Черные минуты

— Черт, снова этот коп!

Он хотел шмыгнуть в дверь, но Ранхель схватил его за руку и потащил на берег. Это был рыбак Лобина, плохой парень, имевший несколько приводов в полицию. Ранхель знал, что Лобина приторговывает травкой, но ждал, пока тот запалится на крупной партии, чтобы арестовать его. И дабы Лобина не вздумал сопротивляться, Ранхель заранее крепко двинул его в спину.

— Что ты дерешься, сукин сын, — заныл Лобина.

Ранхель падал с ног от усталости, и ему было недосуг объяснять свои действия какому-то мерзавцу вроде Лобины.

— Стой! Моя сандалия! Сандаль потерял! Я не могу идти босым! — кричал несчастный Лобина, но Ранхель и не думал останавливаться. Лобина, кажется, догадался, что происходит. — Эй, ребята, — крикнул он своим знакомым, — поднимите мою туфлю, я скоро!

На берегу Ранхель толкнул своего пленника в лодку и прыгнул следом.

— Заводи!

— Что, опять паром проспал, — пробурчал тот, но повиновался. Двигатель заработал, и вскоре они уже причаливали на другой стороне. — Приехали, босс.

Ранхель, бормоча что-то неразборчивое, побрел к дому. Он принял холодный душ, достал из шкафа свежую рубашку и брюки, оделся и вышел в гостиную. На столе стояла почти пустая бутылка виски. Ранхель рухнул в кресло и подумал: «Надо допить, раз я здесь». Он лишь на миг закрыл глаза, сидя в кресле с бокалом виски. Играл диск Стэна Гетца. Потом вдруг зазвучала труба. «Как странно, — подумал Ранхель, — я ведь гитарист».

Но снилось ему, что он играет на трубе, он первый трубач в своем бэнде и у него настоящий джазовый гибкий и мягкий звук, как у Стэна Гетца. Он делает с музыкой что хочет, и остальные свободно подхватывают его импровизацию. Потрясающий бэнд — Жоао Жилберто, Аструд и Антониу Карлош Жобин. «Зачем нам этот Гетц, — говорит Ранхель, — сейчас я сыграю вам такое соло, которого вы никогда не слышали». Он встает и дует изо всех сил, а красотка Аструд смотрит на него с обожанием. Она, конечно, бросит своего дружка ради него. Последняя нота — и вдруг раздается голос дяди: «Чем ты занят, племянничек?» И он киксует. Он хочет повторить, но труба не издает ни звука, внутри ее черная пустота. Рядом стоит Ривера в неизменной белой рубашке и в заплечной кобуре. «Что ты делаешь? — говорит он. — Да ты никак уснул? Проснись, пора на работу».

Ранхель вздрогнул и проснулся. Часы показывали пятнадцать минут шестого. Черт подери, он опаздывает.

Часть вторая

Глава 5

Гарсиа назначил совещание в ресторане «Фламингос» за автостанцией. Шефу нравилось это место с кондиционером, ненавязчивыми официантками и кофе в любых количествах. Пользуясь тем, что ресторан работает круглые сутки, полицейские съехались сюда в начале седьмого утра. Их компания устроилась в самом дальнем углу, а Круз Тревино и Гордо, он же Толстый Волк, следили, чтобы соседние столики никто не занимал.

Все были в сборе: Проф, Вонг, Бедуино, Евангелист, Тиролоко, или Бешеный Пес, Толстый Волк, Траволта и Чавез. Когда они пришли, их уже ждали. В розовом зале сидели двенадцать журналистов, вооруженных блокнотами, диктофонами, а один даже прибыл с телекамерой. Ранхель узнал местного газетчика, остальных он видел впервые в жизни. Наверное, приезжие из Монтеррея, Мехико или Сан-Луис-Потоси. При появлении Ранхеля один из них, наименее сонный, толкнул локтем коллегу-фотографа:

— Снимай его.

— Кого?

— Да вот того, с шевелюрой, как у «Битлз».

