Чернокнижник и феи
Шрифт:
Абени вспомнила окровавленный манжет сорочки:
– Это тогда ты поранился?
– Поранился? – чуть смутился Рауль.
– Я нашла сорочку, где весь манжет был в крови.
– Это… Да… Это было тогда. Я не хотел тебя пугать и тревожить. Мне оказала помощь Зола.
– Голубое платье Золы…
Рауль громко и жалобно выдохнул:
– Абени, не напоминай – мне до сих пор стыдно… Разбитые пробирки, склянки, везде все в редких порошках и травах, и я… На полу с окровавленной рукой… Мне очень жаль, что я испортил платье Золы. Надеюсь, его еще можно спасти? А то после кондитерской
Зола кивнула:
– Почему бы и нет… Мы с Абени постараемся не сильно разорить вас, нер Аранда…
Рауль тихо ответил:
– Ты же знаешь – для тебя, любовь моя, хоть Луну с небес… Только живи. Только не уходи, только не покидай…
Абени чуть не задохнулась от неприкрытой нежности и беззащитности слов брата, хоть они и не ей адресовались. Наверное, нельзя так сильно любить, когда без другого человека и жизни нет. Или только так и надо любить, и идти до конца, защищая любовь.
Хорошо, что повисшую после слов Рауля в столовой тишину, разбил Джеральд в своем самом нарядном фрачном костюме:
– Обед подан, неры и нер…
***
В кондитерской было многолюдно и громко. Кажется, Золе тут же стало плохо – она отпросилась в дамскую комнату. Абени хотела последовать за ней, чтобы помочь, но та с легкой улыбкой извинилась:
– Пожалуйста, не надо, не заставляй меня чувствовать себя безнадежно больной, Абени.
Рауль сидел за столом, топя свой взгляд в чашке с кофе – он всегда считал себя виновным в болезни Золы.
– Конечно, – Абени почувствовала, как приливает жар к щекам – она не хотела обижать Золу.
Наверное, жаль, что Абени не последовала за Золой – она не увидела, как та вместо дамской комнаты заглянула на кухню, золотым привлекая к себе внимание мальчишки-разносчика.
Тот лаской выскочил с душной кухни, замирая перед знатной лерой:
– Да, сиятельная?
Она спросила:
– Читать и писать умеешь?
– Да, сиятельная…
– Тогда… – она вложила в его ладонь тяжелую монету, которую ему и за год не заработать. – Купишь мел и на видных местах на городских стенах будешь писать луну, не меньше, следующую фразу: «Кто убил Ян?». Запомнил?
Мальчишка кивнул и повторил:
– Кто убил Ян? Я понял, сиятельная. Не бойтесь, я не подведу.
– Смотри, я знаю, где ты служишь. Нарушишь слово, не будешь писать – я вернусь, и ты сильно поплатишься.
– Я не подведу. Я запомнил! Кто убил Ян.
– Точно!
Она встала и направилась обратно в зал, словно ничего не произошло.
***
А в это время у парка Прощания, как раз напротив кафе, остановился неприметный паромобиль. Прогуливающийся по улице Гилл оглянулся на табличку с названием парка и с помощью магии исправил одну букву – с «а» на «е». Потом он как ни в чем не бывало подошел к паромобилю, открыл дверцу со стороны пассажира, сел в кресло и тихо скомандовал:
– Поехали, отче!
Отец Маркус, сидевший за рулем, такого обращения не оценил, он криво улыбнулся
и ответил, не открывая губ: «Не наглей, Эвирок!».Гилл насмешливо сказал:
– Поехали, прошу вас, отец Маркус! Пожалуйста!
Паромобиль сдвинулся с места, направляясь в сторону Ривеноук. Гилл напоследок полюбовался на новое название парка и остался доволен собой.
«Что не так с названием?» – Маркус даже повернулся к Гиллу, отвлекаясь от дороги – гогглы сильно ограничивали обзор.
– Теперь все так, отче.
«Не зли меня, Эвирок!»
– Хорошо-хорошо, а как же терпение, которое вы проповедуете в храмах?
«Ты меня с кем-то путаешь. Я инквизитор, а не проповедник. Так...?»
– Парк расположен прямехонько над местом заключения Чумной Полли. Его не Прощанием, а Прощением надо называть.
«Смешно!»
– Не очень, на самом деле…
«Чумной Полли сейчас вполне хорошо в доме Ренаров.»
– А город нуждается в покаянии – сколько веков тут были пляски на костях?
«Гилл, я думал, что твой юношеский максимализм из тебя давно выветрился.»
– Я сам так думал, а сейчас понял – я не изменился, и меняться не буду, как бы некоторым не хотелось. Кстати… – Гилл выгнул бровь – он заметил, что паромобиль направляется отнюдь не в штаб инквизиции: – И куда мы едем?
«На пристань.»
– Ты бы не мог быть более мыслечивым?
«Каким?» – Маркус не понял и даже отвлекся от руля, заглядывая Гиллу в лицо.
– Разговорчивый – тот, кто говорит. А ты мыслечивый. Так зачем едем на пристань?
«Искать два потерянных на Оленьем острове вольта. Мне нужен кто-то, кто будет вести за меня переговоры с военными. И зачем боги подарили миру телефоны?». Он быстро влил в Гилла, от боли сжавшего ладонями виски, воспоминания из морга.
– Небеса, не делай так – это неприятно в конце концов.
«Прости, зато быстро.»
– И что теперь? Что ты решил с Ренар?
«Я по-прежнему считаю, что её нельзя впускать в игру, но она сама лезет с упорством убежденного драконоборца. Ты её вчера не впечатлил – она еще не знает, стоит ли тебе доверять. Мне, однозначно, она не доверяет.»
– Я и не пытался впечатлить. Мне важнее, что она думает о Ривзе. И готова ли идти до конца…
«Она его любила. Или думала, что любит. В борьбе за память о нем пойдет на все. Зря ты рассказал о Душителе – она девушка, и весьма увлеченная!».
– Она ангел. Она может постоять за себя, а Хейг доказал, что ему плевать на короля и его мнение. Главное – понимание Хейгом справедливости.
«Она догадалась, что я менталист.»
– Ты способен совершать ошибки? Это что-то новенькое. И в чем ты прокололся?
«Я не прокололся, просто она наблюдательная. И еще раз – её нельзя втягивать в это. Зря ты так поступил.»
– Еще раз, – сказал Гилл, словно передразнивая Маркуса: – она не глупенькая нерисса, она ангел. Она своим отцом специально взращивалась для расследований – её для этого готовили. В конце концов она имеет право отомстить за смерть отца.
«Она не знает, что его убили. Ей брат ничего не сказал. Повторюсь: зря ты её втянул.»
– Ты мне отказал в помощи, – напомнил Гилл.