Чернильно-Черное Сердце

Когда она увидела его непонимающий взгляд, то добавила:

— Сегодня утром ее нашли повешенной.

— Черт, — воскликнул Страйк.

— Да, — сказала Мэдлин. — Ей было всего двадцать три.

Она потягивала шампанское с мрачным видом, а затем прокричала ему в ухо:

— Никогда раньше не встречала частного детектива.

— Это насколько тебе известно, — ответил Страйк, и она рассмеялась. — Чем ты занимаешься?

— Я ювелир, — крикнула она в ответ, и ее легкая улыбка сказала Страйку, что большинство людей узнали бы ее.

В этот момент танцпол был переполнен разгоряченными телами. Многие люди надели блестящие праздничные шляпы. Страйк видел, как дородный русский, который говорил о «Тангейзере», обливался потом, подпрыгивая в ритм песни «Rather Be» группы Clean Bandit.

Мысли Страйка переключились на Робин, которая сейчас была где-то в Альпах, возможно, пьяная от глинтвейна, танцующая с недавно разведенным мужчиной, на встрече с которым настаивали ее друзья. Он вспомнил выражение ее лица, когда наклонился для поцелуя.

С тобой мне так легко, (в помещении звенел голос Джесс Глинн)

И эта простота священна, Когда мы вместе здесь, Имею все, что я хотела…

“Одна минута до 2015 года, дамы и господа”, — сообщил диджей, и Мэдлин Курсон-Майлз взглянула на Страйка, осушила свой бокал с шампанским и снова прокричала ему в ухо:

— Эта высокая девушка в смокинге — твоя девушка?

— Нет. Друг, — ответил Страйк. — Сегодня вечером мы оба не у дел

— Значит, она не будет возражать, если я поцелую тебя в полночь?

Он посмотрел вниз на ее милое, манящее лицо, теплые карие глаза, волосы, рассыпавшиеся по обнаженным плечам.

— Она не будет, — сказал Страйк с полуулыбкой.

— А ты будешь?

«Приготовьтесь», — проревел диджей.

— Ты замужем? — спросил Страйк.

— Разведена, — ответила Мэдлин.

— Встречаешься с кем-нибудь?

— Нет.

«Десять…»

— В таком случае, — сказал Корморан Страйк, отодвигая пустую пивную бутылку.

«Восемь…»

Мэдлин наклонилась, чтобы поставить свой бокал на ближайший столик, но промахнулась: он упал на покрытый ковром пол, однако она, выпрямившись, лишь пожала плечами.

«Шесть…пять…»

Она обвила своими руками его шею. Он обнял ее за талию. Она была тоньше Робин, Страйк чувствовал ее ребра через обтягивающее платье. Желание в ее глазах было для него как бальзам. Это был канун Нового года. К черту все.

«Три … два … один…»

Она прижалась к нему, запустив руки в его волосы, а язык — ему в рот. Воздух вокруг них был наполнен криками и аплодисментами. Они не отпускали друг друга, пока не прозвучали первые хриплые такты песни «Auld Lang Syne». Страйк огляделся. Не было видно ни Минж, ни Легс.

— Мне скоро надо будет уйти, — крикнул он, — но я хочу узнать твой номер.

— Тогда дай мне свой телефон.

Мэдлин набрала для него свой номер, затем вернула телефон и, подмигнув, пошла прочь, растворившись в толпе.

Мидж появилась через четверть часа. Легс вернулась к школьной подруге, ее тушь была размазана.

— Она продолжала искать место, откуда могла бы позвонить, но безуспешно, — прокричала Мидж ему в ухо. — Поэтому вернулась в туалет, чтобы хорошенько поплакать.

— Очень жаль, — сказал Страйк.

— У тебя на губах помада? — спросила Мидж, глядя на него снизу вверх.

Он вытер рот тыльной стороной ладони.

— Встретил старую подругу моей матери, — сказал он. — Что ж, счастливого 2015 года.

— И тебе того же, — сказала Мидж, протягивая руку, которую он пожал.

