Черное перо серой вороны

Минут через пятнадцать гувернантка прикатила никелированный столик, накрытый скатертью.

– Сами расставите, или и на это не способны? – спросила она, устремив свой неподвижный взгляд куда-то за пределы видимого.

– Большое спасибо. Расставим, идите отдыхайте, – поспешил разрядить обстановку Нескин, отметив про себя, что женщине с таким змеиным взглядом устроиться где бы то ни было не так-то просто.

Они молча выпили по рюмке французского коньяку, лениво зажевали его лимоном.

Осевкин вынул из кармана мобильник, набрал номер, спросил, услыхав хриплый со сна голос начальника охраны комбината Щуплякова:

– Ну как там дела? Нашли писателей?

– Ищем. Я провел предварительный опрос среди рабочих и служащих. Пока никаких данных. С утра начнем детальную разработку.

– Чтобы завтра к вечеру всех выявили! – рявкнул Осевкин и принялся набирать другой номер.

Он выяснил, как отработала вторая смена, не было ли каких чепэ, сколько фур прибыло за товаром, пришли ли цистерны из Германии, и много чего еще, отрывая людей от сна, нисколько не заботясь их состоянием.

Нескин терпеливо ждал, с любопытством поглядывая на Осевкина. Сперва ему показалось, что тот своей активностью хочет показать гостю, какой он деловой человек и как вникает во все сферы деятельности комбината. Но затем Нескин понял, что это такой стиль работы, оставшийся, скорее всего, от прошлых времен, когда все двадцать четыре часа в сутки необходимо было контролировать ситуацию как вокруг себя самого, так и вокруг заинтересованных в тебе людей, потому что на карте стоит твоя жизнь, а не только благополучие. Но те времена прошли, а привычка осталась, и вряд ли она идет на пользу делу. Однако комбинат работает, и работает в общем и целом неплохо, а стиль – это дело самого Осевкина и окружающих его людей. Если они терпят такое над собой издевательство, значит они вполне достойны своей доли, потому что совковость из них не выветрилась и долго еще не выветрится. И не только в них самих, но и в их детях и внуках. Россия, одним словом, что с нее возьмешь?

И Нескин потянулся, показывая, что неплохо бы и отдохнуть, а на самом деле подталкивая Осевкина к серьезному разговору. А чтобы Осевкин не колебался, произнес лениво:

– Надо будет сегодня пораньше уехать в Москву. У меня там тоже есть дела.

– А потом? – спросил Осевкин и насторожился, пытаясь понять, что стоит за этим потягиванием и словами.

– Потом? Потом Питер, Нижний Новгород, Екатеринбург. На твоем Угорске свет клином не сошелся.

– Свет ни свет, а дело мы делаем, – осторожно заметил Осевкин, почувствовав, что Нескин толкает его на первый шаг. И он этот шаг сделал: – И как ты оцениваешь мою работу?

– Что ж, работа как работа, – пожал плечами Нескин. – Надо бы лучше, но… Свои претензии к тебе я уже высказал, выводы, надеюсь, ты сделаешь правильные. Три месяца – самое большее на исправление положения. Надо решительнее завоевывать новые рынки, без всякого стеснения выживать с них своих конкурентов. Надо подумать о дизайне бутылок, об изменении текста инструкций на этикетках. Покупатель любит, когда к нему обращаются с добрыми, проникновенными словами. Он инстинктивно отвергает сухую информацию, даже если она содержит в себе исчерпывающие сведения об изделии. Побольше психологии, Сеня. Побольше умной психологии.

– Это я понимаю, – кивнул головой Осевкин. – И в ближайшее же время привлеку к этому делу дизайнеров и текстовиков.

– Вот и хорошо, – кивнул головой Нескин, а когда глянул на своего собеседника, встретился с его змеиным взглядом, почувствовал себя неуютно.

Они молчали, потягивая коньяк, каждый думал при этом об одном и том же – о водочном конвейере, который приносит дохода не меньше, чем все остальные, при этом государству как бы и невдомек, что оно может черпать отсюда миллиарды и миллиарды, если наложит на производство водки свою руку. И не только у Осевкина. В то же время Нескин понимал, что оно, это чертово государство, поумнев, рано или поздно руку таки наложит, и что тогда останется в сухом остатке? А с другой стороны, даже несколько месяцев могли бы существенно поправить его, Нескина, финансовое положение, так пошатнувшееся за время кризиса. Может, Осевкин уверен, что Нескин не знает о водочном конвейере? Такая мысль в голову Нескина еще не приходила, и он решил идти ва-банк.

