Черная Пасть

Подобравшись к самому столу, Мурад согнулся на ковре у ног отца и с нетерпением смотрел ему в бороду.

– Утонули?
– не утерпел Мурад и вернул отца к недосказанному.

Ковус-ага ласково потрепал парнишку за ухо.

– Уловил ты меня, Мурадик! Значит, не зря говорится: сегодняшнее слово для завтрашнего подушка. Слушай, сынок, что было дальше... В описаниях сказано, что утонули ребята из Темир-Хан-Шуры. Не хочется верить, но, видать, не зря говорится: весть о смерти ложной не бывает... Только не зря они утонули, как про то пишут. Алдан узнал от мангышлакского казаха, след которого давно в степи остыл, а добрая память жива. Сколько парней с острова поплыло, не знал чабан. И про то, что на острове творилось, тоже казах не знал. В описаниях больше толкуется про знатных людей, а до нас степной ветер донес чабанскую правду, не пером писанную, а каракумским солнцем, на песке выжженную и соленой каспийской волной скрепленную. Когда я попросил Алдана снова об этом рассказать, то старик обиделся. Следопыт Алдан всегда что-нибудь ищет, пытает - вот и меня решил испытать: не кладу ли я ему арбуз под мышку. Согласился рассказать, но ворчал и хмурил свое потухающее, желтое лицо. Набаловал, говорит, вас своими историями... У кого чесотка, к тому и летит черный комар. Поворчал Алдан, но уступил: все, что от мангышлакского казаха слыхал, выложил мне, и даже больше, чем раньше.

– Тяжелый, в одну широкую точь, плюшевый занавес снова зашевелился и дверь вершка на два приоткрылась. Сухой, тонкий скрип острой спицей вонзился в тишину, прошел от стены к стене и снова вернулся к двери. Ковус-ага, умолкнув на полуслове, молча и грузно повернулся к занавеске и стул под ним затрещал. Дверь так быстро захлопнулась, что скрип от нее не успел даже дрыгнуть.

– Дело у кого-то есть!
– вежливо и осторожно проговорил Виктор Степанович, вытирая пот со своих глубоких, округлых залысин. У него было гладкое, выбритое, продолговатое и слегка горбоносое, перепавшее в поездке, лицо. Рядом с бородатым, просоленным и задубелым Ковусом-ага Виктор Пральников казался моложавым, хотя уже успел перешагнуть середину житейского века. Встревая в семейные дела и робко поясняя дверной скрип, гость рисковал тем, что рассказ старика, ради которого он многим жертвовал в этой поездке, мог нелепо прерваться, но Виктор Степанович опасался и другого: не выяснив чего-то старик может запустить важное дело, а потом начнет торопиться, и какой там рассказ, сам уедет к водопаду, в трущобы Черной пасти.
– Ковус-ага, узнать надо, кто приходил!
– Еще более осторожно посоветовал Пральников.

– Всяк хан в своем доме, - вразумительно ответил Ковус-ага.
– Кому надо, не поленится хозяина потревожить.

– Это мама!
– Мурадик удивленно посмотрел с пола в густой навес бороды отца.
– Наверно, она... про бычка!

– Знаю, кто еще может мешать!
– устало улыбаясь, проговорил Ковус-ага.
– Пусть заходит, если надо, и не играет в молчанку. Перепугать может, а я знаю, что бывает с пугливым: щедрый отдает половину, а трус - все!..

За камышовой дерюжкой занавешенного окна послышался недовольный голос Анны Петровны:

– Пугливым не прикидывайся! И звать меня не надо...

– Как же так!.. Иди, Мурадик, и сейчас же позови!
– Ковус-ага засмеялся, - ведь не положено шутить с хозяйкой, когда у нее в доме все горит.

– Сам сидишь - другим не мешай! А то каждый горазд балясами жернова вертеть!
– отозвалась Анна Петровна в том же назидательно-шутливом тоне, который, как видно, в доме никого не обижал.

– Вспомнил!.. Я сейчас, мама!
– спохватился Мурад.

– Сиди уж, я сама разожгла, - отозвалась Анна Петровна.
– А другое - потом поможешь сделать...

– Мам, не ругай меня.
– Мурад вскочил с пола, но старик властно усадил его.
– Нечего оправдываться, если не виноват. Плохого не сделаешь - в рот тебе никто не плюнет. Посиди... Послушай.

– Мурад, кошки чего-то дерут на перилах! Скажи отцу, а я по делу пошла!
– крикнула Анна Петровна.
– Пусть он знает - я старое капитанское свидетельство сожгла. Мухи засидели!..
– заскрипели половицы, мяукнула кошка и все утихло.

После недолгого молчания старик встрепенулся:

– Пойди, Мурад, посмотри мою рапорту!..

– А ты без меня ничего не рассказывай!

– Беги, бумагу проверь, каждое слово чтоб на месте!.. И кошек шугни!

Никаких кошек на веранде не оказалось, да и драть им было нечего. То, что старый рыбак назвал бычком, было прибрано в надежное место. Да и семейная реликвия - верительная грамота бывшего капитана Ковус-ага тоже находилась в полной сохранности.

– Эх и мамка!
– воскликнул Мурад, дойдя до середины комнаты с поднятой занавеской на голове и вынырнув, словно из-под палатки. Он промакнул ладошкой облупленный нос, стал перед отцом по стойке "смирно" и прокричал:- Ага!..

– Что за "ага"?
– недоумевающе посмотрел на своего юнгу капитан.

– И бумагу, и слова проверил. Все на месте, кроме "ага",- Не оказалось этого довеска!..

– Хорошо ли читал?

– Так точно, капитан! Там написано просто "Ковус".. и никаких "ага".

Старик вытянул вперед руки, и Мурадик, поняв приглашение, ловко нырнул головой в его бороду.

