Черный дембель. Часть 3

Вернулся к кровати. Вынул из лежавшей в куче на кровати коробки зимние сапоги. Ладонью стряхнул прилипшие к голенищам шерстинки, протянул сапоги следившей за моими действиями Котовой.

— Ну-ка, примерь, — сказал я. — Это тридцать девятый размер. Но на твои носки будут в самый раз.

Лена с недоумением уставилась на творение финской обувной промышленности. Махнула ресницами, точно двумя крохотными веерами. И вдруг попятилась от меня, спрятала за спиной руки.

— Что это? — спросила она.

— Обувь, — ответил я. — Просто обувь.

Котова помотала головой — вновь засверкали локоны её волос.

— Я не возьму их, Сергей. Нет!

Она ещё на шаг отошла в направлении двери.

Я развёл руками — махнул сапогами. Почувствовал, что к аромату духов Котовой добавились запахи кожи и шерсти.

— Не хочешь — не надо. Я не настаиваю.

Указал правым сапогом на коробку с надписью «Агидель».

— Тогда забирай бритву. Обойдёмся без дарения новогодних подарков.

Увидел: Котова растерялась.

— Но… это неправильно, Сергей, — сказала она. — Я… даже не представляю, сколько эти сапоги стоят.

Её голос дрогнул.

— Они… дорогущие, — пробормотала Лена. — Сергей, они слишком… дорогие.

Я снова протянул ей сапоги.

Сказал:

— Не слишком. Это подарок, Котова. Надевай.

Лена всё же взяла у меня обувь. Не меньше минуты я наблюдал, как она обувалась. Отметил, что на ногах у Котовой сапоги смотрелись великолепно. Мазнул взглядом по женским коленкам. Посмотрел Котовой в лицо.

Увидел, что в глазах Лены блестели слёзы.

Котова всхлипнула.

— Серёжа, — тихо сказала она, — они такие клёвые…

* * *

Котова ушла. В новых сапогах. Унесла коробку с тортом и коробку со старыми демисезонными ботинками.

Примерно полчаса после её ухода я находился в комнате в одиночестве — до возвращения Артурчика. За это время упаковал сумку.

Прохоров шумно ввалился в комнату и сообщил:

— Уехали. Пообещали, что вернутся в общагу второго января вечером. Мой батя не появлялся?

Я покачал головой. Почувствовал, что в воздухе запахло одеколоном «Шипр» и табачным дымом.

— Чёрный, а ты всё-таки сумасшедший, — сказал Артурчик. — Осчастливил Ленку импортной обувкой и тортом! Наташка чуть в обморок не грохнулась при виде твоих сапог. Бросилась их примерять, вздыхала и причитала. Блин. А я ей только варежки и пачку забугорной жвачки подарил.

Прохоров покачал головой.

— Чёрный, ты мог бы меня и предупредить!

* * *

Илья Владимирович Прохоров приехал в общежитие в семь часов вечера. Извинился, что задержался. Выглядел он уставшим, но весёлым. Вручил мне пухлый конверт с деньгами — тридцать рублей из этого конверта тотчас же перекочевали в карман к Артурчику. Директор швейной фабрики сообщил мне, что клиенты остались довольны заказами. И что некоторые уже поинтересовались, когда им разместить заказы на торты к Восьмому марта. Илья Владимирович усмехнулся и поделился со мной прогнозом: к Международному женскому дню я продам тортов не меньше, чем к Новому году. «Ведь почти у каждого заказчика есть жена, любовница, мама и тёща, — сказал он. — И каждую нужно осчастливить подарком и тортом. Ведь какое теперь застолье у солидных людей без „цветочного“ торта „от Прохорова“?»

