Черная Пасть

– Тогда старой заварки?
– сразу же догадался черноусый казах.
– Есть заварка!

– Несите.

На столе появился шестигранный чайник с подтянутой талией и яркими цветами на боках. Офицер решил поделиться с соседями по купе "божественным напитком", как он назвал старую заварку. Солдат с автоматом привстал и покачал головой, а Пральников поднял в руке уже налитый стакан с ломтиком лимона, поклонился. И только Сергей рискнул принять дегтярный напиток и тут же отпил полстакана. Он любил "вчерашний" чай и тем угодил офицеру.

Оказалось, что седовласый полковник давненько знаком и даже вместе когда-то служил в одной комендатуре с Чары Акмурадовым.

– Связи не рвем со старым чекистом, - проговорил с улыбкой полковник.
– Бывают и сейчас общие интересы... Привет ему, Акмурадовичу!

Поезд мчался возле горных нагромождений, и в вагоне стало темновато и как-то глухо. Близость гор и границы, дикой и настороженной природы - все это сразу же опростило и подпортило блеск вагона: стаканчики на столе, полированные лежанки, белоснежные постели - весь этот тепличный уют был похож на мишуру, зато автомат в руках солдата стал в этой суровости самым значимым и надежным приобретеньем человеческих рук. Солдат это понял и теперь уже не прятал автомата, пододвинулся с ним к открытому окну, за которым, скрадывая скорость поезда, тянулась громадная, гладко стесанная и бурая стена без единой трещинки и выступа. Многим пассажирам казалось, что это и есть тот пограничный редут, за которым притаился потусторонний, чужой мир. Таким зримым и надежным казался твердокаменный заслон. И люди не отходили от окна, стараясь хотя бы краешком глаза проникнуть в секрет охраны рубежа. Глухая, неприступная стена вдруг оборвалась, осталась позади, и вместе с ней прошла напряженность. До самого горизонта расстилалась чуть всхолмленная и плавно, почти незаметно приподнимающаяся к горному кряжу тихая солончаковая долина. Поезд помчался веселее, в окна вагона ударил суховатый, но пряный, травянистый степной настой.

– Отошла, - послышался из коридора облегченный вздох старушки, державшей около себя за рукавчик матроски мальчугана с пугачом.
– Крепость, как стена монастырская. Пойди-ка пересигни! Теперь и я вижу, как замурована эта самая граница. И впрямь - на замке.
– Старушка приподнялась на цыпочки и еще раз посмотрела на отступившие каменистые отвесы.

По коридору вагона шел пограничный патруль.

– Проверимся, - сказал, вставая с лавочки, полковник и первым полез в карман гимнастерки за документом.

– И вас это касается?
– проговорил Сергей Брагин, выкладывая на столик паспорт.

– Граница...

Долина не кончалась, но подъем становился все круче, волнистее, из поворота кособочилось покрытое железистой ржавчиной корявое взгорье, от которого волнами расходился зной. С громоздкой небрежностью по степи были разбросаны валуны и каменные сундуки. Весной, когда в горных распадках бушует мутный силь, пожалуй, не пришлось бы гадать: откуда взялись эти каменные мамонты. Их двигают дикие потоки, уносят до самой пустыни, образуя из горных обломков сказочные селения.

За окном тянулись уступы многоярусного Копет-Дага. Поезд помчался под уклон с огромной скоростью. Машинист словно хотел побыстрее миновать эти места. Здесь особенно чувствовалось обжигающее дыхание границы и ее невидимая близость.

Поезд обогнул горный выступ, омываемый пустыней, и замедлил ход. Приближался небольшой зеленый оазис с выстроившимися вдоль арыков деревьями. Первым встретил поезд старик на кичливом, поджаром верблюде, с гордо поднятой глазастой головой. В руках у старика была изогнутая, как скрипичный смычок, чабанская палка и снятый с головы тельпек, а на макушке сидела крохотная шлычка- техья Поезд и голенастый верблюд... Многих приводила в умиление эта экзотическая сценка, но, пожалуй, мало кто видел такую встречу, как эта... Старик на чванливом верблюде сначала двигался со стороны водокачки навстречу поезду. Поравнялся с вагоном, в котором ехал седовласый полковник, и вдруг повернул своего быстроногого инера по ходу поезда и пустил его во всю прыть. Верблюд, чувствуя себя в пустыне полноправным хозяином и презирая своих противников, рванулся с такой стремительностью, что обогнал поезд; и старик против своей воли проскочил восьмой вагон, к которому он так пристально присматривался и никак не мог к нему пристроиться. На вершине бархана, когда вагон обгонял инера, они и встретились: старый пограничник и чабан. Полковник успел что-то крикнуть, а старик в тельпеке сделать какой-то знак рукой и палкой.

