Чернильный ангел повесть
Шрифт:
Теперь звонкие голоса там снова не звенели – но хотя бы удалось покончить с ложью: домики и грибочки были разломаны, ложный детсад уничтожен.
За самим зеленым забором с победой демократии было решено устроить хоспис… но как-то не получилось. Из глухой дверки в заборе все время почему-то выходили румяные, мордатые, веселые люди, отнюдь не похожие на умирающих… Вот вышли и сейчас.
Но сладко было проехать через поле бывших великих надежд!
Так… Я огляделся. Теперь у меня другие друзья.
Мы проезжали мимо ярко-желтого сруба – кто-то строил огромную простую русскую
– Наш шеф строится… Вот так – скромно, по-ленински! – усмехнулся Савва.
Я огляделся пошире. Да, меняется пейзаж! Бывшая строгая обкомовская роскошь, не бросающаяся в очи, сменялась тесной аляповатостью… вон кто-то замок строит. На каменных стенах – выпуклые кресты… Филиал знаменитых Крестов?.. Проехали!
Теперь надо прислушаться к новым друзьям.
– Значит, так, – усмехался Савва. – Командир выступает перед частью. Вот, говорит, как у нас люди в армии растут. Вот Егоров был простой комбайнер, а теперь – зампотех полка! Сергеев после школы к нам пришел – а теперь командир роты химзащиты…
Политрук сидит рядом и шепчет: “Про меня скажи… про меня скажи!” Командир поворачивается к нему: “…А ты как был мудаком, так и остался!”
В ответ Левин протяжно зевнул. Переехали мост над каменистой речкой… Когда-то мы тут гуляли… Теперь гуляют они.
– Опять же, – Савва вдруг почему-то завелся, – командир выступает перед частью. Лепит: у нас в армии очень высокий моральный уровень. К примеру, я живу с женой тридцать лет и ни разу не изменял! Даже и не думал! Политрук ему шепчет:
“Двадцать, товарищ командир!” – “Что?” – “Двадцать лет вы живете со своей женой, товарищ командир”. – “Молчи ты… Так о чем это я? Ах да! Со своею женой я живу тридцать лет и ни разу ей не изменил!” – “…Двадцать, товарищ командир!” – “Слушай! Отстань!
Это я с твоей женой живу двадцать – а со своей тридцать!”
Теперь уже Левин зло глянул на Савву, что означало вроде бы: прекрати! Что – “прекрати”? Я пытался понять, что происходит. И наконец понял.
– Политрука, что ли, везем? – кивнул наконец Савва в мою сторону, потеряв надежду достать меня тонкими намеками.
– Чего ты мелешь-то? – произнес Левин.
– Ну а кто ж он? – теперь уже открыто дерзил Савва. – Небось в книжках своих пишет, как нам всем хорошими быть!
– Никогда! – воскликнул я возмущенно.
– А за что ж тебе деньги платят?! – Савва презрительно уставился на меня.
– А ни за что! – Я тоже завелся.
Куда везут? На моральную казнь? Тогда зачем так далеко?
Я стал поглядывать в окно – и вдруг забыл о моих мучителях!
Наплывало…
То, что я не надеялся никогда уже увидеть и даже был уверен, что то было видение… Ан нет! Вон оно, за соснами…
Давно это было, но как будто сейчас, мы с женой шли по почти уже призрачному мартовскому снегу, капли с крыш прожигали во льду желтые дырки. Мы сняли шапки – от голов повалил пар. И тут мы увидели вот эту затерянную в чаще столовую. Странно – для кого бы она? Вокруг – никого. Мы вошли… Большой зал, просвеченный солнцем. Чистые столики. Тишина.
Длинная алюминиевая стойка: салаты, винегреты, светится в лучах солнца пар
над чанами с супами. Мы взяли подносы, тарелки, набрали салатов, хлеба. Так никто и не подошел. Заколдованная столовая?– Наливайте, наливайте! – вдруг донесся откуда-то из гулкой глубины голос.
Мы налили по тарелке горохового супа, набрали гуляша с подливой, поставили компоты – и долго ждали у сияющей никелированной кассы.
– Ешьте, ешьте! Потом! – донесся тот же приятный голос, который, как нам показалось, удалялся.
Мы сели пересмеиваясь, шепча, что это, видимо, дворец заколдованного чудовища, ждущего Аленушку, которая его расколдует, – а пока что он угощает всех!
Мы поели, постояли у кассы еще…
– Эй! А платить кому? – крикнул я.
Тишина. Потом донеслось издалека:
– Да ладно, ребята!
Был ли в жизни момент большего счастья? Мы вышли на крыльцо, зажмурились на солнце. Не то что мы радовались халяве – просто приятно было побывать в раю. И вот – неожиданно возвратился сюда.
…Что – настал час расплаты? Я пошевелился на сиденье – немножко прилип.
Да, теперь тут не рай… Во всяком случае, не бесплатный.
Впритирку стояли шикарные тачки – среди них преобладали бандитские “броневички” с никелированными кроватными спинками вместо бамперов. Стоял какой-то технический автобус с маленькими окнами, черные кабели выползали из него и ползли по ступенькам.
Над дверью была круглая надпись, с желтым кругом внутри:
“Золотой блин”. Левин сиял. Нет… хорошее название…
Соответствующее!
Мы вошли в зал, судя по гулкости – просторный. Не было видно почти ничего. За этим залом призрачно брезжил другой, с игорными столами. Похоже, что тут вечная ночь. И жара! Колотилась музыка, и в прокуренной тьме нас стали колоть и тут же исчезать тонкие лазерные “иглы”: синяя – зеленая – красная. Левин шел впереди – маленький, пузатый, лоснящийся, в мятой, выбившейся на животе рубахе, – но все, попадавшиеся на пути, почтительно кланялись.
Левин вскарабкался на низенькую приступочку сцены, взялся маленькой ручкой за стойку микрофона:
– Ша!
Ансамбль, состоящий из четырех лохов в переливающихся костюмах, резко умолк.
Левин повесил микрофон на стойку и взял протянутый ему из зала другой – мохнатый, похожий на растрепанную шерстяную шапку.
– Дорогие друзья! – заговорил он весело и слегка гнусаво, как многие радиоведущие. – С вами снова ваш друг Сеня Левин, президент – и одновременно почетный член, – (Сеня хохотнул), – названной в честь Сени Левина фирмы “Селяви”!
Сеня Левин – “Селяви”… Молодец! Сам придумал?
– Я снова с вами со всеми, кто в пути, кто выехал из дома, или кто едет к дому, или, наоборот, вовсе не собирается домой! Я с вами! Мы снова вместе с радиостанцией “Парадайс”, которую, я надеюсь, все полюбили, находимся в самом знаменитом клубе
Карельского перешейка “Золотой блин”, который работает круглосуточно!
Гусляры вдарили по струнам.
– Рад сообщить вам, что фирма “Селяви” придумала для вас новую мульку. Если вдруг – тьфу, тьфу, тьфу! – забарахлит на ходу ваш мотор, то лучшие! Лучшие мастера Карельского перешейка!..