– Эх, сынок, не положен был этот довесок! Молодым был твой капитан. А теперь вот грузным стал - яшули Ковус-ага! Приятный, но все же груз!...

– Наша мамка не зря заговорила про капитанскую бумагу. Она ее в новую рамочку вставила. Теперь ты в рамке и под стеклом, как адмирал Макаров!

– Почему именно он?
– спросил Ковус-ага, не скрывая того, что ему приятно такое сравнение.

– Борода у тебя такая же, как у него... лопата - пиль С пылкой доверчивостью полюбил Мурад своего отца и хотя нашли они друг друга совсем недавно, Ковус-ага тоже успел крепко привязаться и полюбить своего дотошного сынишку.

– Хей, верблюжонок, не я, а старый Алдан-Глазастый похож на настоящего адмирала! Алдан учил нас плавать не только по Каспию, до стен Кремля довел он нас на туркменских таймунах.
– Снова увлекшись рассказом, Ковус-ага внушительно смотрел на Виктора Степановича, стараясь передать свои мысли не только голосом, но и взглядом, а когда вошел в раж, то и руки пустил в ход- взял у Виктора Степановича железный, пухленький и очень хитрый карандашик со вставным сердечком и начал что-то чертить на клеенке стола.
– Алдан-Глазастый сам делает таймуны. Крепкие, против волны смелые! Он говорит, что и в ту зиму, когда беляков лупили, на змеиный остров он плавал с ученым человеком на самодельном таймуне...

Но до того, как плыть... Так вот, на острове казах-чабан, друг Алдана, первым заметил потухающий костер. Теперь БОТ пиши, Виктор Степанович. Про то, что я узнал от Алдана, еще никто не слышал. Расскажи всем. Это дополнением будет к напечатанному в книгах и к молве народной.

– Я слушаю, - успокоил старика гость.
– Все запомню. Говори.

– Увидел казах затухающий огонь и не понял: откуда этот последний крик костра на змеином острове? Значит, кого-то на плохом месте буран застал. У песчаного мыса, где стоял чабан, Каспий рыдал молча, и всю беду в глубину прятал. А там, у Кара-Ада на скалах и рифах, бушевал прибой и вздохи острова слышались далеко. Мигнул еще раз огонек в темноте и погас... Откуда свет на острове? Ведьма или дэв туда залетели? Чабан не испугался, но подумал нехорошо. Про Кара-Богаз ведь страшно слушать, что говорят до сих пор... Со всеми потрохами заглатывает Черная пасть высыхающий Каспий. Мне Алдан говорил, это в молодости он знал старого таймунщика, у которого неизвестное чудовище затянуло двух сыновей в Черную пасть. Своими ушами я слышал от приезжих солеваров, что наш Каспий не совсем пропадает в каменной пасти за Баром, что будто он опять выходит на свет где-то около Ледовитого океана... Другие, тоже, должно быть, знающие люди, так сказывают: Каспий тихонько в Арал уходит подземными, тайными ходами, потому и тощает. Помилуй аллах, урожайное Каспийское море и вовсе с пустым выменем останется, а Кара-Богаз может совсем отделиться от моря, пересохнет и песком его занесет... Не хочется верить в такую напасть. И во всем виновата Черная пасть. Она как вампир, высасывает кровь Каспия. Разве насытится бездна?.. Так же вот был страшен кочевникам и остров Кара-Ада. Он никого не принимал, и никого живым не отпускал. Не было на нем ничего живого, кроме гадов. И вдруг - огонек!.. Конечно, казах удивился такому видению.

Забрался он на бархан, чтобы получше видеть. Но ничего не рассмотрел. Не шайтан ли шутки шутит?! Казах совсем ошалел... Хотел бежать к отаре, чтобы позвать своего помощника-чолука, и не успел. Услышал казах не то крик, не то стон у берега. Спустился к воде, крикнул в темноту. В ответ послышался тихий плеск и... хохот. Вдвойне страшно, когда смерть хохочет!.. Чабан взялся за голову, палку хотел запустить с перепугу туда, где шайтан смеялся, но потом увидел: человек в море. И не хохотал он, а захлебывался. Трудно тонул человек. За каждый миг боролся со смертью, чтобы сообщить о товарищах... Казах все понял, но как помочь?.. Побежал он к другим чабанам. Привел их к страшному месту. Собрались они на берегу и разожгли костры в разных местах, чтобы сигнал подать на остров и человеку в море посветить. К этому времени светляк на Кара-Ада уже погас. Все скрыла ночь. А море ухало, изрыгало холод. Шел мокрый снег. Когда волна откатилась от берега, опять послышался крик. Слабый. Короткий. Последний... Никто из чабанов не сомневался, что около мыса Бекташа с острова появился человек. Значит, на Кара-Ада творится что-то страшное... В свете костров кружились бестолковые снежинки. Сначала они были мелкие, легкие, потом стали крупнее, мохнатее... "Тельпеки падают с неба", говорят про такой снег. Подбросили чабаны саксаула в костры. А что дальше делать? Лодок у них не было, чтобы на остров плыть. А море бушует. Море в снегу...

– Значит... студент не показался...- прошептал Мурад, приблизившись к отцу по коврику на коленях. Он верил, что это был студент из Темир-Шуры, который не утонул около острова, а пересек все же ледяной пролив, подал весточку чабану и помог спасти товарищей.

– Не всплыл.
– Ковус-ага отодвинулся вместе со стулом к стене и только там, в полутьме, тихонько встал и потрогал пальцем перевитые, густые брови.
– Не отозвался больше парень. Одним выкриком все он сказал: весь остаток жизни вложил в этот крик о друзьях... И его услышали. Бросились на помощь пострадавшим.