Чёрная сова

— Ты боишься Мешкова, — жёстко заключил Терехов. — Мелкого и пришибленного!

Жора этого даже скрывать не стал.

— Да, я боюсь Мешкова! Как боюсь всего, что никак необъяснимо. Не подлежит анализу моих железобетонных мозгов! Как цунами, извержения вулкана и землетрясения. Я боюсь явного проявления стихии. Этот пришибленный шаман умеет ими управлять. Значит, знает что-то такое, чего не знаю я.

Сказал складно, осмысленно: видно, много об этом думал. Стоически дочистил ботинок, густо навоняв сапожной ваксой, и стал обуваться.

— Неужели она до сих пор под влиянием этого шамана? — с сомнением спросил Терехов. — Как-то не верится...

— Да мне самому не верится! — словно за спасительную соломину, ухватился Репей. — Она на голову его выше! В прямом и переносном... Она настоящая шаманка. А с чего Мешков шаманить стал? Сначала дровами торговал возле дороги на Укок и конским мясом, когда народ сюда попёр. Не для шашлыков! Ну кто станет сейчас жрать конину? Сказки рассказывал, дескать, будучи на плато, надо непременно развести большой костёр и принести жертву принцессе конским мясом... Полная белиберда, но люди верят! Люди у нас в нелепость верят охотнее, убеждать не нужно. Очень уж хочется чуда! Десяток старых кляч купил у алтайцев за копейки, а распродал по кускам за миллионы. У него полено стоит двести рублей! Так и нажил первые капиталы. Поражаюсь: чем он мог взять Ланду? Про порталы наврал? Свести обещал? За что ещё держит? Знаю, о чём подумал. Нет, секса там не было никогда. Попытка была, но шаман в аркан угодил. В этом смысле она железная леди. К деньгам равнодушна... Не знаю! Как так можно заморочить голову? Даже Палёна раскусила Мешкова за каких-то полгода.

— Вот Палёна тебя точно любит, — вспомнил Терехов. — Преданно и беззаветно...

Хотел добавить, точнее, укорить, мол, а ты её друзьям даришь, как вещицу, но увидел, что Жоре и так горько — промолчал. Репьёв оценил недосказанность как-то по-своему.

— Теперь понятно: ты просто так отсюда не уедешь, — вдруг заключил он. — Если удостоился чести побывать в чертогах и выйти оттуда с нормальной головой. Не полудурком, без похмельного синдрома. И верхом на лошади! Значит, жди, позовёт ещё.

Вероятно, Репей и явился сюда, чтобы «принять» очередного страдающего безумца и по старой дружбе сопроводить его до ближайшей наркологии.

Жора так же на глазах протрезвел, зашнуровал ботинки и притопнул ногами. Терехов ждал продолжения, и оно последовало:

— Не в службу, а в дружбу... Как поедешь к ней в следующий раз... флаг с кунга сними. Это просто: рукой через люк достанешь.

И поднял глаза к потолку.

— Глупый вопрос — зачем?

— Вот именно, глупый... Знак мне подать. На флаге радиомаячок.

— А ты ползком за мной? В чертоги?

Репей опоясался ремнём, продёрнул под погон портупею и заговорил уже со злой иронией:

— Нет, Мешкова боюсь. Командный пункт — частная собственность. Шаман выкупил у Министерства обороны за двадцать копеек. А там одной мобзакладки на миллионы. Знаю даже, кому и сколько на лапу дал. Теперь в травоядном кафе этого чудотворца подают ананасы... Ты ел настоящие советские консервированные ананасы? Тридцатилетней выдержки? А питательный завтрак — густой джем из хурмы с кешью и миндалём? Энергетической дозы хватает на сутки. Пища для спецназа. Или брикетированную сушёную чернику? Специально для снайперов закладывали, чтоб повысить остроту зрения.

Застегнулся по форме, надел зелёную фуражку и проверил пальцем кокарду. И преобразился так, словно пять минут назад жаловался, глубоко страдал и почти плакал здесь совсем другой человек!

— Но просьба будет, — уже на пороге сообщил он. — Передай Ланде: увидеть её хочу. Поговорить есть о чём, но с глазу на глаз. И попробуй убедить, такая встреча нам обоим нужна. Пусть не в чертогах — здесь, например. Ну или просто под лунным небом. Не согласится, дай знак, когда пожалует. Флагом... А она непременно сюда ещё приедет. Ты ведь гнедого жеребца ей оставил?

