Черная шаль с красными цветами

–  Ну, на земле дерутся, это понятно. Хочешь верх взять - стой крепче на ногах. А как же на море? На кораблях? Сказывают, море так бушует… волны выше наших домов - там-то как устоять?- спросил молодой парень.

–  Так ведь не на корабле же дерутся,- встрял другой,- а корабль на корабль. Один палит по другому, пока не утопит. Так ведь, Федя?

–  Да, в этом роде…- Федор представил последний бой. Странно было и вспоминать здесь, среди своих, на посиделках, тот страшный сон, который видел он наяву…

Стреляли, не видя друг друга. Два крейсера, «Богатырь» и «Диана», посланы были отогнать немецкие корабли от наших берегов. Вышли и больше суток бороздили море. Но вскоре пал такой туман - на палубе соседняя пушка еле просматривалась. Говорили, немец шастает где-то близко. Комендоры не отходили от орудий, готовые по первому слову команды открыть огонь. А куда станешь стрелять - в таком молоке? Шли без огней, без сигналов. И на короткий свисток-предупреждение об изменении хода вдруг рявкнули немецкие пушки,- оказывается, их корабли таились неподалеку. Разрывы снарядов заполыхали спереди, с бортов, подымая тяжелые столбы воды. Снаряды выли над головой,- у-у-ишш-ии!-звук этот душу выворачивал наизнанку, руки сами подымались, чтобы защитить голову. Но прозвучала команда, и наши крейсера открыли ответный огонь. Слепая дуэль тяжелых орудий - кому выпадет удача попасть в противника… Кромешный непонятный ад. Один снаряд разорвался неподалеку от орудия, в расчете которого был Федор.

Наводчика уложило наповал. А Федора словно колотушкой долбануло в левое плечо, и он тут же сел на снарядный ящик. Но по боевому расписанию, если наводчик убит или тяжело ранен, то Федор должен был его заменить. И он встал и наводил по команде, и орудие стреляло, пока корабль не вышел из боя. Скоро на той, немецкой стороне загорелось что-то, зарево пожара пробилось через туман. Били по всполохам. Затем отошли. А у Федора голова закружилась, и он потерял сознание. Очнулся он в лазарете. Осколок немецкого снаряда ударил в левое плечо, хорошо еще, кость не задел. Вытащили осколок и за месяц с лишним подлечили в госпитале. Да на побывку вот отпустили. По возвращении еще и Георгиевский крест посулили… Обо всем этом рассказал Федор, как умел.
– Как же теперь… болит плечо-то?- спросила девушка, сидевшая рядом с Анной, спросила и покраснела до кончиков ушей. Но взгляд не увела, смотрела на Федора с болью, с участием, ждала ответа.

Федор давно выделил ее среди остальных: красивая, статная, и, чувствуется, по-деревенски ухватистая - она постоянно шепталась с сестрой Анной, вдвоем же они весело прыскали…Подружка Анны озорно посматривала на Федора,….но когда их взгляды встречались, быстро прятала глаза за длинными ресницами. Фёдору казалось, где то, когда-то видел он это лицо. Видел, а вспомнить не может. В Петрограде, что ли, на картинке - такую красивую… Было и неловко глаза таращить на совсем еще молодую девчонку, но Федора неудержимо тянуло смотреть только в ее сторону. Хорошо хоть, что Анна сидела рядом с нею, так что взгляды вроде как-то оправдывались…

–  Нет, ничего, уже почти не болит. Только след остался шов от операции.

И улыбнулся ей. Потом девушки затянули песни, сначала коми, свои, потом пели русские, с переиначенными словами, иногда и понять было невозможно, что именно пели, но пели от души, красиво, на разные голоса. Парни выходили на крыльцо - покурить. Возвращались, от них табачищем несло - девки руками отмахивались, как от нечистой силы… Расходились поздно. С Федей прощались особо, желали ему полностью выздороветь и уцелеть на войне. Благодарили бабушку и тетю Настю за хороший вечер, за приют. Анна накинула платок и вышла проводить подруг. И Федор вышел на крыльцо, подышать свежим воздухом.