– Я краем уха слыхал, что водка «Угорская» делается на нашем Комбинате… – И замолчал, давая Осевикну осмыслить сказанное.

– Ну и что? – вопросом на вопрос ответил Осевкин, не отрывая взгляда от лица гостя. – Нормальная предпринимательская инициатива, – добавил он после небольшой паузы.

– Я не говорю – ненормальная, – твердым голосом заговорил Нескин и даже круглое лицо его поджалось и окостенело. – Но все, что выпускается на Комбинате, есть не только твоя собственность, но и собственность концерна. Комбинат платит за землю, за воду, электричество, за наем рабочих, подоходный налог и так далее. Все эти платы идут из прибыли. А ты утаиваешь значительную ее часть.

– Твои жиды не обеднеют, – скривил Осевкин губы. – Им легко командовать и рассылать инструкции, сидя в Германии. Хапнули в России несколько миллиардов баксов из фонда МВФ и из других фондов, а теперь корчат из себя законопослушных пай-мальчиков. Что ты думаешь, мы тут сидим в глуши и ни хрена не знаем про их махинации? Все мы знаем.

– Я не о том, Сева, – перешел на примиряющий тон Нескин. – Поверь, мне особой нужды нет выкручиваться ради их прибылей. Хотя там есть и моя доля. Но вот представь себе такую ситуацию: приезжает с ревизией кто-то другой, тебе совершенно не известный человек. И какие последуют из этого практические шаги? А очень даже простые: твои активы замораживаются, цистерны с химией идут мимо Угорска, на тебя подают в суд, и все, кто раньше подавал тебе руку, от тебя отвернутся. Тебе это надо?

– Мне это не надо, Арончик. И поэтому я предлагаю тебе долю со своего бизнеса. Скажем, пятнадцать процентов.

– Ты что, смеешься надо мной, Сева? – воскликнул Нескин возмущенным голосом. – Что такое пятнадцать процентов? Тьфу!

– А сколько ты хочешь?

– Половину.

– Ну, ты даешь, Арончик! – возмутился Осевкин. – Пришел на готовенькое и – отдай половину! Где это ты нахватался таких, можно сказать, космических аппетитов? Половину… Во даешь! А ты знаешь, во сколько это мне стало? И не только в деньгах, но и в нервах? Ты думаешь, откуда я получаю спирт? С «Кристалла»? Черта с два! Я получаю спирт из Дагестана, из Северной Осетии. А там живут парни, которые даже спят с «калашами». Попробуй-ка к ним сунуться – без головы вернешься. А я и сунулся и договорился. Чего мне это стоило, только богу известно. Или аллаху.

– Да, я понимаю: криминагенная обстановка, терроризм и прочее. Но и ты меня пойми тоже. Если братья пронюхают о нашей сделке, больше всего пострадаю я. От них не только в России, но в джунглях Амазонки не спрячешься. К тому же они сами платят большие проценты, – помимо подоходных и прочих налогов, – а те, кому они платят, умеют считать каждый доллар, а главное – находить должников. Сам знаешь: лучшая разведка в мире и тому подобное… Впрочем, это не столь важно. Так на чем порешим?

– Двадцать – и ни процентом больше. Я тоже плачу. На мне висят и городская дума, и милиция-полиция, и местное отделение партии, и черт знает кто еще. И вся эта сволочь тоже умеет считать каждый рубль.

– Хорошо, – после непродолжительного молчания согласился Нескин. Спросил: – Будем подписывать договор или договоримся по-джентльменски?

– А как хочешь, так и сделаем, – усмехнулся Осевкин, и эта усмешка змеиным холодком проникла в грудь Нескину, заставив его вспомнить еще не такие уж и далекие лихие времена.

Глава 14

Солнце едва оторвалось от зубчатой кромки леса, его лучи лишь вскользь касались земли, не пробивая тонкого покрывала тумана, но он уже беспокойно клубился вдоль речки, устремляя вверх прозрачные пряди, пришел в движение над лугами, болотами и озерами. Лишь молчаливый лес, соединив вверху кроны деревьев, облитые золотом солнечных лучей, редкие из них пропускал под свой полог, поэтому туман здесь не только не таял, а густел еще больше, отчего особенно отчетливо и дробно звучала в лесу капель, наполняя его чем-то таинственным и странным, как будто какие-то невидимые существа гонялись друг за другом на тоненьких ножках, то сходясь в одном месте, то разбегаясь в разные стороны.