Черная Пасть

А вокруг добротные, неломкие дома с тенезащитными устройствами и цветами на балконах. Шли с удочками и спасательным кругом ребятишки... Промчался туристский автобус со стеклянным верхом, с табличкой на лбу: "Озеро"... Сергею вспомнилась страшная ночь землетрясения, когда он среди мертвой тишины, в едком известковом тумане, двигаясь по шаткой, колеблемой под ногами земле вдруг встретился возле квасной будки... со страусом, который ушел из зоопарка и несколько дней спокойно и важно бродил по улицам. И, пожалуй, не многие ашхабадцы в те дни замечали страуса среди развалин. В эти несколько минут, перед вокзалом нового Ашхабада, вспомнилось

Сергею и другое, из пережитого в ту ночь... Вдвоем с другом стояли они в тот час на углу жилого квартала почти в центре города, над арыком, выложенным широкими каменными плитами. Рядом росло дерево и стоял высокий дувал. Южная, тихая ночь октября. Молодой месяц с вечера скрылся за горбом Копет-Дага и звездное небо было высоким, темным. Все вокруг цепенело от вязкой тишины и безмятежного сна. Уже перевалило за полночь, но друзья после колготного дня и вечерних споров не могли расстаться. Сергей стоял спиной к высоченному, в полтора человеческих роста дувалу, лицом к горам; а его друг, газетчик, привалившись к пышной белой акации, находился чуть сбоку. Ничто не предвещало катастрофы... Только чуткие собаки лаяли и бесились, словно бы без видимой причины. Но если бы люди были чуточку понаблюдательней и осторожней, они могли бы догадаться, понять причину собачьей тревоги... Оглушительный, раскатистый удар шел снизу и сбоку... Сергей упал на край сухого арыка. Потом его стряхнуло на каменное дно. Туда же свалился и друг. Покачнулись и упали вместе с домом деревья. Потом деревья выпрямились, а дома рассыпались. К счастью, огромный глинобитный дувал рухнул не на улицу, а во двор. Поднявшись, Сергей уже не увидел ни дувала, ни домов... Качались без ветра деревья, колыхалась под ногами земля, ставшая какой-то волнистой, зыбкой, даже мягкой... За дерево бесполезно было держаться, потому что вокруг него ходили ходуном земные волны... и не было никакой опоры, не было ничего устойчивого и прочного. Сергей с ужасом увидел, как на середине улицы, на ровном месте шевелились кирпичи; поднимались стоймя, лениво переворачивались на бок и снова становились дыбом... двигались на ровной, наезженной дороге камни... Все качалось, куда-то двигалось, ползло... И вокруг белесая, густая пыль, в которой ничего, абсолютно ничего не виделось и не слышалось. Обрушилась на землю космическая тишина. Все молчало: непроглядная пыль и цепкая тишина. И тут Сергей вдруг почувствовал то леденящее, пустотное одиночество и потерю всего, что связывало его с земным и вещественным... Сознание не могло объять размеров катастрофы, и все случившееся уже не казалось страшным, потому что ничего не осталось кроме тишины и собственного сознания... Было лишь чувство своего присутствия в мире... но это сознание витало в безмолвной пустоте... На миг Сергею показалось, что его мышление и обостренное сознание - это какой-то желточек во вселенной, один, оторвавшийся ото всего, витающий в бесконечности... И уже ничего не было страшного: было парение мысли... И была память на все до мелочей, было понимание себя, но все вокруг потеряло границы и время... Тишина и безбрежная глубь освещенной откуда-то неподвижной пыли. Казалось, все было подвешено и плавало в этой космической мути: витай и мысли про себя тысячелетия... Оторванность сознания от всего земного, рухнувшего была настолько ясной, что новый подземный удар показался запоздалой волной в пыльном океане... Вернуться на истерзанную землю помогли опять же собаки: не те, небесные Гончие псы, вокруг которых вились мысли, а неказистые и верные дворняжки, которые предупреждали людей о катастрофе. Первыми опомнились они после землетрясения и подняли теперь уже не тревожный вой, а призывной спасительный лай.... Они будоражили людей, помогали найти верх-низ у изуродованной, вывернутой наизнанку земли и всего земного. И первое, что пришло Сергею на ум: что с Москвой?... Если она устояла, значит, придет спасение и все будет надежно. И Москва первой узнала о бедствии, раньше всех пришла на выручку ашхабадцам.

