Чёрная жемчужина Аира
Шрифт:
Проклятье! А может… она ещё в храме?
Он снова ругнулся и широкими шагами взбежал по лестнице, почти перепрыгивая через ступеньки, и едва не налетел на Флёр. Его невеста сначала надула губы, всем своим видом показывая, как она обижена и расстроена, но тем не менее тут же взяла его под руку, вцепившись намертво в рукав его сюртука, как клешня краба. Но Эдгар этого и не заметил — так был зол на себя. Он сосредоточенно рассматривал толпу — люди оставляли корзины с выпечкой и фруктами для бедных, а святой отец благословлял детей.
— Позволь, я тебя представлю Жильберу Фрессону, — Рене взял Эдгара за локоть с другой стороны
Приветствие получилось церемонным, уж в этом вопросе Рене умел напустить важности. Эдгара заодно представили и мадам Фрессон — высокой худой женщине в бордовом платье. Но он был рассеян, и лишь сдержанно кивнул, поцеловал баронессе руку, а сам всё продолжал искать глазами в толпе незнакомку в зелёном платье.
Жильбер Фрессон тоже был рассеян, они перебросились какими-то незначительными вежливыми фразами и разошлись. А затем Эдгар направился к тому месту, где сидела незнакомка, и хотел поднять ветку цветов, которую она оставила, но его опередила рука Фрессона.
— Вы позволите? — произнёс он, перехватывая трофей у Эдгара.
— Да. Конечно, — было бы глупо ответить что-то другое.
Их взгляды встретились, и усмехнувшись, Эдгар спросил:
— Любите франжипани?
— Эээ, да, — Фрессон замялся, но потом добавил с ответной усмешкой, — вижу, что и вы — тоже.
— Вы не знаете, случайно, кто сидел на этом месте? Я просто ещё не всех здесь знаю.
Здесь? — Фрессон как-то неопределённо пожал плечами. — Мне кажется, здесь… никого не было.
— Вы уверены?
— Абсолютно! Простите, я должен идти, — и кивнув в знак вежливости, Жильбер Фрессон быстро удалился.
Проклятье!
Эдгар подумал, что сегодня он только и делает, что грешит в храме, ругаясь совершенно неподобающе. Он ещё раз посмотрел на лежащие на полу лепестки. Всё это было так реально.
Ну не могло же ему это всё казаться! Может, именно так и сходят с ума?
Флёр стояла и смотрела на него, демонстративно надув губы, но в её прекрасных голубых глазах отражалось штормовое море. Будь он ньором, наверное, его бы уже запороли до смерти на конюшне, а так, пока он не стал её мужем, видимо, она сдерживала себя изо всех сил.
Они вышли из храма, и, стоя на ступенях, Эдгар принялся разглядывать толпу на площади, и людей, идущих к коляскам, в ожидании одного — не мелькнёт ли в светло-зелёное платье.
И не мог объяснить, почему в душе он так зол. И на что он зол? На эту собственную беспомощность и странные желания? На безвыходность ситуации, или на Флёр и своё решение жениться на ней?
И казалось, что именно последнее угнетает его больше всего. Потому что незнакомка с цветами франжипани больше не покидала его мыслей, она сводила его с ума этой недосягаемостью и тем, что он никак не может отличить реальность от видений. Он хотел видеть её снова. И не знал, что с этим делать.
Он стоял так некоторое время, пока Флёр не потянула его за рукав со словами:
— Ну сколько можно стоять на солнце? Мы же тут изжаримся!
А когда они спускались по лестнице, Эдгару снова показалось, что кто-то смотрит ему в спину. Он оглянулся, но на ступенях стояли только прихожане и святой отец, и больше никого не было.
Но ощущение того, что кто-то за ним наблюдает, не покидало его всё время, пока они шли через площадь к своему экипажу. Эдгар отвёз домой мадмуазель Лаваль, а затем поехал в оружейную лавку и купил пистолет.
Глупая! Какая же ты глупая, Летиция!
— Пожалуйста, можно побыстрее! — погоняла она возницу.
Летиция бежала из храма, не чувствуя под собой ног. Сославшись на дурноту и прикрыв губы платком, тихо выскользнула на крыльцо, а уж оттуда помчалась стремглав. Она и подумать не могла, что всё обернётся вот так. Сердце колотилось, едва не ломая рёбра, и руки дрожали, когда она забиралась в коляску.
А всё ведь почти получилось.
Ей удалось выбраться из дома Бернаров под благовидным предлогом. К счастью, сегодня день её покровительницы — Святой Сесиль, и она сказала, что ей обязательно нужно на исповедь и посетить службу в храме. Но поскольку дело это было не быстрое, а сегодня вечерним пароходом прибывали мадам Селин и Аллен Бернар, то Аннет, слава Богу, за ней не увязалась — мадам Селин обещала привезти ей подарки из столицы.
Летиция сорвала ветку цветов франжипани, как было оговорено в письме, и расположилась на скамье, мысленно попросив святую Сесиль помочь ей. Храм наполнялся людьми быстро, и когда появился мсье Жильбер, места рядом с ней уже были заняты, но увидев цветы в её руках, он просиял, как золотой ливр, сел поодаль, обхватив руками колено, и принялся терпеливо ждать окончания проповеди. И это было хорошо — не на проповеди же им говорить о чувствах…
Она улыбнулась мсье Фрессону многообещающей, но сдержанной улыбкой, и отвернулась, чтобы сесть в пол-оборота, понимая, что теперь он не оторвёт от неё глаз всё то время, пока святой отец с амвона будет говорить о нравственности и грехе.
Но потом случилось то, чего она не могла представить даже в страшном сне…
Летиция узнала его сразу. Когда он шёл между рядами с прекрасной белокурой девушкой, похожей на ангела. Она держала его под руку так по-хозяйски, что никаких сомнений не было, что это его жена. Вернее, как оказалось, невеста…
Женщины позади Летиции, не стесняясь, обсуждали новую пару. Но самым большим потрясением было узнать, что её таинственный незнакомец, не кто иной, как Эдгар Дюран. Их сосед по плантации, наследник проклятого поместья «Жемчужина» и кровный враг Бернаров. А белокурый ангел — его невеста, помолвку с которой они празднуют завтра.
Проповедь началась, а Летиция не могла оторвать от него глаз. Он сидел в другом ряду, чуть впереди, и его спутник что-то шептал ему на ухо. И это было очень удачно, потому что Летиция могла наблюдать за ним исподтишка, не привлекая внимания. Она рассматривала его беззастенчиво и жадно: сюртук строгого покроя, воротничок белой рубашки, аккуратную стрижку и профиль его лица, хмурый и какой-то усталый. Сердце у неё колотилось так часто и так громко, что, казалось, его удары слышат даже две пожилые дамы, сидящие от неё по обе стороны. И словно в насмешку откуда-то с улицы сквозь приоткрытые окна стуку её сердца начали вторить гулкие удары барабанов. Тех самых барабанов…
Совсем, как в прошлый раз…
Ничем другим, как безумием или колдовством, это объяснить было нельзя. Что с ней такое творится? Может, виновата их постыдная тайна, а может — её постыдные мысли? Ведь этот человек — колдун, враг её семьи, да ещё и помолвлен, зачем ты смотришь на него так, словно хочешь коснуться? Зачем вспоминаешь тот поцелуй? Зачем всё время думаешь о нём?
Зачем, Летиция? Зачем?
И словно услышав её безмолвный вопрос самой себе, он обернулся. И время остановилось.