Черный лебедь
Шрифт:
– Глаза у тебя светятся, лейтенант, – заметил ротный. – Вижу, что стараешься. Это хорошо. Только в следующий раз, прежде чем под машину залезть, технический костюм надо надеть.
Я осмотрел свою рубашку и брюки. Пятна мазута и машинного масла. Сапоги в солидоле. Рубашка и брюки были безнадежно испорчены. Но в запасе была еще одна рубашка и брюки из полевого «пэша». Так что на следующий день я прибыл на службу во всем чистом. А через неделю забрал из ателье пошитый за свой счет повседневный мундир. Китель с пришитыми погонами смотрелся на мне просто здорово. Еще бы строевой выправкой обзавестись, чтобы он сидел на мне, как вторая кожа. Ничего, со временем будет и это. Я чувствовал в себе и желание, и силы стать отличным строевиком.
Еще
Она продолжала счастливо улыбаться, даже когда оказалась в общежитской комнате, где нам теперь предстояло жить. Вернее, это была даже не комната, а скорее квартира-малосемейка. Комнатка три на четыре метра, крохотная кухонька, еще меньших размеров туалетная кабинка, в которой можно было не только справлять нужду, но и принимать душ. Я только что получил это жилье и еще даже не успел начать ремонт. А квартирка не просто нуждалась в ремонте, она требовала побыстрей взять в руки мастерок и кисть. Потолок осыпается, потемневшие от времени обои наполовину ободраны, пол обшарпан до безобразия. Унитаз шатается, бачок течет.
– Ничего, завтра я пойду в город, куплю обои, – сказала Майя. – Ты служи, а я сама здесь управлюсь.
Если Майя хотела сразить меня наповал, то ей это удалось. Она сама собиралась делать ремонт. И выразила это намерение так естественно, как будто всю жизнь только тем и занималась, что отделывала квартиры.
Разумеется, я не позволил ей вкалывать в одиночку. Выпросил у ротного недельный отпуск по семейным обстоятельствам, и началась трудовая эпопея на личном фронте. Майя помогала мне, не делая скидок на свою неопытность и мое нежелание утруждать ее. Как тут было не вспомнить нашу с ней трудовую эпопею годичной давности. Тогда она, как могла, отлынивала от работы. Но сейчас все изменилось. Она – мужняя жена, и жить ей предстояло не в чужой квартире. Пусть и не самое лучшее жилье, но для молодой семьи вроде нашей лучше и не придумаешь. После ремонта квартира преобразилась. И жить стало веселей, и дышать легче. Мы обзавелись мебелью, посудой, утварью: кое-что Майя у своих родителей забрала, кое-что я – у своей матери. Словом, жизнь наладилась.
А в конце сентября меня отправили в штаб округа на двухнедельные сборы офицеров недавнего, восемьдесят четвертого года, выпуска. Надо сказать, что я использовал эти сборы с пользой для себя. От занятий не отлынивал, тщательно все конспектировал, запоминал. Особый акцент делал на огневую и строевую подготовку. Успешно сдал все зачеты, вернулся домой.
Все это время Майя жила в городе у родителей. Но вернулась за два дня до меня. Я приехал на все готовое. Квартира сияет чистотой, на плите обед, в стареньком холодильнике бутылка кагора. Но больше всего радовала яркая улыбка жены. Майя любила меня, и я был уверен в этом на все сто процентов. Она была счастлива со мной, я был счастлив с ней.
– Ты у меня самая красивая! – восторженно сказал я, прижимая к себе любимую жену.
Она еще больше располнела, но от этого стала еще краше.
– Знаю, что красивая, – еще ярче улыбнулась она.
– Никто к тебе не приставал? – скорее в шутку, чем всерьез, спросил я.
Конечно же, для меня не было тайной, что мужики засматриваются на Майю. Но мне и в голову не могло прийти, что кто-то попытается навязать ей свое знакомство. Да, девушка она очень красивая, но ведь видно же, что в положении. Какой кретин будет домогаться беременную женщину. Разве что какой-нибудь извращенец.
– Приставал.
Майя же ответила всерьез. Даже улыбка сошла с ее лица.
– Кто?