Воспоминания эти нахлынули невольно при встрече с новым, красивым и молодцеватым Ашхабадом. Сергей не был в нем давно и сейчас не узнавал знакомых улиц, застроенных такими домами, которые сделали бы честь любой столице. И этот шумный величавый город требовал от Сергея повышенной ответственности. Друзья остались в Кара-Богазе, и ему надо было действовать от их имени, стариться за всех. Сумеет ли он выполнить наказы коллектива? Поезд замедлял ход, подходил к станции и, как всегда, вместе с чувством облегчения в конце пути надвигалось ожидание новых хлопот и неизвестности...

– С приездом, Сергей Денисович?
– послышалось из купе. Это был шутливый, но внушительный, хозяйский голос Виктора Пральникова.
– В гостях положено слушаться. Сейчас - ко мне, а потом рассудим! Отпущу тебя и на озеро. Вот оно - рядом!...

О, это совсем не было похожим на одиночество, хотя встреча с большим городом и прошлым неволила к раздумьям.

– Только предупреждаю, Виктор Степанович, пленником я не буду.
– решительно заявил Сергей.
– Очень непослушный и неуклюжий, в неволе я могу натворить больше, чем разыгравшийся слон!..

25

...Разве мог подумать Сергей Брагин, что ему так повезет с самого начала. На этот счет у него были свои приметы: настоящие удачи в поездках к нему приходили почему-то чаще всего перед обратной дорогой, накануне отъезда, а на этот раз все складывалось как-будто иначе. Заявившись в Управление химической промышленности пораньше, Сергей Брагин, как обычно, решил сначала походить по отделам, чтобы самому показаться и поразведать насчет последних новостей и настроений. И что сразу заметил, - управленцы старались поменьше рассказывать, а побольше норовили расспрашивать. Удалось узнать о бурной деятельности Евы Казимировны Кагановой, которая в столице уже успела везде побывать и многих "навострить" против бекдузских "рутинеров", которым не удалось захоронить оригинальнейшую техническую идею, близкую к полному и триумфальному воплощению... Именно об этом управленцы больше всего и заводили разговор с Брагиным; Кара-Богаз-Гол был далеко от Ашхабада и не всем удавалось бывать в глубинке; к тому же последние события получили такой резонанс, что к приезжему инженеру Брагину интерес был особый. Сергей рассчитывал узнать обстановку, но ничего дельного не выведал. Завершить полный круг хождений ему помешал сам начальник Управления Максаков, к которому Сергей Брагин собирался зайти в последнюю очередь, имея уже про запас необходимую устную информацию от работников управления. Хитрости в этом, прямо сказать, никакой не было, и Сергей быстро понял, что "царедворец" из него никогда бы не вышел, а интриган и прислужник-тем более... Брагин не выгоды искал во время своих кабинетных скитаний, а готовил себя исподволь к решающим встречам и разговорам на высшем уровне. Хотел внутренне собраться, подготовиться. Увидев в конце коридора высокого светловолосого юношу в сером, элегантном костюме, Сергей Брагин второпях даже не заметил, что тот поклонился ему. Свою оплошность он обнаружил лишь тогда, когда в приемной столкнулся с ним поближе. Опять, как и в прошлый свой приезд, Сергей Брагин принял молодого человека с красивым, открытым русским лицом за хорошо воспитанного спортсмена, а ведь знал, что новый начальник управления Николай Иванович Максаков именно и есть тот, атлетического сложения, уважительный человек, с которым он до этих пор лишь говорил по телефону. Максаков был моложе Брагина, недавно окончил институт, но уже успел поднатореть на северных промыслах в Кучукег и даже в Министерстве работал, но почему-то не усидел в Москве, кажется, даже напросился в Туркмению.

– Я вас, Сергей Денисович, ждал вчера, - сказал Максаков, приглашая Сергея в свой крохотный, с чайным столиком в левом углу, у окна, уютный кабинетик.
– Да, я уже знаю, когда вы приехали.
– Максаков предупредительно сделал ему знак рукой не возражать пока.
– Не в укор говорю, а просто хотелось встретиться с вами до отъезда Кагановой.

