Черный номер один

— Приговаривается к сме…

— Постойте! — раздался чей-то голос.

И тут я осознала, что это мой собственный голос. Он дрожал так сильно, вдобавок во рту пересохло, поэтому этот хриплый крик, напоминающий карканье, стал полной неожиданностью для меня самой.

— Я невиновна! Я всего лишь маркитантка разбойников! И я сбежала от их жестокого обращения! Не знаю, почему вы считаете меня ведьмой, я не умею колдовать, поверьте мне!

— А этот чёрный дракон, он разве не твой фамильяр? — рявкнул страж из темницы. Его лоснящееся жиром лицо в каплях пота, с разинутым ртом, полным гнилых зубов, напомнило мне гротескную маску театра Кабуки. — Я слышал, как вы разговаривали с ним.

Рю отчаянно посмотрел на меня. Мне казалось, что он умоляет меня не говорить того, что я собиралась сказать. Но я уже не могла сдержать то, что сорвалось с кончика моего языка:

— Я не знаю это существо! Отпустите меня, пожалуйста! Я просто рабыня, которая сбежала от своих господ! Прошу вас!

И тогда я разрыдалась от отчаяния, боли и стыда. Где мои тридцать сребреников? Упала на колени, уперевшись головой в песок, распростёрлась перед своими мучителями:

— Прошу вас!!!

Взгляд дракона в этот момент невозможно было передать. Тоска, отчаяние, недоверие отражались на его морде. Я отвела взор, только чтобы не видеть его мучения. Я покупаю себе жизнь ценой его свободы.

Судья задумался. Надо же, мне удалось заставить сомневаться любителя линчевания. Ачивмент анлокд, как говорится.

— Хорошо. Мы оставим тебе жизнь, однако продадим в рабство. Сегодня состоится аукцион. Ты будешь лотом для боко. Не завидую тебе. Остатки твоей никчёмной жизни пройдут в боли и агонии. Взять её.

Стражи подхватили меня под руки. Толпа заволновалась.

— А что же казнь?

— Вы обещали нам, что повесите ведьму!

— Казнь! Казнь! Казнь! — орала толпа.

Мои тюремщики переглянулись и потащили меня сквозь ревущие ряды людей. И каждый считал своим долгом плюнуть в меня, либо бросить камень. Я сжалась в комок, как могла, крепко зажмурила глаза, пытаясь представить, что всё это происходит не со мной.

В это время судья огласил новый приговор:

— Отродье шайтана будет казнено здесь и сейчас!

Отродье шайтана? О ком это он?

И тут я поняла.

— Нет!! — но поздно. Меня утащили прочь, заткнув кляпом рот. И я не видела того непоправимго, что произошло по моей вине, пока толпа не взорвалась криками и воплями торжества. Стражи просто оттащили меня в сторону. Они практически несли меня на руках, направляясь вглубь самых нищих и отвратительных кварталов. Вдобавок ко всему, мне на голову чуть не пролились помои.

«Всё кончено, — думала я, — с моим маленьким Рю всё кончено».

* * *

Не сдерживая рыдания, я стояла, полностью обнаженная, среди других несчастных рабов. Наши шеи сковали особыми ошейниками. Стоило кому-то из нас пошевелиться, как шеи сдавливало, иди ударяло молниями. Поэтому все мы стояли по стойке смирно и лишь дрожали от страха, и потели от невыносимой жары.

Аукцион начинался ровно в полдень, и распорядители и их служки бегали и суетились. Нас намазали растительным маслом, благовониями, а тех, у кого были шрамы, синяки, порезы и гниющие раны, особым образом «загрунтовали» и загримировали. Мне тоже нанесли ритуальный макияж, предварительно проверив между ног. Намазали соски блестящим составом, обрисовали высокую грудь серебристой краской, подчёркивая её.

Я случайно услышала, как один из распорядителей шепнул другому:

«Девку приказали продать боко, но мы сорвём больший куш, если отдадим её эзру. Она ещё невинная».

Я увидела, как один из служек убежал прочь по узкой улочке.

