Черный буран

— И подержаться есть за што, — с хохотком добавил Афанасий.

— Да ну тебя, охальник! — Арина шлепнула его полотенцем. — Одна похабень на уме!

Соседка, солдатская вдова Любава, действительно, была хороша и статна. И хозяйство у нее, несмотря на одни лишь женские руки, содержалось в порядке. Одним словом — завидная невеста. Почему бы Василию с ней не сойтись? Арина хлопотала, как завзятая сваха, и никак не могла понять: по какой такой причине все ее старания напрасны?

А сам Василий, оказавшись в спокойном течении жизни, точно так же, как на Алтае у Багарова, постоянно думал о Тонечке, и, занимаясь с Афанасием хозяйственными делами, он время от времени неожиданно видел ее, будто в яви, как увидел сегодня: выпрямился, поднимая с земли топор, а навстречу ему, вдоль нового, только что поставленного плетня шла она — Тонечка. В пушистой беличьей шубке, в белой гимназической шапочке, которую она поправляла обеими руками в меховых варежках. На щеках светился задорный румянец; Тонечка беззвучно смеялась, а шаг ее был скорым, почти летящим. Василий дернулся ей навстречу и как споткнулся — видение бесследно кануло, не оставив после себя даже легкой тени…

И так случалось всякий раз, когда он ей бросался навстречу.

— Ты чего, уснул, парень ты мой? Я тебя спрашиваю, — Арина ласково шлепала его по плечу мягкой ладонью. — Ишь, как задумался, бедняга, живого голоса не слышит!

Василий поднял голову, как будто и впрямь оторвался ото сна. Афанасий попыхивал самокруткой и весело подмигивал ему бойким глазом. Арина стояла рядом и крутила в руках полотенце. Поймав вопросительный взгляд Василия, снова заговорила:

— Я чего тебе талдычу, парень ты мой… Воскресенье завтра, по хозяйству дел никаких нету, вот и давай Любаву в гости позовем. Посидим по-соседски, песни попоем, разговоры поговорим…

— Выпьем для веселья, — добавил Афанасий и заморгал сразу обоими глазами.

— Тебе бы только выпить! — осекла его Арина и рассудительно продолжила: — Чего тут плохого-зазорного? Ты один, и она одна — в самый раз приглядеться.

— Нет, Арина, — Василий резко поднялся из-за стола, — вы уж без меня как-нибудь… Я с ребятами обещался на рыбалку завтра, с утра поедем, пораньше.

— Да како там пораньше! Из пушки их не разбудить! Опять под утро притащатся, — завела свою обычную песню Арина, чутко понимая, что и на этот раз сватовские хитрости пропали даром.

Василий вышел из избы, под теплое и ласковое солнце, спустился с крыльца и остановился, не зная, куда ему направиться. Семен с Захаром, отказавшись от обеда и стараясь поскорее выполнить отцовский наказ, дружно выкидывали на улицу тяжеленные пласты навоза и только покряхтывали. «Проспят завтра, обормоты. Утянутся на вечерку сегодня, а утром их и впрямь не поднимешь», — Василий постоял еще, нежась под солнцем, и направился к братьям Сидоркиным, чтобы взять с них верное слово о завтрашней рыбалке. Но не успел он ступить и нескольких шагов, как увидел, что на дороге, делавшей крутой поворот сразу за околицей, из-за крайних берез жиденького колка выскочил всадник, без устали полоскавший свою лошаденку плеткой. Скакал он без седла, охлюпкой, подпрыгивал на худой лошадиной спине, и синяя рубаха от встречного ветра надувалась на нем, как пузырь.

Взбивая косую строчку пыли, всадник свернул с дороги, и лошаденка ударилась прямиком по лугу, целясь точно на усадьбу Сидоркиных, на новый плетень. А следом, выскакивая из-за берез, вывалились еще три всадника и сразу взяли наперерез. Приближаясь, все они быстро вырастали, ярче проявлялись на фоне синего неба, и было уже хорошо видно, что первый всадник — совсем зеленый парнишка с перекошенным от страха лицом, а гнались за ним всадники постарше, в военной форме и при полном вооружении: на боку — шашки, за спинами, наискосок — винтовки.

«Вот и попели песен с красавицей Любавой, вдовой солдатской…» — с горькой усмешкой успел еще подумать Василий, прежде чем парнишка на своей лошаденке влетел на сидоркинский двор и заполошным, сорванным голосом выкрикнул:

— Беда!

5

Все, что произошло дальше, произошло мгновенно.

