Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле

Как обычно бывает, революцию делают идеалисты, а ее плодами пользуются негодяи. На наш Остров вместе со мной приехал подонок-чатлах[2], Афанасиос – здоровенный бугай с пышными усами и без капли чести за душой. Он утверждал, что годами боролся с турками в отрядах сербских гайдуков, и сабельные шрамы на его лице – достаточное доказательство его права верховодить на Острове. И первое, что он сделал, – отнял мой корабль, на котором приплыл, а потом попытался отнять и дом, и все имущество, обвинив меня в коллаборационизме.

Мне пришлось бежать, чтобы сохранить хотя бы жизнь и шанс отомстить. Тут, на счастье, в Империи случилась заварушка: египетский паша Мухаммед Али поднял восстание и пошел с войском на Стамбул. Разгромив армию султана в Сирии, он приближался к столице. Неожиданно на помощь пришли главные враги османов, русские, которые за три года до этого сами грозили вратам Царьграда. В местечке Скелеси на азиатском берегу высадился 10-тысячный экспедиционный корпус, в Проливы вошел Черноморский флот. Белый царь объявил себя протектором Османской Порты, и египетский паша, поджав хвост, убрался обратно к своим пирамидам.

Появление русских в Стамбуле открыло мне возможность прибыть в столицу: до этого к фанариотам и ионийцам тут относились как к предателям, а в 21-м устроили настоящую резню всех греков без разбора (мои предки, Позовы, как помню, сбежали как раз после войны из Анатолии в Грузию). Я решил попытаться разыскать своих сестер и мать, скорее всего проданных здесь 10 лет назад на одном из невольничьих рынков. Тогда христианам запрещали покупать женщин, пояснил мне Никос, да и патриарх подобного не одобрял, так что искать родню следовало в турецких семьях и скорее рассчитывать на случай, чем на упорный поиск. Но я не терял надежды. Весной 1836-го года (ну, хоть год теперь знаю какой на дворе!), время, в котором я очутился, в Османской империи все стало спокойно и ничто не мешало моим розыскам. Правда, рана на голове свидетельствовала об обратном.

— Оставил бы ты это дело. Вон, добегался до дубинки по голове. Наверное, тебя стража на невольничьем рынке приголубила, надоел им своими расспросами, — увещевал меня Никос. — Если девочкам не повезло, то их и в живых давно нет. А если попался добрый господин, то они в серале как сыр в масле катаются. Если любая из них родит наследника, вообще возвысится, как великая Хюррем-султанша.

— Хороший турок – мертвый турок, — закинул я удочку, чтобы понять политические пристрастия грека, таскающего феску на голове: кто их тут разберет, в этом городе, где смешались магометане и православные? Как-то ведь уживались несколько веков.

— Это ты здорово сказал! – восхитился Никос. – Вот мы душу отвели в 28-м, когда султан выставил на площади зеленое знамя пророка и призвал всех мусульман резать янычар! Всё их поганое племя извели под корень.

— Ты же христианин! – кивнул я на маленькую иконку Николая-угодника с тускло мигающей свечкой в углу. – Не твоя забота участвовать в джихаде.

— Как не моя забота? Ты не понимаешь, тебя тогда здесь не было. Как при янычарах нас, простых торговцев, судили? Притащат к кади обиженного и ответчика, а тот сидит да ухмыляется. Весь суд – это, когда каждый цену открыто называет. Я – куруш, пострадавший – два... Так и торгуемся, пока не разоришься, если заплатить. Одна отрада: если проиграешь, в зиндан идешь с радостной мыслью, что противник – банкрот, на ноги не скоро встанет… Ныне получше стало, вот только судьи – все те же турки. А это такой народ… Все на суевериях, все у них – иншала да кисмет… Чуму, холеру не лечат. Дом загорится, не тушат. Собак, калоедов, привечают. Продажные твари! Все за мзду. Одно слово – варвары.

