Черная Пасть

После этой, как бы случайной встречи у нас завязалось довольно длительное знакомство. Наше первое застолье затянулось допоздна из-за оживленной и страстной беседы...

Юрий Карлович говорил о своей книге, которую "пишет всю жизнь".

– Что я видел на земле... Так я хочу ее назвать. Пойдет?
– неожиданно, очень доверчиво, без всякой подготовки спросил он.
– Нравится такое название? Только - честно. Это книга о виденном, пережитом... Она уже готова, но пока в лоскутах. Надо собрать, а главное - выбрать. Что я видел... Мое море... Мое небо... Хорошо бы дать название каждому отрывку... Море... Солнце... Отец... Учитель...

– А не будет ли такое название книги слишком поминальным, похоронным? "Что я видел на земле"... Все уже в прошлом!

– осмелился я заметить.

– Так находишь? Значит, может такое показаться?
– быстро ответил Олеша, как будто только и ждал этого замечания и уже давно готовился к возражению.
– Загроб-но?.. Пожалуй. Что я видел... Накликать? О, это страшно! Книжка заранее старится... Это, пожалуй, верно. А если иначе: Мое открытие мира или просто - записки... Моя жизнь... Нет, надо еще подумать; такое название, видно, не годится. Сразу же - в прошлое!
– Что я видел... Я еще думаю кое-что увидеть!..

В разговоре он несколько раз возвращался к этому, и все время в чем-то сомневался. Помнится и другое: о названии вышедшей потом книги - "Ни дня без строчки" - он ни разу не сказал.

В тот вечер толковали о многом. Олеше очень не понравилось чье-то суждение о прозе Алексея Толстого, о ее "сделанности и нарочитой утяжеленности..."

– Как можно не видеть, что Алексей Толстой делает медальончики!
– воскликнул Олеша.
– Надо все умеючи видеть и слышать в написанном. Какая лепка в "Петре Первом"!.. Меньшиков приложился щекой к царской панагии и на щеке у него остался отпечаток: и тут он весь "без лести предан!.." Какой вздор иной раз несут о тяжелой прозе Алексея Толстого. А у него все зримо, выпукло - медальончики!..

* * *

...Шли по улице, до половины дороги залитой лунным светом. Луны снизу не было видно за деревьями. Юрий Карлович остановился и поднял вверх руки.

– Мой длиннолицый друг!
– тихо и грустно сказал он молодому, буйному клену, закрывшему ветвями луну.
– Освободи светило!..-До конца квартала шли молча. Кленочки остались позади, начинался холодный лунный разлив во всю уличную ширь.
– Вот и нет моих длиннолицых... Трудно без друзей. Когда я один, то часто думаю: все равно за меня кому-то попадет...
– Потом он вдруг тихо рассмеялся.-Жить опасно. Можно умереть!.. Что я видел на земле!.. Надо попытаться разорвать этот круг. Не подойдет такое название книге!..

* * *

Встретилась стайка парней и девушек. Они так искренне и заразительно смеялись, что казалось, кроме весны, смеха и шуток в мире ничего нет.

– Они даже и не думают о том, почему им так хорошо и весело, - сказал Олеша.
– В них бродит и буйствует молодость!

* * *

На республиканском конкурсе Юрий Олеша получил премию за рассказ "Клыч". Я сказал ему, что вчера слушал рассказ по радио.

– И я слушал, - ответил Юрий Карлович.
– Бросился к репродуктору с карандашом, чтобы вычеркнуть одно... лишнее слово!

Помнится, что Олеша писал только карандашом. Однажды, показывая лист из тетради, исписанный простым карандашом, он сказал:

– Ничего не нашел сегодня интересного почитать. Пришлось самому написать. Ничего, читается!..

* * *

– Досадно, - жаловался Олеша, перечитывая свой перевод туркменской повести.
– После редактора Садовского текст оказался побитым!

В другой раз он откровенно признался в беседе:

– Мне трудней писать, чем другим... У меня совершенно нет обязательного служебного языка. Всякий раз я как будто начинаю все с самого начала, учусь писать. Язык для меня всегда, - новая, неизведанная стихия... разная, трудная и желанная!..

...Когда заходил разговор о спорте, Юрий Олеша неизменно вспоминал, как сам когда-то играл за одесскую футбольную команду, с увлечением говорил о своем большом друге Старостине и каком-то очень полюбившемся ему "стелющемся хавбеке".

* * *

...В московском Доме литераторов Юрий Карлович пригласил нас с писателем Александром Аборским в биллиардную. По крутой,- почти отвесной шаткой лестнице мы поднялись на второй этаж и оказались в тесноватой комнате, где стояли два стареньких стола.

– В... комнате пахнет дыней!
– неожиданно провозгласил Олеша и спросил меня: - Знаешь такую новеллу? Вот ее автор. Знакомьтесь: Василий Барохвостов!..

Олеша подвел нас к столику, из-за которого встал серьезный, очень сосредоточенный человек с мягкими, красивыми движениями.

Познакомились. Это был автор широко известной в 30-х годах новеллы "В комнате пахнет дыней" и других рассказов.

– Главный игрок, - шепнул мне Юрий Карлович, - и здесь и во всей Москве. Предпочитает - на интерес... Имеет здесь постоянный гонорар. Из вас кто-нибудь играет?- спросил Олеша.

Я считал себя игроком со стажем, и Аборский увлекался биллиардом. Олеше очень хотелось сделать приятное нам, ашхабадцам, выходцам из недавнего землетрясения, и в то же время он опасался за исход этого культпохода.

– Основное, - наставлял Слеша, - не порвать сукно, а за время - сумеем расплатиться....

Олеша играл с Аборским, а меня "стравил" с маститым Барохвостовым. Играли любительские партии, без денежной нагрузки. Первыми нашими ударами по шарам Юрий Олеша остался доволен. Похвалил и за результат встречи. Я выиграл у маркера контровую. В последнем шаре, на дальней тонкой резке, "через всю десятину" стола.

Когда покидали биллиардную, Юрий Карлович сказал на крутой, коварной лестнице, с которой, говорят, когда-то последний русский мойарх падал:

– Молодец Вася Барохвостов, был и остался новеллистом. С таким блеском проиграл. И как он тебя затягивал!

– А как же с последним шаром?
– я готов был обидеться.
– Такого трудного пришлось класть, на предельной резке!..

– Об этом и речь. Именно такая блестящая концовка ему больше пришлась по душе. Новеллист!...

– Юрий Карлович, но ведь должна же быть в этом и моя доля!..

– Как у всякого действующего лица. Но не герой строит сюжет, а новеллист. И тут авторское право остается за Барохвостовым. Он великолепно поддавался и достиг желаемого твоим блестящим ударом!..

Обидно было слышать такое, но пришлось склонить голову перед великим новеллистом: Олеша умел найти сюжет в самом незаметном и обыденном. Эта гигантская внутренняя работа не прекращалась у него никогда.

* * *

...После горячих и бурных поэтических волнений в зале, спорщики стали растекаться по соседним комнатам и коридорам. Продолжались они и возле однорукой Венеры, украшающей собою приземистый особняк Союза писателей. Перед тем, как спуститься с лестницы, Олеша постоял около холодно и блестяще красивой статуи: