Чернее, чем тени

(То ли она действительно не понимала, что Софи ведёт с ней свою любимую игру в вопрос-ответ, то ли у этой девушки железные нервы).

Лицо Софи приняло задумчивый вид.

– Что ж… – протянула она. – Это, пожалуй, верно. Лучше всё проследить самостоятельно.

Она забрала у Китти записку, ещё раз взглянула на текст и недовольно скривила рот.

– Но меня раздражает эта латиница. Сбивает с мыслей каждый раз, приходится переключаться. Китти, будь добра, перепиши по-нормальному. Надеюсь, – губы её вновь сложились в усмешку, – до конца перевести сможешь, без того чтоб я тебе диктовала?

– Конечно, – учтиво ответила Китти и, приняв записку, вернулась на своё место. Скорее всего, она уже догадалась – не могла не догадаться, – что Софи не знает английского, равно как и любого другого иностранного языка. Но на лице Китти это никак не отразилось.

(По правде говоря, Софи вообще не закончила школы: в те трудные времена были дела поважнее. Документы же появились много позже задним числом – на всякий случай).

– Просто напиши с обратной стороны, ещё бумагу на них тратить, – кинула Софи вслед секретарше, затем добавила с той же ехидцей. – Только, Китти, разборчиво. Чтоб можно было хотя бы понять, что это.

– Да, Ваше Величество.

(Если уж честно, Кедров всегда недолюбливал эту Мисс Безупречность, но вот к чему-чему, а к почерку Китти было сложно придраться).

– Всё приходится проверять самой, – вздохнула Софи. – Мои подчинённые ничего не понимают, а министры вообще никуда не годятся. Хотя… – она подпёрла кулаком подбородок и задумчиво уставилась вдаль, – может быть, и я на самом деле ничего не понимаю… Да, Эндрю?

– Вы отлично всё понимаете, Ваше Величество.

19.

– А это точно правда – про уголь? – недоверчиво произнесла Лаванда, когда они поднимались уже по лестнице в квартиру. – Постоянно же ходят разные слухи, ты сам говорил.

– Точно, – Феликс кивнул с видом человека, у которого есть совершенно неоспоримые доказательства, но который не видит смысла их приводить.

– Но откуда это известно?

– Это… ну, это сведения такого сорта, что особо и не скрываются. Давай дойдём сначала.

Оба замолчали и не произносили ни слова до того, как закрылась входная дверь квартиры и ключ дважды со звоном перевернулся в замке.

Феликс, пройдя в комнату и удовлетворённо подбрасывая всю связку на ладони, продолжил:

– Есть же разные виды «тайн». Что-то действительно скрывается, что-то не очень… Кое-что, наоборот, муссируется, чтобы массы знали, – например про то, что Нонине лично участвовала в боях на юге (я, впрочем, в этом сильно сомневаюсь). А вот, скажем, тот факт, что у неё поддельный диплом, – это как-то не очень удобно и как-то не вяжется с образом мудрой матери народа. Поэтому эта инфа действительно тайная. Хотя и её, как ты видишь, можно раскопать.

– Ну а уголь? – нетерпеливо напомнила Лаванда. То, что, в глазах Феликса, Софи есть собрание всех пороков, она и так знала.

– Уголь… Ну а зачем им скрывать про уголь? Это ведь даже играет на руку. Все знают, что в случае чего Софи стоит только написать углём имя человека и сжечь потом бумажку с этим именем – и всё, человека нет. Даже если она ничего подобного делать не будет, всё равно, страх – великое орудие власти.

– Написать и сжечь… – задумчиво повторила Лаванда. – Это так говорят, да? Похоже больше на детскую страшилку.

– Про «написать и сжечь» – это из той же легенды. Все амулеты действуют ровно таким же образом, – Феликс недовольно поджал губы. – А про то, что уголь у Нонине… Тебе не хватает всех этих исчезновений и таинственных несчастных случаев?

– Не особо, – покачав головой, призналась Лаванда.

– Ну хорошо, а то, что раньше уголь принадлежал Чексину? И вот это уже точно: это заявляли такие люди, которые не стали бы разбрасываться словами. (Разумеется, делали они это много позже и когда уже были на безопасном расстоянии). Думаю, амулет вполне мог перейти к Софи как трофей.

– Ну, допустим, – Лаванда опустилась на диван напротив его кресла и пожала плечами. – Но почему в таком случае она так редко им пользуется? За столько-то лет могла бы уже устранить всех недовольных и править теми, кто останется, так, как захочется.

– А смысл? – Феликс развёл руками. – Смысл править голыми камнями и сожжённой землёй? Они даже не смогут подтвердить, что ты ими правишь. А те, кто останутся… На всё согласная и вечно всем довольная кучка? Это неинтересно. Ей нужны живые человеки. Человеков можно ломать, прогибать под себя, подчинять их…

Лаванда попыталась подавить смешок, но у неё не получилось:

– По твоим словам она выходит какой-то маньячкой и бесцельной садисткой.

– А почему бы и нет?

«А почему бы и да», – подумала Лаванда, но говорить этого уже не стала: с Феликсом было бесполезно спорить. Любопытно, однако, как в голове у кузена возникла такая странная конструкция побуждающих причин. Либо вычитал где-нибудь, либо, где-то в самых тёмных закоулках души, она была не вполне чужда и ему самому.

– И даже если Нонине удастся сместить с поста, уголь всё равно останется при ней, правильно я поняла? – спросила она вместо этого, чтоб как-то примириться и загладить несогласия.

– Именно что, – кивнул Феликс. – Даже если случится невероятное и мы её свергнем, она быстро вернёт себе власть обратно. И, конечно же, всё припомнит тем, кто был причастен.

Он ненадолго замолчал, затем усмехнулся:

– Только этого не случится. Никто не станет её свергать.

– А как же вы? – удивилась Лаванда. – Ты же говорил…

– Нас мало. Если бы люди поднялись и вышли на улицы… Но сейчас не та эпоха, – он покачал головой. – Они не поднимутся.

– Думаешь?

– Определённо, нет. Так что нам остаётся только болтовня. Надо же напоминать друг другу, что мы против, – Феликс невесело улыбнулся.

20.

Лаванда шла по старому коридору с довольно низким потолком и неровными обшарпанными стенами. Она специально пришла сюда, хотя и не думала, что это место будет таким мрачным.

Но ведь в любой момент можно остановиться и выйти отсюда, – напомнила она себе. Вернуться обратно – в обычный человеческий мир, где буднично гудит холодильник на кухне, а у окон тихо колышутся светлые шторы. Но перед этим ей надо было выяснить – ей надо было поговорить.

Лаванда не знала, насколько происходящее в сферах соответствует событиям реальным, но что-то подсказывало ей, что все эти картинки и образы не просто так – что в сферах, как в кривых стёклах, преломляется и отражается земная человеческая жизнь, только по-своему, в непривычном виде. А стало быть, разговор с человеком, с которым никак не поговоришь иначе, не будет громыханием бессмысленных звуков.