Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле

Я стал маневрировать, придерживаясь четкой системы: сворачивал налево на первом же переходе, затем направо в новой галерее. Если в ней было немного покупателей, пропускал поворот. Мой потрепанный вид продавцов не вдохновлял, меня никто в лавки не зазывал. Наверное, считали, что я целенаправленно двигаюсь к какой-то одному мне понятной цели, выполняя чье-то поручение. Заподозрить во мне покупателя было трудно.

— Коста! – в мою руку, как клещами, вдруг кто-то вцепился.

Я попытался оттолкнуть чужую руку.

— Коста, Коста! – как заведенный повторял странный тип в бордовой феске, скаля зубы и подталкивая меня в сторону лавки, завешанной тонкими ковриками и небольшими коврами с незамысловатыми рисунками в этностиле. – Почему не пришел ночевать? Я что только не передумал – и вдруг ты идешь мимо, будто неродной.

Типичный такой базарный торговец. Бегающий взгляд. Одет прилично – накидка без рукавов, шальвары, синие шлепанцы с островерхими носами. Не бледный, но и не смуглый. Небольшой животик выдает любителя неги и кейфа.

Он практически затолкал меня в лавку. А потом за занавес все из тех же ковриков, что разбросаны по всему Востоку – от мечетей до грязных улочек. Подобные ковры назывались килимами. Вроде как разновидность анатолийского или турецкого ковра. Спрятаться в глубине лавки – хорошая идея. Если бостанджи все еще ищут меня, то их поиски – дохлый номер. Гранд Базар – это сотни лавок, целый квартал. Всей стражи султана не хватит разыскать меня здесь.

— Куда ты пропал? Снова встрял в неприятности из-за поисков сестер?

— Мы знакомы? – постарался я спросить спокойно.

— Что с тобой, брат? Что за идиотский вопрос? Ты же ешь мой хлеб и спишь под моей крышей...

— Видишь рану на голове? Меня ударили, ничего не помню, – терпеливо объяснил я.

— И меня не помнишь? Это же я, Никос!

— Неужто Сафронов? – глупая шутка вышла, но чего уж там.

— Причем тут шафран? Я коврами торгую, а не специями, – вылупил на меня глаза торговец. – Никос я, Никос Теримос, твой единственный друг на весь град Константинов. Правда, ничего не помнишь?

— Истинный крест! – перекрестился я.

— Вот дела, святая дева Мария! – почти вскричал Никос.

— Еда есть? – я попытался сбить напор его экспрессии.

— Ты голоден?

— Не ел с Судного дня, – я попытался пошутить. Правда, в моей шутке была лишь доля шутки.

— Я сейчас! – суетливо захлопотал Никос, копаясь в куче ковров.

Вытащил бутылку вина и пару яблок. Но оценив мой скептический взгляд на столь скромный набор, он повторил:

— Я сейчас! – И стремительно убежал из лавки.

Момент истины! Приведет стражу – я пропал. Впрочем, выбора нет, и, пока суд да дело, можно и местное винцо попробовать.

Вытащил зубами полузаткнутую пробку, приложился к горлышку. Фу, мерзкий кисляк! Зажевал яблоком. И оно туда же! Здесь явно на сахаре экономят. Да и есть ли он, сахар? Америку давно открыли, но перегонка и очистка сахара – это разве не из области промышленной революции? Что за бред опять лезет в голову?!

Пристроился на стопке килимов и похлопал рукой по приятному ворсу тканного ковра. Ну, здравствуй, старый знакомый! Хоть что-то в этом мире мне известно. Может, замутить тут бизнес, обшивая кресла и диваны такими коврами? Видел много подобных дизайнерских решений в дорогих отелях и богатых домах. В этом мире, наверняка, до такого еще не додумались: читал в интерьерных журналах про такой модный тренд 21 века. Впрочем, верить маркетологам – себя не уважать. Бред, бред, бред...