– Да лейтенант один. Красивый такой, высокий. Вещевой службой заведует.
Сказал, что с ним я ни в чем не буду нуждаться.Я знал, что старший лейтенант Бушель еще тот чудила на букву «эм». Но не думал, что до такой степени. Но возмутило меня не только то, что он приставал к моей жене.
– По-твоему, он красивый? – спросило мое уязвленное самолюбие.
– Ну, видный парень, интересный, – ничуть не смутилась Майя.
А меня продолжало нести.
– Ты что, влюбилась?
– С ума сошел! – возмутилась она.
– Зачем же тогда говоришь, что красивый.
– Ну, что есть, то есть.
– Заигрывала с ним?
– Ты точно сумасшедший. Запомни, на свете много мужчин, которые могут мне понравиться. Но ни на кого и никогда тебя не променяю. И заигрывать ни с кем никогда не буду. И на ухаживания отзываться. А если вдруг влюблюсь, то ты узнаешь об этом первым.
Она смотрела на меня серьезным, немигающим взглядом.
– Но ты же не влюбилась! – с опаской спросил я.
– И никогда не влюблюсь. А будут приставать, буду рассказывать тебе.
– И это правильно.
В тот же день я имел неприятный разговор с начальником вещевой службы. Оговорюсь сразу – неприятный для него. Бушель сразу понял, зачем я пришел к нему в кабинет. И также сразу понял, что миром со мной не договориться. Поэтому отбросил в сторону попытки объясниться со мной на словах и принял боксерскую стойку. Бить я его не стал. Я всего лишь уронил его так, что в падении он сильно ударился головой о пол.
– Еще раз, убью!
На этом разговор был закончен. И с тех пор Бушель не подходил к моей жене на пушечный выстрел.
На этом рукопись заканчивалась. Поздно уже, вот-вот пробьет три часа ночи. Но спать не хотелось. Читать бы и читать. Но фрагмент из жизни графа Сокольского длиною в целый год иссяк. Графа. Когда-то он был самым обыкновенным студентом. Это сейчас экономические факультеты входят в число престижных как для женщин, так и для мужчин, а тогда было по-другому. В институте Всеволода не жаловали студенты с других, более «мужских» факультетов, в армии – кадровые офицеры. Но никогда он не позволял относиться к себе с презрением, нигде он не сдавался на милость чужого мнения.
И на страницах рукописи, и в жизни Всеволод Сокольский производил впечатление сильной личности. Но все же с Майей он справиться не мог. Охмурила она его, обвела вокруг пальца. Но самое страшное – разлучила с Женей. И Всеволод, как тот телок, повелся на ее уловку.
Майя ушла от Всеволода раз, другой, третий. И каждый раз возвращалась к нему, и всякий раз он ее принимал. В последний раз не мог не принять. Майя ждала от него ребенка, и это решило все. Он сам рос без отца и не желал того же своему сыну. Поступок не мальчика, а мужа. Он выбрал Майю, но вычеркнул из своей жизни Женю. Он любил ее, очень любил, но...
Елена Васильевна неспроста называла Майю вертихвосткой. В отличие от Жени, Майя не производила впечатление серьезной, основательной девушки. Да и сам Всеволод был невысокого о ней мнения. Оказывается, тогда, на картошке, она закрутила с ним роман потому, что при его участии можно было отлынивать от работы. Он даже знал, что по возвращении домой Майя сделает ему ручкой. Так и вышло. Но Майя вернулась. Оказывается, она поняла, что жить не может без Всеволода. И в это можно было поверить. Девушка повзрослела, изменила свои взгляды на жизнь. А с рождением ребенка эти взгляды только окрепли. Майя признает, что старший лейтенант Бушель – красивый мужчина. Но при этом не боится признаться, что этот пройдоха пытался приставать к ней. «На свете много мужчин, которые могут мне понравиться. Но ни на кого и никогда тебя не променяю. А если вдруг влюблюсь, ты узнаешь об этом первым». Красиво сказано, но сколько противоречий в этом высказывании. Никогда и никого. И тут же – если влюблюсь. Никогда, но если вдруг. Что это, сомнения или шаткая женская логика?