Артурчик уехал из общежития вместе с отцом. А я поплёлся на трамвайную остановку (с сумкой на плече, где позвякивали бутылки с коньяком и с водкой). Из трамвая я вышел уже затемно. Прошёлся привычным маршрутом: мимо шестой поликлиники, через освещённый фонарями Столярный переулок до деревянного моста (под которым змеилось русло ручья, превратившееся до весны в заснеженную тропу). Прошёл мимо дома Павловых. Не увидел в его окнах свет, а над печной трубой дома Варвары Сергеевны не разглядел дым. Да и у калитки заметил высокие сугробы: её не открывали уже несколько дней. Встретил на Речной улице шумную компанию молодёжи — обменялся с парнями и девицами поздравлениями «с наступающим Новым годом». Пешком я дошёл до дома Степана Кондратьевича…

…Где выгрузил из сумки в руки строгой хозяйки дома три бутылки водки «Столичная». Вручную выкатил Чижика (из двора уже повеселевшего после ранних проводов «старого года» Степана Кондратьевича). ИЖ-56 завёлся с третьей попытки: Чижик словно застоялся в стойле и рвался на поиски приключений. «Будут у тебя приключения, — мысленно пообещал я мотоциклу. — Вдоволь побегаешь по советским дорогам сегодня ночью». Чижика я остановил около ворот дома родителей. Повозился с подмёрзшими запорами — закатил мотоцикл во двор. Размял озябшие внутри кожаных перчаток пальцы. Вынул из бокового прицепа сумку и коробку с тортом, поднялся на крыльцо. Вошёл в дом, тут же почувствовал витавшие в прихожей запахи: пахло жареной курицей, варёными куриными яйцами… и духами «Иоланта».

Я опустил взгляд — увидел на полу рядом с обувной полкой новенькие чёрные зимние сапоги. «Pertti Palmroth», — вспомнил я название финского обувного бренда. Поставил рядом с рычавшим холодильником сумку, поверх неё установил коробку с тортом. Сбросил припорошенные снегом ботинки. Снова взглянул на высокие финские сапоги и убедился, что они мне не привиделись. Шагнул в гостиную, огляделся. Окинул взглядом покрытый белой скатертью стол, заметил расставленные на печи кастрюли. Полюбовался украшенной мишурой и стеклянными шарами ёлкой (разноцветные шары были маминой гордостью: папа нам их привёз из Москвы в тот год, когда учился в первом классе). Прошел мимо стола в следующую комнату, где светился экран телевизора, и звучали женские голоса. По-прежнему ощущал аромат рижской «Иоланты».

В дальней комнате (родители её величали «второй гостиной») я увидел сидевшую на диване у стены маму.

Она листала альбом с нашими семейными фотографиями.

Справа от мамы примостилась Инга Рауде. А слева к маминому плечу прижималась плечом Лена Котова.

— … На часах уже двенадцать без пяти! — звучал из динамиков телевизора «Горизонт 101» голос Людмилы Гурченко. — Новый год уже, наверное, в пути!..

Котова подняла на меня свои большущие глазища и произнесла:

— Серёжа приехал!

Глава 3

Лампочки в люстре под потолком не горели. Свет исходил лишь от телевизора и от стоявшего рядом с диваном торшера. Шторы на окнах гостиной чуть заметно покачивались. К знакомому запаху рижской «Иоланты» во второй гостиной добавился сладкий цветочный аромат духов Инги. Я поцеловал маму в щёку, поздоровался с сидевшим в кресле отцом. Поинтересовался у папы, где Кирилл. Мне ответила Рауде. Она (чуть растягивая гласные) сообщила, что мой младший брат сейчас кормил соседского пса. Мама тут же пояснила: бабушка Артура Прохорова встречала этот Новый год в городской квартире у сына и у молодой невестки.

Я услышал в её голосе нотки иронии. Заметил, что белокурая Инга улыбнулась, словно мама сказала шутку. Рауде бросила на меня кокетливый взгляд, поправила кружевной воротник платья. А вот Лена Котова слова моей мамы будто пропустила мимо ушей. Она пристально смотрела мне в лицо. В её взгляде мне почудились настороженность и неуверенность. Лена сейчас не походила на Бригадиршу. В глазах Котовой светились две яркие точки — в них отражался экран телевизора, где пританцовывала Людмила Гурченко. «…Что не сказано — скажи, — пела в телевизоре за моей спиной Людмила Марковна, — не откладывая на год!..»