«Проклятье, — подумал Ранхель, — чего им от меня надо? Почему они так мной заинтересовались?» Поспав всего полчаса, он чувствовал себя совершенно разбитым. Ему срочно требовалось сесть и выпить кофе. Но не успел он опуститься на стул, как услышал, что Бешеный Пес бормочет: «Mamacita!» [10] Это относилось к Чиланье, которая, против своего обыкновения, была не в мешковатых штанах, а джинсах клеш и узкой рубашке.

10

Мамочка (исп.).

Увидев ее тонкую талию и выдающуюся грудь, Ранхель ощутил прилив бодрости. Он беззастенчиво разглядывал ее и не сразу заметил, что рядом крутится какой-то мажор — волосатик с начесом, будто из группы «Джексон Файв». А это еще кто такой? «Джексон Файв» схватил Чиланью за руку и потащил к столику для прессы. Ранхель гадал, какое отношение он имеет к Чиланье, когда появился шеф — мрачный и надутый. Следом цокала каблуками Лолита. Наверное, что-то случилось.

Когда он вошел, все замолчали. По залу прокатилась душная горячая волна, словно помогая всем присутствующим ощутить, что шеф не в духе. Гарсия огляделся и недовольно проговорил:

— Что тут за сброд? Чтоб никакой прессы!

И журналисты потянулись к выходу, а тех, кто задерживался, Толстый Волк выпроваживал силой. Вообще, он был спокойный, вечно потный жирдяй четыре сотни фунтов весом, под шесть футов ростом. На его лысой голове торчал единственный клочок черных волос, который он постоянно норовил пригладить. Когда что-то было ему не по нраву, он не тратил времени на объяснения, решая все вопросы при помощи кулаков. Ему обыкновенно поручали выгонять любопытных и докучливых. «Как они только разнюхали, что у нас тут совещание?» — недоумевал Ранхель.

— Шакалы, сволочи, фашисты! У нас есть право на информацию! — кричала Чиланья, которую Гордо выводил последней, пока все копы выворачивали шеи, глядя на ее грудь.

Прежде чем начать, шеф вперил сердитый взгляд в Траволту. Тот сразу все понял и подал знак Чавезу. Бедняга встал и вышел. В последнее время ходили слухи, что Чавеза вот-вот примут в штат, он получит полицейский жетон и все права детектива, но не тут-то было. Шеф ясно давал понять, что испытательный срок Чавеза, запятнавшего себя судимостью, еще не завершился и завершится нескоро. «Ничего не поделаешь, такова жизнь, дружище», — думал Ранхель, наблюдая, как несчастный Чавез тащится к выходу.

Шеф сел в самом углу, спиной к стене — привычка, приобретенная за тридцать лет службы в полиции и просмотра бесчисленных боевиков. На обычном совещании они докладывали шефу о всех делах, об успехах, неудачах и трудностях в работе. Он, в свою очередь, советовал, назначал сроки в расследовании и раздавал новые поручения — кому-то доставалось покушение на убийство или насильственная смерть, а кто-то должен был, сидя в машине, сторожить дверь нефтеперегонного завода или «Рефрескос де Кола». Но никто, конечно, не жаловался, даже если шеф приказывал изменить направление того или иного расследования, что сулило много лишней работы.

Обыкновенно их собрания проходили мирно. Но в тот день, 18 марта, было не совсем обычное собрание. «Что стряслось?» — мысленно гадал Ранхель. Вначале ему подумалось, что шеф злится из-за критической статьи в газете, где действия полиции называли «некомпетентными». Потом он отбросил эту мысль. Пустяки. Шефу доводилось выслушивать в свой адрес гораздо более обидные слова, но он никогда не принимал их близко к сердцу.

Может быть, виной всему мэр Торрес Сабинас? Их стычки происходили чуть ли не каждую неделю. Торрес Сабинас был молодой политик, враждующий с губернатором Пепе Топете, и с шефом у него тоже не сложилось с самого первого дня. Говорили, что в мэры он пролез благодаря покровительству президента Эчеверриа. Как знать, возможно, мэр позвонил и потребовал отчета, а шефу это не понравилось. Ни один, ни второй не отличались дипломатичностью.