Чёрный Корпус. Отряд "Зеро"

Додумать я не успел: конвой дал понять, что время вышло.

– Адвокат здесь?
– Я не торопился на свидание с прошлым. Пока Шармата не видно, можно потянуть время.

Не вышло.

– Вон он, - короткий кивок в сторону VXL-800/4.

– Пошёл.

Пришлось последовать за командиром конвоя. Значит, мобиль принадлежит Шармату. Понятно, почему он за свою репутацию переживал. Не каждый адвокат может позволить себе такой мобиль иметь. Сколько же я буду ему должен?

Спрошу при случае.

Под строгим конвоем я направился к прозрачным дверям ИИВНС.

Внутри - светло и чисто до того, что, кажется, сам воздух пахнет стерильностью. Охраны на виду нет, всё на электронике. Появление в светлом просторном холле моей персоны, в робе, наручниках и в сопровождении конвоя, заставило сотрудников института сторониться и прижиматься к стенкам.

Только один человек в белом халате при виде нас с радостью потёр сухие ладони с длинными узловатыми пальцами и довольно сощурился через старомодные очки. Высокий и тонкий, как спица, на вид - лет сорок. Короткие усы, аккуратная бородка. Только волосы седые.

– Кандидат биологических наук, профессор нейрологии, лауреат нейролингвистики и так далее и тому подобное. Одним словом, Фёдор Михайлович к вашим услугам, - он дернулся протянуть мне руку, но смутился, заметив наручники и резко напрягшийся конвой. А вот Шармат, успевший появиться из-за спин охраны, просить себя не заставил.

– Фёдор Михайлович, для меня большая честь познакомиться с вами! Вы - светило нейролингвистики!
– Шустрый малый обхватил руку лауреата ухоженными ладонями и активно затряс. Профессор удивлённо вздернул брови, но руку освободил не резко, осторожно.

– Для меня тоже... эээ...

– Зарубин Шармат Иванович, адвокат Алексея Витальевича, - без запинки выдал этот шельма.

– Хорошо, я вас понял, - профессор поправил очки, изучая меня. Стекла бликовали в свете ламп, и разглядеть цвет и выражение глаз этого светила науки было затруднительно.

– Алексей Витальевич, вы действительно добровольно...

– Да, - я тщательно старался не подать виду, что волнуюсь.
– Абсолютно.

– Хорошо, - профессор улыбнулся.
– Идите за мной. Лаборатория находится в секторе 8-Б, сороковой этаж. Лифт за следующим поворотом.

Мы проходили мимо многочисленных аудиторий и лабораторий. За стеклянными дверями я видел различные экспонаты, плакаты глубоко научного содержания, стеллажи с препаратами и непонятное оборудование. В другое время я бы с любопытством смотрел по сторонам: увлекался биологией в детстве. Не будь восстания, с удовольствием бы выучился на специалиста в этой сфере, чтобы работать в подобном институте. Но сейчас я находился здесь в качестве подопытного кролика. Грань же под ногами дарила то ощущение зыбкости, то, наоборот, уверенность, что всё будет хорошо.

И это меня ничуть не радовало.

Проще говоря - я здорово нервничал. Даже моих начальных знаний в нейролингвистике хватало, чтобы оценить всю опасность предстоящей процедуры. Сорок процентов успеха означало, что риск стать слабоумным для меня очень велик. В иных обстоятельствах я бы не согласился и на один процент такого риска.

Однако профессор, который вёл нас в свою лабораторию, едва не светился от счастья.

– Алексей Витальевич, я так рад, что вы добровольно решили помочь науке в познании...

Я не слушал его охов и ахов. И тем более не собирался ничего объяснять про "добровольность". Мне очень хотелось, чтобы всё закончилось поскорее.

До лаборатории мы добрались минут за десять.

Всё это время профессор любезно просвещал меня, Шармата и конвой о проблемах современной нейролингвистики.