В это время начали подтягиваться покупатели. Облачённые в зелёные, оранжевые, синие и красные тоги, они неспешно прогуливались вдоль выставленных на продажу рабов. Иногда кто-нибудь из наших будущих господ осматривал зубы тому или иному неудачнику. Эти люди могли спокойно заглянуть рабыням между ног, или проверить задницы рабов-мужчин на наличие узлов, растяжек и прочего подобного. Подходили и щупали мускулы. Хлопали женщин по заднице и животу. Одну из беременных рабынь, которая вовремя не дала ему дорогу, пнул в живот свободный в красной тоге, и никто не посмел сделать ему замечание. Рабыня схватилась за свой живот. Внизу расплывалось кровавое пятно. Наконец, она застонала от боли и страха за своё дитя, упала на колени. Из её чрева ручьями хлестала кровь. В тот момент, когда рабыня потеряла сознание, начались роды. Я отвернулась, не в силах смотреть на то, как появляется на свет изуродованное, недоношенное дитя. Мне было очень страшно.

И в этот момент появился он. Он сразу приковал к себе мой взор. Мужчина в чёрной тоге с непокрытой головой и светлыми короткими волосами, остриженными по-армейски, подошёл к тому, что обидел беременную, и стукнул его по шее ребром ладони. Я с изумлением увидела, как этот мужчина поперхнулся собственной кровью. Потом он рухнул на песок и больше не шевелился. Мужчина в чёрной тоге коротко кивнул другим людям в красных тогах, и те унесли труп своего сородича прочь.

Один из купцов пробормотал:

— Чёртов эзру, пожалел нагулянного ублюдка какой-то там рабыни…

Мужчина в чёрном спокойно взглянул на говорящего, и тот затрясся. Его глаза закатились, обнажив белки, да так и остались белыми. Он ослеп.

Остальные рабовладельцы непроизвольно отодвинулись от мужчины в чёрной тоге, которого назвали эзру. Я слышала это слово второй раз, но не могла понять, что оно означает.

— Тот, кто не может с почтением относиться к чужой жизни, становится недостоин лёгкой смерти. Ардун ждёт его, — невероятно низким, замогильным голосом произнёс эзру. Меня аж затрясло от ужаса, когда я услышала, как он говорит.

Один из рабов ударил в гонг, и мы поспешно взошли на деревянный помост. Одновременно, как нас выдрессировали, повернулись вправо, затем сделали ещё один поворот, и ещё два, чтобы участники аукциона могли оценить нас со всех сторон. Скот он и есть скот, пускай даже человеческий.

Я до сих пор горевала о смерти Рю. И теперь ощущала такие угрызения совести и сожаление о содеянном, что готова была на всё, что угодно, чтобы изменить своё решение и вернуться обратно на площадь, чтобы сказать:

«Не трогайте дракона. Он — всего лишь бессловесная скотина. Я — ведьма, и та, кого вы так ненавидите. Вы хотели казнить меня. Сделайте это. Но у меня есть последнее желание: я хочу, чтобы вы отпустили дракона».

Эзру пристально смотрел на меня темными глазами без блеска.

— …чу, чтобы вы отпустили дракона.

Я обнаружила, что вновь стою на площади, а толпа скандирует: «Убить ведьму! Убить исчадие Ардун!».

Судья кивнул головой, и стражи потащили меня к колоде. Бросили на колени, сильно надавили на затылок, заставив положить голову на плаху. Я вновь увидела Охотника, неподвижной тенью застывшего в толпе. Неторопливо подошёл палач. Он размял плечи, затем замахнулся топором. Солнечные блики, отраженные сверкающим лезвием на песок, были так прекрасны…

Глава 17. Встреча с эзру

Время застыло, и теперь тянулось, как резина. Я повернула голову, и как в замедленной съемке смотрела, как палач по миллиметру опускает топор на мою шею. Что же мешает мне просто встать и отойти в сторону? Я встала с колен, уклонившись от топора, поднялась на ноги и побежала прочь от площади. В этот момент время опять ускорилось.

Послышался чавкающий звук, с которым топор вошел в колоду на месте моей шеи. Палач удивленно смотрел мне вслед.