Черные ножи 3

— Отдайте мой нож!

Я серьезно ее напугал, взгляд медсестры заметался, потом она выдавила:

— Да, конечно! Сию минуту, я посмотрю в хранилище!..

Она убежала, чуть нелепо передвигаясь на своих крепких ногах. На самом деле я не надеялся, что мой нож уцелел. Я был уверен, что потерял его еще в подворье Метерлинка. Но проверить не мешало. Остальные же вещи, как сказала медсестра, пришли в негодность, а награды, пистолет и документы сгорели в танке.

Пару минут спустя сестра милосердия, имени которой я так и не узнал, вернулась, держа на вытянутых руках обгорелые, пахнущие костром ножны. Я бережно принял клинок, вытащил его — ни одного блика от ламп, потом склонил голову и поцеловал оружие. Сестра смотрела на меня, как на безумца. Я же был практически счастлив в этот момент, ласково поглаживая вырезанные буквы и цифры на рукояти — «ДБ-43» — мои инициалы и год, когда я получил оружие в дар от златоустовских мастеров.

Конечно, пристегнуть нож к поясу я не мог, поэтому спрятал его во внутренний карман пальто, и после этого спустился в нижний холл, где меня уже ожидали Флеминг и О’Хара. Оба одеты примерно, как я, только у ирландца на голове была восьмиугольная кепка, вместо шляпы. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, практически приплясывая на месте. Видно было, что он устал от долгого ожидания, и это вовсе не в его характере, и только лишь по приказу высокого начальства он готов пойти на уступки… характер у ирландца был скверный, авторитетов он не признавал, подчиняясь лишь Флемингу. О’Хара был словно старый цепной пес, готовый рвать любого, кто зайдет на его территорию. Впрочем, на меня он посмотрел вполне дружелюбно и даже пробормотал себе под нос нечто вроде приветствия.

Я кивнул в ответ — ирландец мне определенно нравился, и повернулся к Яну. Тот не заставил себя ожидать, тут же предложив:

— Пройдемся?

О’Хара хрюкнул что-то неопределенное, я же вновь нейтрально кивнул. Выбора у меня не было. Я в столице чужого государства и, пусть попал сюда против своей воли, но прежде я сказал Флемингу чистую правду — сейчас я дезертир. Это произошло случайно, но факт остается фактом. Мне нужно вернуться на фронт как можно скорее. Пусть даже меня там расстреляют, как засланного агента — плевать! Мое место там, а не здесь.

Мы прошли сквозь парк, в котором прежде беседовали с Флемингом. Ворота нам открыли без малейших вопросов, и минут через пять мы оказались на довольно оживленной улице города. Удивительно, но клиника находилась непосредственно в одном из кварталов, а не где-то в пригороде. И даже странно, что я не слышал из палаты посторонних шумов.

— London is the capital of Great Britain, — пробормотал я себе под нос.

— Что, простите? — не расслышал Флеминг.

Я промолчал.

Город производил жуткое впечатление. Он еще не восстановился после бомбежек двухлетней давности, лишь слегка зализал раны. Многие дома были частично или целиком разрушены, только строительный мусор, громоздящийся огромными кучами, говорил о том, что когда-то на этом месте жили люди. Конечно, с улиц кирпичи и прочие обломки давно убрали, и ничто не мешало проходу, но город впитал страх и ярость в свою сущность и прекрасно запомнил, что с ним сделали немцы в начале войны, когда более полугода ежедневно по несколько раз бомбили столицу, устроив так называемый «Лондонский блиц». Кстати, Гитлер тогда ввел нововведение — приказал Герману Герингу, шефу «Люфтваффе», бомбить не только стратегически важные точки, но и жилые кварталы с мирным населением.

К чести лондонцев, они не пали духом, хотя немецкая авиация уничтожала квартал за кварталом, сокрушая древние исторические памятники. И лишь собор Святого Павла щадили, но только потому, что он служил прекрасным ориентиром для летчиков в ночное время суток, громадой возвышаясь над городом.