– Уважил меня Чарыяр, - улыбаясь и покашливая от волнения, проговорил полковник.
– Встретил. Не забыл!.. Выхаживал меня после ранения дынями и чалом. Давно вместе воюем.

– Значит, до его отары дошла телеграмма?

– от души разделял его восторг Сергей Брагин.

– Видно поздно дошла, - сказал Пральников.
– Чуть не припозднился старик.

Полковник многозначительно подмигнул и допил свой холодный чай.

– Тут дело верное... без телеграммы.
– Заторопился офицер со своими ремнями, пуговицами на гимнастерке и и расческой.
– И опоздать он не может, хотя и не по службе эта встреча. К отпускнику спешил Чарыяр из Каракумов.

– Как же он догадался?
– удивился Виктор Степанович.

– Граница.
– Полковник достал с верхней полки подарок старому чабану, двухстволку в кожаном чехле.
– Всегда на посту наш Чарыяр.

Как-то неожиданно на этой небольшой, тихой, ничем не примечательной остановке пограничники покинули вагон и Сергей с Пральниковым остались в купе одни.

...За окном дотлевала на солнце летняя, степная гарь, неожиданно сменяемая зелеными куртинками и полноводными арыками с гусиной травкой по берегам. Горный кряж, тянувшийся со стороны Каспия, круто поворачивал, а его слоеный отрог как бы тонул, тяжело уходил в землю, и виделась в этом работа веков.

Начинался длинный и плавный подъем к Ашхабаду. Из-под илистых, заросших наносов, между оплывших рвов и зеленых пятен старинных окопов выпирали на свет горные останцы.

И едва Копет-Даг подошел своей кряжистой оравой ближе к границе и занял там нагорные посты, а стальная параллель дороги изогнулась к кочевым барханам, как в поезде началось усиленное движение, которое вряд ли было по душе машинисту тепловоза: почти все пассажиры ринулись к левому борту вагонов, облепили окна и кое-где открыли на ходу двери... Показалась огненно-синяя лента Каракум-реки, сверкающая на солнце в песчаном ложе рыбьей чешуей. Сколько ни смотри на это диво - никогда не перестанешь любоваться рукотворным чудом наших дней, которое уже сегодня стало одним из чудес мира, значимее египетских пирамид и воздушных садов Семирамиды. Но была в этом сверхчудесном творении какая-то милая сердцу простота, обычность и будничная житейская нужда и потребность. И даже страшновато было подумать, что совсем еще недавно не было этой благодатной воды в песчаных берегах; в том самом месте, где сейчас текла река, взвивались в небо пыльные удавы смерчей, и засыпали все живое, хоронили колодцы и целые селения. Каракум-река не остановилась возле стен Ашхабада, она рвалась дальше через пустыню к нефтяному оазису Небит-Дага, к сказочным субтропикам Атрека, а потом и к седому Каспию. Приближалось время, когда обильная вода придет и в чудесный оазис Кара-Богаз-Гола.

– Все мы, советские, можем!
– с восхищением говорил Сергей Брагин не только Виктору Степановичу, но и всем спутникам, собравшимся возле окна.
– Если сумели такой канал отгрохать, то и Кара-Богаз целиком покорим.

– Родство близкое, - согласился Виктор Пральников.

– И судьба одна - все богатства народу.

– Я уверен, Сергей Денисович, что близость Кара-кум-реки даст тебе силы и крутой пыл в хлопотах о Кара-Богазе!..

– С вокзала - сразу побегу к речке. Выкупаюсь для храбрости и выдержки!

– Последнее - для тебя важней. С вокзала - сразу ко мне. Осмотришься и начнешь дела ворошить. От меня ближе и к заводу, где ваши "чистильщики" делаются. И управление на третьей остановке троллейбуса. Телефон под рукой. Я сейчас остался один в домике. Дорого за постой не возьму: двор польешь, бак для душа наполнишь и урюк потрясешь и попробуешь, а главное - телефонные звонки будешь отводить. Согласен? А я тебе в других делах обещаю подсобить.

– Пока не приму каракумскую купель, ничего не скажу. Уговор!

Виктор Пральников согласился и пошел в купе собирать дорожные пожитки.

За окном клубились зеленые виноградники, между фигуристых резных листьев виднелись тугие, готовые лопнуть, будто налитые виноградные гроздья, покрытые сизой пыльцой. За деревьями высились новые жилые дома с балкончиками, много было недостроенных. И ни буйная зелень, ни обширные микрорайоны, пока еще не в силах были скрыть неказистых, но испытанных времянок, слепленных и сколоченных когда-то на скорую руку в роковые часы ашхабадского землетрясения... Неподалеку от элеватора, рядом с полотном дороги до сих пор красовалась времяночка, напоминавшая оранжерею с пальмой над стеклянным потолком из гаршинского рассказа; прямо из крыши у нее рос огромный клен.