Глядя на ликующую толпу, где летали воздушные шары и взрывались блестки от хлопушек, Мидж прокричала Страйку в ухо:

— Никогда раньше не встречала Новый год в туалете. Надеюсь, это не дурное предзнаменование.

Глава 4

Ну а пока покойтесь с миром лета розы Портрет ваш инеем напишут нам

морозы.

Зима нам дарит снега чистые страницы,

Чтоб с новой силой снова жизнью насладиться.6

Хелен Джексон. Январь

В целом Робин хорошо провела время в Церматте. Она уже забыла, каково это — спать по восемь часов в сутки; она наслаждалась едой, катанием на лыжах и компанией своих друзей; и почти не дрогнула, когда Кэти, с выражением беспокойства, сменившегося облегчением после спокойной реакции Робин, сообщила, что Мэтью с Сарой действительно приезжали в Мэссем на Рождество вместе со своим новорожденным сыном.

— Они назвали его Уильям, — сказала Кэти. — Как-то вечером мы встретили их в пабе «Гнедая лошадь». С ребенком нянчилась тетя Мэтью. Эта Сара мне совсем не нравится. Очень уж самодовольная.

— Я тоже не скажу, что без ума от нее, — сказал Робин. Она была рада, что избежала почти неминуемой встречи в их родном городе, а, если повезет, на следующее Рождество настанет очередь семьи Сары принимать у себя внука, так что опасного столкновения не случится.

Из спальни Робин открывался вид на заснеженный Маттерхорн, который пронзал ярко-голубое небо, как гигантский клык. Свет на этой горе, в форме пирамиды, менялся от золотого до персикового, от чернильно-синего до верескового, в зависимости от угла наклона солнца, и, сидя в одиночестве в своей комнате, созерцая пик, Робин была как никогда близка к состоянию умиротворения и понимания своего пути, которые она искала, отправляясь в это путешествие.

Единственной деталью праздника, которую Робин с радостью бы исключила, стал Хью Джекс. Он был на пару лет старше и занимался фармацевтической химией. Его аккуратная песочная бородка, широкие плечи и большие голубые глаза делали его довольно приятным, но все же Робин он казался немного жалким.

Независимо от темы беседы, ему каким-то неимоверным способом удавалось свернуть разговор к своему разводу, который, по-видимому, стал для него полной неожиданностью. После шести лет брака его жена вдруг объявила, что она с ним несчастлива, причем уже довольно давно, собрала чемоданы и уехала. За первые дни выходных Хью дважды успел поведать Робин свою печальную историю, и после второго, практически идентичного рассказа, она искала любую возможность, чтобы больше не пересекаться с ним за ужином. К сожалению, намека он не понял и продолжил искать ее общества, пытаясь расспросить о подробностях ее неудачного брака таким скорбным тоном, будто они оба страдали от одной и той же неизлечимой болезни. Робин решила продемонстрировать оптимизм, сказав ему, что в море еще много рыбы и она, например, даже рада снова почувствовать свободу. Водянисто-голубые глаза Хью чуть повеселели, когда он ответил ей, что восхищается такой смелостью, и Робин забеспокоилась, как бы он не воспринял ее заявление о счастливой независимости как молчаливое приглашение.

— Он милый, правда? — с надеждой спросила Кэти вечером в баре, когда Робин, наконец, удалось избавиться от Хью, прослушав целый час анекдоты о его бывшей жене.

— Он ничего, — подбирала слова Робин, не желая обидеть кузину, — но совсем не в моем вкусе, Кэти.

— Обычно он довольно забавный, — разочарованно сказала Кэти. — Ты не видела его, когда он в ударе. Вот посмотришь, когда он приговорит пару стаканчиков.

Но в канун Нового года, выпив много пива и шнапса, Хью сначала стал буйным, что было не особенно забавным, а затем — чересчур сентиментальным. В полночь две пары начали целовать своих партнеров, и Хью с затуманенным взглядом потянулся к Робин, которая позволила ему поцеловать себя в щеку, а затем попыталась освободиться, пока он пьяно дышал ей на ухо: «Ты такая милая».