Боже, о какой ерунде думаю? Как остановить этот поток сознания?

Я в султанском Стамбуле! Здесь свирепствует чума, людям рубят головы прямо на улице, а их жизнь стоит копейки. Смогу тут выдержать? Вот, о чем надо думать, а не о килимах или производстве сахара!

Да и кто я собственно такой – бедняк, побирушка? Не лучшие карты мне сдала судьба. Бегаю от стражи, как управдом Бунша от опричников. Может быть, Никос скажет хоть что-то хорошее? Мол, концепция поменялась: теперь ты не бомж, ночующий под мостами, а принц Персии.

Вот и он, легок на помине, принес питу с кусками жаренной рыбы, лепешку и кусок сыра. И стражу с собой не привел. А жизнь-то налаживается…

Я, чуть не урча от удовольствия, поглощал запечённый на углях люфер, заедая это лакомство пропитанной рыбьим жиром питой. Даже вино из бутылки уже не казалось таким кислым. Но стоило мне откусить кусок теплой лепешки, как я его с отвращением выплюнул.

— Что за гадость?

— А что ты хотел? – развел Никос руками. – В монетах все меньше серебра, все дорожает процентов на десять в год, а за ценами на продукты внимательно следят слуги султана. Вот пекари и выкручиваются. Добавляют в тесто все подряд: известь, древесную пыль и даже грязь с пола. Голову бы отрубить тому визирю, кто придумал билонную монету.

«Ага, – сообразил я, – билонная – значит, не из чистого серебра, а сплав. Чем больше посторонних примесей в одной монете, тем она дешевле. Такая себе древняя инфляция.»

Никос тем временем завел шарманку торговцев на все времена, жалуясь на тяготы жизни коммерсантов.

— Ничем их не напугаешь, когда надо семью кормить. Каждый день сераскир лавки обходит, его служки могут и за ухо к двери торговца прибить, обмазав голову медом, и лупят палками по пяткам каждого второго. Тебе вон тоже досталось, – он кивнул на мои ноги, «украшенные» старыми шрамами.

— Меня-то за что?

— Так ты в моей бывшей лавке в Галате стоял. Конкуренты донесли, что у нас подделками торгуют, как настоящим анатолийским ковром. Вот сераскир и приперся.

— Как же можно подделать килим? – удивился я.

— Все можно, если с умом, — хмыкнул Никос – Если уменьшить количество узелков на дюйм пряжи, хорошая экономия выйдет.

— Выходит, бакшиш тебе, а палки мне?

— Ну, что ты снова начинаешь? Мы же это сто раз обсудили. Кстати, ты же только что утверждал, что ничего не помнишь.

— А я и, вправду, ничего не помню. Но сложить дважды два не трудно. Ты мне лучше расскажи, как я докатился до жизни такой.

Долгий и путаный рассказ Никоса, под который я дожевал все, что было мне выдано на поздний обед, слегка приоткрыл картину моего прошлого, хотя и остались белые пятна.

По его словам, был я родом из преуспевающей семьи Варвакисов, торговцев коврами с Ионических островов (тут мое сердце пропустило удар: слишком схожи были фамилии Варвакис и Варваци, девичья фамилия моей матери). Скупали козью шерсть у пастухов, везли ее в Албанию или боснякам, а там забирали готовые килимы, которые отправляли Никосу в столицу Империи. Но потом началась война за независимость. Александр Ипсилантис поднял белое знамя революции, и вся Греция умылась кровью. Не уцелела и моя семья. Очередной набег карателей-албанцев и турецких солдат опустошил наш остров. Отца прикончили на пороге нашего дома, как и все мужское население нашего поселка, а всех женщин увезли на продажу. Юнец с пылающим отмщением сердцем, я отдал семейный корабль на службу повстанцам и до самого конца войны сражался с турками, смотрел не раз смерти в лицо и даже проливал кровь. Когда, наконец, подписали мир, я вернулся домой в начале 31-го года.