Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)

"Будет великая война, это ясно. Ороме раздувает ноздри, как гончий пес, чуя охоту на красного зверя. Значит, я не увижу Мелькора никогда, если он решится оградиться от Валинора, уничтожив часть Арды. Иначе его притащат сюда силой. И хватит ли у меня сил отстоять его? Ведь он не станет каяться..." Намо содрогнулся от воспоминания. Почему с ними поступили так? Он видел другие выходы и не понимал жестокости приговора. "Неужели Манве получал от этого удовольствие? Или нет? Но почему тогда так? Только чтобы сломить Мелькора? Чтобы никогда более не было у него учеников? Чтобы заставить его отказаться навсегда от желания изменить мир? Получается, Манве способен разбираться в чужих душах... Значит ли это, что он способен и чувствовать? Измениться? А если так, то, может, он действительно сумеет понять Мелькора и примириться с ним... Ведь Манве стал иным с тех пор, ведь он сомневался в себе и в своей правоте, когда пришел ко мне. Или он не посмеет измениться в угоду Эру и отринет сам себя... Кто же знает истину, кто скажет мне... Как же тяжко мне искать самого себя и самого себя судить, и никто не поможет. Что я говорю, откуда я это вдруг знаю - истина - многогранный кристалл, и можно видеть ее по-разному... С нее надо снять шелуху, как с луковички цветка... А луковичка не замерзнет ли без одежды... О чем я думаю, чушь какая... Будем ждать. Там увидим".

И воинство Валар отправилось в Средиземье, и сжималось сердце Намо от страшного предчувствия. Но он не хотел верить себе, он все же надеялся, что Мелькора вновь отправят в заточение, в его чертоги, где они опять смогут говорить, и, может быть, он сумеет исцелить это измученное сердце... Но неужели все, что пытался сделать Намо - к беде?

"Брат мой, ведь не все погибнет. Жертва велика, но цель оправдывает средства. Твоя жизнь - спасение Арды, так спасай себя, умоляю, ты же можешь! Я вижу, так может быть!" Он знал - так не будет. А как будет, он видеть не желал, боялся - но видел...

ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА. 544-545 ГОДЫ I ЭПОХИ

– Учитель...

Вот так же она пришла в первый раз, четыре года назад - темноволосая, по-мальчишечьи стриженая, большеглазая, трогательно-угловатая. Он тогда спросил ее имя. "Ахтэнэ", - ответила она. "Ну, здравствуй, Ахтэнэ..." Она чуть склонила голову - глаза у нее были зеленовато-карие, печальные и добрые, как у олененка, он еще подумал, что за четырнадцать прожитых ею лет ей нечасто приходилось видеть радость, - и сказала с тенью смущения, но без страха: "Здравствуй, Учитель..." Было в ней что-то, вызывавшее чувство щемящей нежности, что-то смутно знакомое, но никак не понять что...

– Учитель, позволь, я попробую вылечить - твои руки.

– Не получится, девочка...

– Но разве кто-нибудь пробовал?

Он с удивлением осознал - нет, никто. Как-то сразу поверил, что эти раны и ожоги не заживут. Она без труда разгадала смысл его молчания:

– Вот видишь! Я хотя бы попытаюсь. Я многому научилась...

Это было правдой: потому-то она и оказалась здесь. Девочка обладала редким даже для целителей Твердыни даром - чувствовать травы и говорить с ними. Алри, один из лучших целителей Аст Ахэ, только руками разводил: "Такой ученицы у меня еще не было. Бывает, я уже к ночи с ног валюсь, а ей хоть бы что - про то расскажи, это объясни... Ну, бывает, и поворчишь на нее... Но упорная девчонка попалась! Веришь ли, Учитель - я иногда думаю, что и мне не справиться, не исцелить рану, смотришь - она отвар или настой какой сделает, пошепчет что-то, листочки приложит... и ведь удается все! Бывает правда, и сама потом еле на ногах стоит, одни глазища и видны - в пол-лица..."

– Ты только не говори себе, что ничего не выйдет. Надо поверить.

Серьезный взгляд, и голос - ласковый, но твердый. Верно; эта уж, если решила что, от своего не отступится. "Что ж с тобой делать... Только ведь испугаю тебя..."

– Не думай, я не побоюсь, - словно мысли прочла.
– Покажи руки, Учитель...

Только губы дрогнули. Опустилась на колени, провела рукой над его ладонями.

– Тебе рассказал кто-то?..

Дернула плечом, не поднимая глаз:

– Я знала. Всегда знала. Теперь... только поверь мне.

"Если бы ты знал, почему я выбрала этот путь..."