Горожане не поддались панике, не прогнулись, и все так же каждое утро шли на службу, с трудом пробираясь сквозь руины. За одно это они были достойны моего глубокого уважения. Ведь те же парижане… впрочем, не будем о трусах…

Вот и сейчас люди спешили по своим делам, на нас никто не смотрел. Слегка пахло чем-то горелым, казалось, этот запах навсегда въелся в окружающие дома, а небо было серым и мрачным, и создавалось ощущение, что вот-вот пойдет дождь, но ни у кого вокруг зонтов при себе не имелось. Из этого я сделал вывод, что такая погода — вполне бытовое явление для этих мест, и беспокоиться не о чем.

— Знаете… а вы оказались правы. Я выяснил, что ваш сосед по палате был помещен туда… как бы выразиться точнее… вопреки моей воле, — наконец, заговорил Флеминг. — Полагаю, он, и правда, был приставлен шпионить за вами… вот только они выбрали не того соглядатая.

— У вас много врагов? — полюбопытствовал я.

— Хватает, — пожал он плечами. — У любого человека, который хоть что-то из себя представляет, есть враги. И чем человек значимее, тем эти враги влиятельнее. Но в этот раз у них вышла промашка… или фактор вашего присутствия сыграл свою роль? Я уже понял, что вы чертовски удачливы.

— Все относительно, — не согласился я.

Флеминг решил сменить тему.

— Что бы вы хотели увидеть, сэр? — на правах хозяина спросил он.

Что увидеть? Букингемский дворец или Биг-Бен? Так я видел это все, правда, восемьдесят лет спустя, когда еще в юности, до первой Европейской войны путешествовал по Англии. Тогда мне Лондон не понравился, сейчас же он был просто ужасен.

— Я бы выпил пива…

— Знаю хороший паб неподалеку, — буркнул О’Хара. Он не старался выглядеть приятным, да и не смог бы, тем мне и нравился.

Мы, не торопясь, пошли вперед. Я обратил внимание, что детей вокруг почти не было, их эвакуировали в пригород и другие города, не подвергавшиеся бомбардировкам 1940–41 годов, и до поры до времени там и оставили, хотя Гитлер перестал посылать самолеты в этом направлении, перебросив все силы на Советский Союз.

Время от времени нам встречались военные патрули, но нас не останавливали. Мы не выделялись из толпы. Даже я пока не привлек ничей нескромный взгляд своей физиономией.

Я размышлял о том, сообщил ли Флеминг своему начальству обо мне? С одной стороны, он обязан был это сделать, иначе как бы меня положили в больницу — чужака без документов. С другой стороны, он явно вел свою игру, которую я пока что не понимал. И степень его полномочий я не знал. Возможно, они были гораздо шире, чем мог бы иметь простой лейтенант-коммандер. Все же Ян — начальник особого отряда коммандос. Что же ты делал в брянских лесах? С кем там встречался?

— Нам сюда! — О’Хара ткнул кривым пальцем в грязный проулок. Воняло там знатно: мочой и тухлой рыбой.

Я непроизвольно поморщился, прикрывая нос ладонью. Ирландец сделал вид, что не заметил моего недовольства, Флеминг же остался спокоен и невозмутим.

Лестница с полустертыми от времени ступенями вела в подвальное помещение, на двери перед входом в которое был нарисован трилистник — когда-то, очевидно, ярко-зеленый, а сейчас блеклый, едва различимый взглядом.

Внутри все оказалось просто: деревянные столы, полукруглая стойка бара, запах пива и тушеной баранины. За несколькими столами сидели работяги-ирландцы в куртках и кепках, они пили пиво и громко общались между собой, на нас, к счастью, никто особого внимания не обратил.

О’Хару владелец знал. Он закатил глаза, словно мечтал, чтобы этот человек немедленно исчез из его поля зрения. Но ирландец вкупе с нами никуда не делся. О’Хара кивнул на стол в углу, и нам тут же принесли три пива в пузатых кружках.

Сняв пальто, я повесил его на спинку крепкого стула, потом сел сам и поднял кружку.

— За победу!

Мой тост устроил всех, глиняные кружки стукнулись друг с другом с глухим звуком.

Я отпил глоток. Гиннес. Вроде и знакомый вкус, но при этом совсем иной. И, хоть убей, не мог сказать, вкуснее нынешнее пиво того, что я пил в будущем, или нет…