– Не знал я, что будет такая нужда!
– удивленно ответил Сергей, стоя около знакомой карты Каспия, родного Кара-Богаз-Гола... Карта занимала почти весь простенок и была как бы огромным окном в пустынный, далекий и близкий мир.

– Ева Казимировна очень торопилась с убытием!..

– Не потому ли, что мы не встретились? Максаков осторожно, не касаясь бокового зачеса, вытер пот со лба кончиком платка, подошел к карте. Глядя на него, Сергей Брагин снова удивился его моложавости и в то же время твердой самостоятельности, мужественности и умной выдержке. Не зная, чем это объяснить, Сергей чувствовал к Николаю Максакову неподдельное расположение и даже добрую зависть... Он завидовал тому, как Максаков, оставаясь красивым, лихим и щеголеватым парнем, мог быть таким уверенным, полноценным и уважаемым руководителем огромного химического хозяйства богатейшей республики. "По всему видно - трудом дошел до этой высоты. С запасом идет по жизни: и молодость, и такое доверие. Надежный парень!" - подумал Сергей, глядя в лицо Николая Максакова, которое было загоревшим и удивительно нежным, словно в первый раз побритое.

– Согласен, Сергей Денисович: одна сторона спешила, а другая - не торопилась, - Максаков через полуоткрытую дверь сказал секретарше, чтобы его соединили с директором машиностроительного завода.
– Впрочем, Каганова успела свое сказать! Мне хотелось бы вас послушать. Только знаете, Сергей Денисович, хочу полной откровенности между нами. Не для готовящейся коллегии и министерских реляций. Я хочу лично уяснить... Один ваш товарищ из Бекдуза пригрозил народным контролем и особым разбирательством....

– Зачем же грозить!
– Сергей вдруг почувствовал себя почему-то свободнее, глубоко вздохнул и, переступив с ноги на ногу, оперся рукой о простенок с картой, утвердив ладонь как раз посредине Каспия.
– Грозить не следует, но для улучшения дела и развития Кара-Богаза не грешно воспользоваться помощью заинтересованных организаций.

– Следствием, инспекцией?

– Прояснением...

– Согласен. Такая помощь не повредит. Прояснение необходимо, хотя и без того многое стало для нас проясняться.

Сергея удивила осведомленность Максакова не только в делах с печами "кипящего слоя", но и в более пикантных вещах, касающихся как общих знакомых, так и самых близких друзей.

– В раскаленную печь бросаться, по меньшей мере, безрассудство, - сказал между прочим увлеченный откровенной беседой Максаков, - но я на твоем месте, Сергей, поступил.бы так же! Ты правильно все понял и оценил: и для себя, и еще больше для других это надобно сделать! Вот это и я считаю живинкой, божьей искрой в человеке! Увлечься и зажечь других - к этому надо нам всегда стремиться.
– В эту минуту юный Максаков был еще меньше похож на начальника управления, и с ним стало как-то еще надежнее, чувствовалось рядом плечо друга, и светлая сила.
– И я верю, что Игорь Завидный тебя не понял... Главного он не понял: зачем ты полез гореть в "их" печь, как бы не веря в нее, отвергая!.. Но я тебя отлично понял. В этом есть что-то более важное, чем сам предмет. Я тебе это так поясню...

– Не надо, - ответил, волнуясь, Сергей, - я побывал за той чертой...

Они сели на простенькую кушетку, совершенно не канцелярского типа, с двумя тоненькими валиками и выпуклым клеенчатым брюшком.

– Ева Казимировна похвалила тебя, Сергей, за огненную прыть, - сказал Максаков, - но заподозрила в фиглярстве и заискиваньи перед ней, мол, на всякий случай! Обещала рассказать о твоей доблести своим друзьям. Прославишься.

– Лихая слава, если она от Евы Казимировны!
– выкрикнул Сергей так громко, что секретарша поспешила притворить дверь кабинета. Находило такое на Брагина: от чрезмерной искренности он порой возвышал голос до скандального крика.