Парнишка слетел с лошади, бросился к стене дома, вжался спиной в бревна, словно хотел продавить их и скрыться, тонко, по-заячьи заверещал:

— Дядя Афанасий, спаси!

Трое конных ворвались следом в ограду, и один из них, рыжеусый, в насквозь пропотелой гимнастерке, ловким, привычным движением потянул из-за спины винтовку, негромко и спокойно приговаривая:

— Я тебе, щенок, горячих щей налью на задницу. Ишь ты, скачки устроил, кавалерист. А ну, ребята, раскладывай его. И плетюганов — вволю.

Парнишка заверещал с новой силой, призывая на помощь Афанасия. И в этот момент, отзываясь на его крик, из хлева вынырнули Семен с Захаром и кинулись, выставив вилы наперевес, на конных. Бежали, угнув лобастые, лохматые головы, словно молодые бычки, драчливые и упрямые до невозможности.

— Стойте! — крикнул Василий, но опоздал.

Рыжеусый передернул затвор винтовки, и гулкий звук выстрела туго ударил в уши. Пуля выбила из-под зеленой травы черную землю. Но братья-бычки даже не запнулись, продолжая бежать. Рожки вил, отполированные о слежалый навоз, весело взблескивали на солнце. Рыжеусый снова передернул затвор, и Василий мгновенно понял, что в этот раз он уже не будет стрелять в землю, еще чуть — и кто-то из ребят ткнется липом в зеленую траву.

В один прыжок нырнул он под лошадь рыжеусого, ударил ее на лету ребром ладони в пах, лошадь взбрыкнула, и рыжеусый, выстрелив в небо, вывалился от неожиданности из седла, глухо стукнулся, будто сронили на землю тяжелое бревно. Винтовка выскочила из рук и отлетела. А над головой Василия уже взметнулась белой молнией шашка, и второй конный, страшно вытаращив глаза, клонился набок, целясь рубануть со всего маху. Василий рухнул плашмя на землю. Белая молния шашки со свистом пролетела над ним. Василий по-кошачьи упруго вскочил, успел перехватить руку, вздымавшуюся для нового удара, вывернул ее на излом и обрушил конного вниз. Кувыркнулся через голову, ухватил оброненную винтовку рыжеусого, и три выстрела подряд ударили сухо и четко.

Лошадь, на которой прискакал парнишка, вздернула голову и заржала — тонко и жалобно.

Семен с Захаром, так и не добежав, остановились разом и выронили вилы из рук. Парнишка перестал верещать, бесшумно сполз по стене и слег ничком, подтягивая к животу вздрагивающие колени, словно собирался спать.

— Вы зачем, дурачки, побежали? Вы зачем побежали, дурачки? — Василий потерянно оглядывал место скоротечной схватки и больше ничего не мог сказать.

— Дак он же Степку стрелить хотел. Он бы стрелил! — наперебой оправдывались братья Сидоркины и оба пятились в сторону хлева, стараясь не глядеть на убитых.

— Зачем побежали?.. — Василий добрел до крыльца, бросил винтовку и сел, обхватив голову руками. — Зачем?..

Из дома вылетел Афанасий, соскочил в один мах с верхней ступеньки, ошалело повел глазами, пораженный увиденным, и зачем-то старательно принялся заправлять подол рубахи в штаны.

— Вы хоть его спросите, — Василий кивнул на парнишку, — как на них наскочил?

Но парнишка ничком лежал у стены и в ответ на расспросы только икал.

— Он племянник мой, из Покровки, — Афанасий наклонился над парнишкой, — тут до нее рукой подать, версты четыре. Степка, очухивайся! Говори — чего случилось? Тащите воды!

Притащили воды, вылили два ковша на голову Степке, и он мало-мало пришел в себя. Захлебываясь, стал рассказывать.

Вчера с вечера, как ему отец наказывал, Степка отогнал коней в ночное и утром уже собирался возвращаться в деревню, когда увидел, что по дороге, направляясь к околице, движется конный отряд. Степка насторожился и напрямки, бегом, кинулся через луг в деревню. А в деревне, оказывается, уже крик стоит — отряд милиционеров для нужд Временного Сибирского правительства будет забирать лошадей. Отец, увидев Степку, велел ему бежать обратно и отогнать лошадей подальше от греха в укромное место. Сидеть там и не высовываться. Степка сломя голову ударился бежать и не оглянулся в горячке, не заметил, что следом за ним потянулись трое конных. Увидел он их поздно, когда уже распутывал путы стреноженным лошадям.