Она склонилась к самым его рукам, зашептала что-то - быстро, горячо, беззвучно. Он чувствовал ее теплое дыхание на своих ладонях; то ли мерещилось, то ли и вправду - боль утихала... Удивился про себя: неужто и меня убедить сумела?.. Невероятно...

Она закрыла глаза, борясь с безумным неодолимым желанием - коснуться губами этих израненных рук; стискивала зубы, чувствуя, как набегают на глаза слезы. Хотелось верить, так хотелось верить - все удастся, ведь не было еще так ни разу, чтобы - не удалось... ничего, ничего, бывали раны и страшнее... но никогда не было - таких. Незаживающих. Как долго, долго, бесконечно тянутся минуты... Если бы ты знал... если бы ты знал - все эти годы, все, все - только ради этого... Голова кружится, перед глазами огненные круги. "Не может быть. Не может! Я не верю..."

– Не могу... больше...

Он поддержал ее, когда она начала медленно валиться навзничь. Не открывая крепко зажмуренных глаз:

– Что?..

Он молчал, глядя в ее лицо.

– Не получилось... Не говори ничего!
– почти зло.
– Я знаю. Значит, я так ничему и не научилась.

Одна слезинка, жгучая и злая, все-таки пробилась из-под длинных ресниц:

– Ненавижу себя.

Он не знал, что говорить. Попытался как-то успокоить:

– Мне стало легче, девочка. Поверь, это правда.

– Вот именно. Девочка. Девчонка. Глупая самоуверенная девчонка. Так и скажи. И не нужно меня утешать!
– посмотрела с вызовом.
– Только прости. Если сможешь. За то, что понадеялся на меня. А я... Прости.

Она стремительно поднялась и выскочила за дверь прежде, чем он успел ответить.

Потом он долго не видел ее - похоже, Ахтэнэ избегала встречаться с ним. До этого вечера...

Ей вовсе не хотелось спать в эту ночь: странное чувство непокоя, не дававшее даже на мгновение сомкнуть веки. Даже старинные книги не могли унять смятения души; может, виной тому была бьющая в окно метель...

Она не смогла бы объяснить, откуда знала, что нужно идти именно сюда, в Одинокую башню. Из приоткрытой двери тянуло холодом, но видно было, что в комнате горит светильник - значит, не спит. Не спит. Странная мысль. Грустная. Нелепая. Он говорил - Бессмертные не умеют спать.

Мысль о бессмертии заставила ее помедлить на пороге. Наверно, легче всего это понять детям - им кажется, что они никогда не умрут. И - правы: он ведь тоже говорит, что люди не умирают - уходят. Он вообще в последнее время много говорит о Дороге. Ему верят. В людях Твердыни нет страха смерти - а потому они сами подчас вызывают страх почти священный. Многие думают, что Черным Рыцарям вообще неведом страх: словно нет ничего страшнее, чем ступить за порог, словно бояться можно только за себя. Смешно. И грустно.

Бессмертие... Те, что были рядом с тобой, уходят без возврата - а ты живешь. И всегда вокруг тебя - люди, и всегда ты - один, потому что знаешь: они уйдут. Ты - останешься. И будешь помнить - всех и все. Тяжело понять, как это - помнить все. Иногда у кого-нибудь случайно вырывается: "Учитель, ты не помнишь?.." - и в его глазах появляется тень печальной улыбки. Милосердный дар - забвение: тускнеют воспоминания, и самые тяжелые и страшные из них, теряя отчетливость, оставляют по себе только смутную горечь и приглушенную саднящую боль. И человек сживается с ней, привыкает. А - когда, вспоминая, переживаешь все заново? Так, словно это происходит сейчас?.. Он однажды обмолвился об этом свойстве памяти Бессмертных, и с тех пор она часто задумывалась над этим.

Девушка тряхнула головой пытаясь отогнать грустные мысли, и тихо проскользнула в комнату.

...Стрельчатое окно в тонком переплете распахнуто настежь, вьюжный ветер врывается в комнату, швыряет пригоршни снега в лицо тому, кто стоит у окна - высокому, седому, запахнувшемуся в крылья, как в плащ...

Он стоял, запрокинув голову, закрыв глаза - она знала это, даже не видя, - и ветер развевал его волосы - белые, белые, как зимняя луна, и металось звездное пламя в хрустальной чаше светильника - огонек бесприютной души, а вьюжная ночь за окном была светлой, ветер гнал призрачные рваные облака, и в разрывах туч проглядывало черное небо с далекими искрами звезд - ночь полнолуния; тени и блики скользили по его лицу, и вздрагивали больные крылья...