— Но ведь греков в Стамбуле куда больше, чем османов. Что же нам мешает жизнь правильно устроить? – тут я понял, что сморозил что-то не то. Слишком странно на меня посмотрел Никос, как-то не по-доброму.

— Заболтались мы с тобой, пора лавку закрывать. Вот, возьми, повяжи на свои кудри на манер чалмы, — протянул мне Никос длинную тряпку, бывшую в лучшие свои дни кушаком у какого-то бедняка. – Не так будешь внимание привлекать разбитой головой.

Торговец закрыл свою лавку и повлек меня на выход. Я смотрел на его энергично движущиеся лопатки под тонким халатом-безрукавкой с замысловатым орнаментом из серебряных нитей и прокручивал в голове наш разговор. Что-то явно не сходилось. Слишком многое Никос осветил как-то туманно, немало важных подробностей осталось за кадром. И откуда он знает про дубинку?

Мы вышли на улицу и углубились в лабиринт переулков. Я старался запомнить каждую мелочь, любой приметный ориентир, но глазу было сложно за что-то зацепиться, когда кругом одни бараки, которые какой-то шутник окрестил домами. Правда, то и дело попадались древние руины, часть из которых была встроена в стены домов. Наверняка, наследие византийцев, которые строили на века. Но встречались и новые постройки: в них чередовались слои темного и светлого камня. В общем, худо-бедно дорогу назад я запомнил.

Наш тур по злачным подворотням завершился в каком-то дворе, загроможденным сараюшками-скворечниками. Один из них Никос открыл и пригласил меня внутрь.

— Подожди меня здесь, я скоро.

Он прикрыл дверь за собой, быстро выбежав во двор, но я приник к щели в дощатой стене и успел разглядеть, как торговец скрылся в единственном подъезде. Вскоре на втором этаже, за окном, прикрытым решётчатой ставней, загорелся свет от свечи или масляного фонаря. Я внимательно наблюдал, оставив на потом изучение убранства сарая. Вряд ли меня там ждало что-то хорошее, явно не Ритц-Карлтон.

Скоро Никос снова выскочил во двор, придерживая рукой какой-то рулон. Я распахнул дверь ему навстречу.

— Вот тебе рогожа подстелить. Устраивайся, отдыхай. Утром решим, как быть дальше. А я спать. Устал сегодня, ни одного клиента – такое ожидание выматывает хуже всего.

Он снова удалился в дом, я же продолжил свое наблюдение. Происходящее мне не нравилось все больше и больше. Почему он не пригласил меня к себе в комнату, если так печется о моей судьбе? Уверен, ночка мне предстоит веселой.

Огляделся. Деревянная будка вряд ли использовалась как спальное место. Что-то темнит мой «благодетель». У задней стены сложены напиленные дубовые и сосновые сучья, наверное, для обогрева и для готовки. Пол земляной, присыпанный высохшей за зиму кукурузной соломой. Ширина сарая не больше двух метров, так что постель соорудить не трудно. Но у меня другие планы.

Как я и предполагал, через короткое время Никос снова выскочил из дома, но направился не ко мне, а на улицу. Теперь стоит подготовить сцену для игры по моему сценарию, где ставкой может стать моя жизнь.

Первым делом я развернул рулон с рогожей. Оттуда выпал скрученный кусок кожи в форме круга, неожиданно хорошей ручной выделки, примерно метрового диаметра. Понятно: солому сбить в подобие постели, прикрыть мягкой кожаной подстилкой, рогожкой укрыться – средневековый сервис во плоти. Спи, моя радость, усни… И придет серенький волчок, и укусит за бочок.

Я скатал и связал обратно кожаный круг, подсунув для объема немного соломы, и пристроил его на сдвинутые кукурузные стебли словно тело спящего. Из той же соломы смастерил шар-голову, из сучьев в поленнице выбрал те, что покривее – это будут ноги моей дьявольской куклы. Все сложил вместе, прикрыл рогожей, отошёл к двери, чтобы оценить реалистичность, снова поправил. Теперь пора вооружиться.