На крыльце застал Анну с той самой подружкой, остальные уже разошлись.

–  Федя, а ты меня не признал?- озорно спросила девушка.

–  Нет, не признал,- честно сознался Федор.- Лицо знакомое, ну очень знакомое, а вспомнить никак не могу. Видно, выросла, повзрослела…

–  А я тебя, Федя, еще с той Троицы помню, когда ты на скалке всех наших парней перетянул. Ты еще грозился увезти меня в верховья Ижмы, к своей сестре, за то, что перечила я тебе,- сказала девушка.

–  У!- сразу вспомнил Федор.- Так это ты? Та самая, бранчливая… Ульяна, кажется, aгa?

–  Она! И теперь еще - Ульяна!- весело рассмеялась девчушка и бегом спустилась с крыльца. Обернулась к Анне:- Аня, завтра мы на посиделки к Евгении Тимофеевне попросимся. Сложимся - пустит. Пойдем ведь?

–  Пойдем, Уля, обязательно пойдем. Может, и Федя еще на денек останется? Погуляет с нами?

–  Во-во, пусть останется, успеет еще домой. Может… мы ему невесту из Кыръядина подберем, такую, что не пожалеет,- снова весело рассмеялась Ульяна и махнула рукой.

И Федору - вдруг - очень, очень захотелось остаться. Уж как соскучал по дому, по родным,- а тут понял, что непременно останется здесь еще на день, чтобы следующим вечером, на посиделках, побыть рядом с этой насмешливой Ульяной…

Накануне днем обговорили, что домой отвезет Федора его двоюродный брат, четырнадцатилетний Петя. Хотели выехать рано утром назавтра. Так что сейчас бы самая пора спать, дабы в дороге не клевать носом. Федор поднялся на полати, неторопливо снял тельняшку, напряг и распрямил плечи, поиграл мускулами - тело соскучилось по домашней работе. Надо было предупредить бабушку и тетю Настю, да и Петю тоже:

–  Тетя Насть, бабушка, слышьте… Если я еще на завтра останусь, а? Ничего? А послезавтра пораньше и выедем…

–  А-а, понравились наши девчата!- сразу разгадала тетя Настя.- Так-то вот… красиво наши девушки поют, заслушаешься…

–  Оставайся, дитятко, поживи,- откликнулась и бабушка.- Нам-то лишний день радости, оставайся, Федюшко.

Вздохнула старая.

–  Гришатку-то мы теперь никогда не увидим…

Тетя Настя всхлипнула, но переборола себя и обратилась к Петру:

–  Ты, Петя, тогда съезди завтра за дровами, сынок.

–  Да мы вдвоем и съездим,- обрадовался Федор.- Быстрее управимся,- и толкнул братана в бок. На одних полатях спали.

–  Ты бы отдохнул, Федя,- попросила бабушка.- Вон уж сколько тебе досталось… А Петя наш и сам справится, эвон какой вырос, полный мужик…

–  Ничего, помогу. Работа по дому - она сама по себе отдых. Дрова в сани грузить - это не пудовые снаряды таскать да в ствол пушки запихивать… Живой остался, так теперь я воз дров хоть на себе приволоку!

–  Ну сходи либо, дитятко, коли соскучал по крестьянской работе,- улыбнулась бабушка, по голосу слышно было - улыбнулась.- Только оденься теплее.

И Федор уснул со счастливой улыбкой. Конечно, до родного дома еще ехать и ехать, но и бабушкин дом - родной, все тут такое понятное, свое, близкое… До чего же хорошо здесь!

Назавтра Федора одевали бабушка и тетя Настя, выбирали из рабочей одежи, что получше, потеплее, что подойдёт. Зипун подошел дедов, а валенки и беличья шапка с длинными ушами достались дяди Дмитрия… Пётр ждал на улице, готовый ехать. Федор сначала, обошел вокруг запряженной лошади: потрогал ручку топора, воткнутого между прутьями мата, настланного в санях, деревянную лопату - снег разгребать, покачал дугу, попробовал гужи.