времени для крещения, ведь был уже девятый час вечера. Надо полагать, в этих краях крестят, когда получается.

Пока ещё было время, я решил выйти подышать свежим воздухом. Вечер был чудесным. Приветливо светились окошки низких изб на косогоре у реки, а с «променада», идущего вдоль домов, слышались разговоры прогуливающихся при лунном свете людей. Когда я немного прошёлся, из темноты с крыльца ближайшего дома раздался красивый и сильный мужской голос. Это была мелодичная русская песня, которая звучала особенно волшебно в тиши дивной ночи. Потом песня оборвалась, хлопнула дверь в дом, и голос затих в избе. Это наверняка был политический ссыльный. Лорис-Меликов вышел на песню из церкви, и мы вместе прошлись по дороге. Навстречу нам попалась молодая парочка. Я заметил, когда они проходили мимо нас, что девушка взяла своего кавалера за руку, а нежные интонации в голосе подтвердили, что кокетничать умеют и на этих широтах. Лорис-Меликов сказал, что, судя по акценту, девушка была еврейкой. Наверное, и это были политические, которые пытались обрести радости жизни и в ссылке. Тут нам попалась ещё одна парочка, и Лорис-Меликов остановился поговорить с ними. Они оказались из Томска, приехали сюда сразу после свадьбы, поскольку мужу надо было уладить тут кое-какие торговые дела. Но они плохо подготовились к путешествию, вот и застряли здесь. Жена кокетничала напропалую, весело смеялась, болтала без умолку, а вот муж стоял нахмурившись и всё больше мрачнел. Видно было, что ему не терпится увести жену домой.

Когда мы вернулись в церковь, крестить младенца уже закончили, к величайшему моему сожалению, зато батюшка показал нам на первом этаже зимнюю церковь, такую же богатую и красивую, как и летняя. Иконы в иконостасе были с изображениями святых. Девы Марии с Младенцем и ангелов. Большую часть их написал политический ссыльный из Красноярска. Он был явно обучен искусству живописца, хотя его иконы и нельзя назвать оригинальными.

Потом мы вместе со священником прошлись в лунном свете по главной улице, на которой был устроен тротуар из досок. Остальные же улицы представляли собой мешанину из грязи и навоза, изрытую копытами животных. По таком колдобинам наверняка было трудно ходить даже в сухую погоду. Мы нашли магазинчик и купили в нём кое-какую кухонную утварь, которой всё ещё не хватало на нашем камбузе.

Воскресенье, 14 сентября.

Всё тот же пейзаж, тот же лес, но деревья всё выше и выше и стоят всё гуще. И та же самая прекрасная погода. Я уже по-настоящему беспокоюсь, что мне не удастся здесь на юге увидеть енисейских остяков. И когда мы проплывали утром мимо парочки чумов, решено было сделать остановку. Мы сошли на берег в надежде поговорить с коренным населением. Но чумы были пусты, и единственным живым существом, которое нам удалось обнаружить, был осётр, плававший в маленьком «бассейне», вырытом в песке у самой воды.

Понедельник, 15 сентября.

Наконец по мере продвижения на юг по обеим сторонам реки появились невысокие лесистые гребни. Судя по обвалам грунта, можно предположить, что кряжи эти сложены из той же породы, что и песчаные и глинистые обрывы. Но если заглянуть поглубже, то мы наверняка обнаружим в них более твёрдые породы, а рыхлый мягкий верхний слой образовался в результате сильного выветривания, которое наблюдается здесь повсеместно. Мне представляется, что почти все эти кряжи наверху удивительно плоские и ровные, и я осмелюсь предположить, что это — остатки долины, которые размыли и разрыли реки и ручьи. Но я не могу утверждать этого наверняка, потому что у меня совершенно не было времени произвести их исследования.

Лес становился всё гуще, а хвойные деревья всё выше. Между елями, кедрами и лиственницами замелькали золотисто-коричневые стволы высоких сосен. Невольно обращает на себя внимание многообразие здешнего леса, в котором растут разные породы деревьев. Хотя ему и полагалось бы быть хвойным, но повсюду на фоне зелёных игл золотится увядающая листва берёз и кое-где краснеют листики осины и гроздья рябины. Но преобладают берёзы и ели. Но вдруг идут целые полосы лиственницы, хотя только что её и вовсе не было. Кедров не так уж и много, и нигде я не видел, чтобы они образовывали целые районы леса. Они растут вперемешку с другими деревьями.