– Понимаете, проблема взаимосвязи психики и соматики уже давно интересует нас. Наверняка вам известны случаи, когда человек под действием внушения или самовнушения может совершать невероятные вещи, в том числе выдерживать высокие и низкие температуры, не чувствовать боли, останавливать кровь из смертельных ран и многое другое. Нейролингвистика как раз занимается изучением этого феномена. Лет триста назад нейролингвистика изучала мозговые механизмы речевой деятельности и те изменения в речевых процессах, которые возникают при локальных поражениях мозга. Становление нейролингвистики как научной дисциплины связано с развитием нейропсихологии, с одной стороны, лингвистики и психолингвистики -- с другой. Нейролингвистика рассматривала речь как системную функцию, а афазию -- как системное нарушение, которое складывается из первичного дефекта и вторичных нарушений, возникающих в результате воздействия первичного дефекта, а также функциональных перестроек работы мозга, направленных на компенсацию нарушенной функции. Но дальнейшие исследования раскрыли новые горизонты для нейролингвистики. В древности люди говорили, что словом можно как убить, так и оживить. Одно-единственное слово способно подтолкнуть человека на великий подвиг или сделать его предателем. Этот феномен влияния слова на психику, а через неё на организм и стал предметом нашего изучения. Сканирование памяти очень помогает нам в этом. С помощью разработанной мной методики мы можем зафиксировать все параметры организма в любой момент времени, что позволяет...

– Простите, Фёдор Михайлович, нам не нужны параметры, нам нужны действия Алексея Витальевича и тех лиц, с которыми он общался в конкретный момент времени, - Шармат, вежливо улыбаясь, вернул гения на землю. Профессор поправил очки, нервно и недовольно покосился на адвоката.

– Я знаю, зачем вы здесь, любезный, - в голосе светила нейролингвистики появился холод.
– Прекрасно знаю. Входите.

Глава 6. Погружение в прошлое

Лаборатория оказалась просторной, хотя вдоль стен плотно стояли различные агрегаты. Но моё внимание приковало длинное кресло, с которого свисала, наверное, целая тонна датчиков. По сравнению с этим монстром, кресло в больнице Визо - просто ни о чём. Ладони вспотели, и я постарался незаметно вытереть их о штаны. Курить хотелось просто смертельно.

– Снимите с него наручники, - профессор погрузился в изучение моей медкарты на одном из экранов.
– Чем болели в детстве?

– Простудой, - я протянул руки командиру конвоя. Тот не спешил. Шармат заметил, нахмурился.

– А потом?
– Гений нейролингвистики хмурился не меньше адвоката, пролистывая электронку.
– Ничем? За двадцать с лишним лет? Ни разу даже не чихнули? Даже зубы не лечили? Тринадцать лет стаж курильщика - и ни одной жалобы? Лёгкие чистые, как у младенца?! Проникающее ранение грудной клетки зажило как на собаке. Переломы срастались всегда правильно и быстро. А ведь, если верить данным обследования, их у вас было немало. Агрессия в красном секторе, но зафиксирована только единственная вспышка. Как ваши повреждения?
– Профессор, наконец, высунул нос из моей карты и увидел, что наручники до сих пор на мне.

А я стоял и думал, что после военного госпиталя на Рапистре терпеть не могу докторов, больницы и всего, что с ними связано. А что лёгкие чистые, так это не моя заслуга, а производителей сигарет, фильтры у них хорошие. Да не так уж много я курю...

– Не понял, - светило нейролингвистики поправил очки.
– Эээ... Любезный, как вас там, снимите с пациента наручники.

– Не положено, - командир конвоя не собирался сдаваться. Профессор посмотрел на Шармата.

– Господин адвокат, думаю, это ваша работа. Мне нужен пациент в обнажённом виде и без всяких металлических штуковин на теле. Это оборудование стоит дороже вашей машины, и, если во время эксперимента замкнёт протонный контакт, вы будете иметь хорошо обугленный труп и разрушенную лабораторию. Итак?