Репей уже закрыл за собой дверь, когда Терехов вспомнил, что хотел спросить: зачем Луноход шастает по плато в полнолуние и заставляет палить красными ракетами? Но понял, что опоздал: задавать подобные вопросы следовало вовремя, когда Жора был расплавлен в чувствах и эмоциях, как ручной, диванный шпиц. А этот, ушедший, напоминал служебного овчара и правды бы не сказал никогда.

Скоро на улице затарахтел дизельный «Урал» и как-то неслышно уехал. Или Терехов задремал сидя и на несколько минут утратил ощущение реальности. Когда он выглянул из кунга, увидел только следы колёс по раскисшему снегу да пасущуюся на зелёной проталине кобылицу. На этом месте значился объект съёмки, совсем рядом с кунгом, но о работе и думать не хотелось, поскольку валило в сон, и отогнать его не могла даже самая жгучая мысль. Обычно после таких разговоров, оставаясь один, он много раз перетирал в уме его детали, пытался увидеть то, чего раньше не заметил, найти связующие звенья, но сейчас обрадовался, что Жора так быстро исчез, запер дверь, стащил наконец-то мокрые сапоги и уснул в кресле, откинув спинку.

21

Но выпутывался из сна тяжело, как из липких сетей. Слышал какие-то отдалённые голоса, слаженное хоровое пение, однако увещевал себя, что всё это снится, что рядом никого нет и быть не может, есть время поспать ещё, пока не открыл глаза и не увидел в окошке отблески огня. Красные сполохи плясали по бордовым войлочным стенкам кунга, создавая впечатление пожара, и это подстегнуло Терехова. Он наконец-то выдрался из тягучей смолы сна и первое, что обнаружил, — от неудобной позы заклинило шею.

На улице была темнота, но в полусотне шагов от кунга, на зелёной проталине, горел большой яркий костёр, и поодаль от него отблёскивали фары и стёкла машин. И ещё вроде бы мельтешили фигуры людей. В общем — типичный стан организованных и опытных туристов. Все иные сидят без костра или приходят клянчить дрова, выменивая их на спиртное. Кого могло принести в такую погоду и время, когда туристический сезон вроде бы закончился: на перевалах гололёд, на дорогах слякоть, реки от дождей разлились...

Терехов напрочь заспал долгий разговор с Репьёвым и вспомнил о нём, когда, шаря в потёмках, наткнулся на забытую им фляжку со спиртом. И сразу ожгло: а ведь Жора глубоко несчастный человек! Бесконечно влюблённый и безутешный, он приезжал сюда, чтобы обрести хоть какую-нибудь надежду. Через себя переступил, всю истории отношений рассказал — и всё, чтобы он, Терехов, договорился с Ландой о встрече, поскольку сам добраться до неё не может. И не потому что боится какого-то шамана; видимо, отношения у них такие, что нельзя нарушать границы среды обитания. Жить в замкнутом пространстве одного плато — это всё равно что в городской квартире, когда семья разваливается и появляется множество самых разных претензий. В общем, нельзя дышать одним воздухом, если людей уже ничто не связывает. Возможно, поэтому Репьёв и рыщет по плато в полнолуние, дабы перехватить возлюбленную на нейтральной территории.

Надо завтра же с утра поехать к ней на командный пункт! Заодно проверить, найдёт ли он дорогу, не подействует ли на него заклятье шамана! Эта мысль взбодрила Терехова, но следующая, беспокойная, захрустела в мозгу вместе с шейным позвонком: где кобылица? Как бы случайные гости её не отогнали! А то съездишь... Не нашли другого места, где стан поставить!

Романтически настроенные, самые смелые, пьющие и непьющие туристы, оказавшись в зоне покоя, с наступлением пугающих сумерек начинали испытывать беспокойство и жались поближе к любому обитаемому месту. Темнота наконец-то вразумляла, что они ночуют на кладбище и что тут ночью возможно всякое, да ещё подогревали друг друга ходившими на Укоке страшилками и слухами. Бывало, что нагоняли на себя такого ужаса, что в поисках защиты прибегали к топографам. Те, кто привозил с собой батареи пива или водки, храбрились, но к утру от того же неуёмного страха выпивали все запасы и потом страдали синдромом похмелья без всякого мистического участия духа плато Укок.