Черный плес

– Ксеня, я даже не знаю, как и сказать-то… - наконец начал он, но снова замолчал.

– Что стряслось-то? – спросила я, прокручивая в уме все возможные и невозможные варианты новостей, которыми не спешил делиться со мной муж.

Кстати, я не угадала. О том, что на самом деле ждало нас, я даже подумать не могла.

– Собирайся. В Богданово поедем, - как-то робко проговорил Илья.

– Зачем?

– К родителям моим.

Половина моих предположений отсеялась, но усилилась оставшаяся.

– Что с ними? Заболел кто-то? – я на самом деле уже предполагала худшее.

– Давай, я в машине жду тебя, по дороге расскажу. – И Илья просто сбежал от меня.

Мы выехали уже за Прямухино, когда Илья остановил машину и с усилием, как будто выжимал штангу, весом в тонну, проговорил:

– Ксеня, понимаешь, такое дело, Никита вернулся.

Сначала я не поняла. Совсем. Последнее словосочетание отказывалось укладываться в голове.

– Как это? – тупо спросила я.

– Приехал. Вчера. Дома он. – Продолжал поднимать непосильный вес мой муж.

Я уже все поняла. Но он зачем-то пояснил:

– Живой он, понимаешь, права ты была. В плену он был, сбежал. Живой. Живой. – Каждое слово больно отзывалось в сердце.

– Господи! Живой! – наконец выдохнула я, и по щекам потекли самые горячие слезы, какие только могут быть у человека – слезы счастья.

Не знаю, как передать то, что происходило со мной в тот момент. Может быть, это было самое настоящее счастье, но длилось оно только мгновение. Потом я поняла, что не дождалась с войны своего солдата. Кажется, я отказывалась ехать с Ильей, но он уговорил меня. Нужно было увидеть Никитку, тем более что на самом деле этого очень хотелось.

Мы подъехали к дому и долго не выходили из машины. Наконец, Илья первым открыл дверь.

– Пошли уже! – на выдохе сказал он.

И мы пошли.

В доме сидели за столом. Странная русская традиция – жрать, когда плохо, жрать, когда хорошо. Если трапезу радостную я еще понимаю, то так называемые поминки – это перебор, по-моему. Как можно хлебать водку с киселем, заедая их блинами, вернувшись с кладбища, на котором остался близкий человек, да еще и издевательски ставить ему стопку водки – это за гранью моего понимания. Поэтому естественно, что, взирая на стол, накрытый по случаю возвращения сына, напомнил мне стол поминальный по случаю гибели того же самого сына. Даже Никита сидел, по-моему, на том же месте, где стояла его фотография с черной рамкой, и нетронутая священная стопка водки.

А Никита действительно вернулся. Я стояла в дверном проеме между кухней и комнатой и не двигалась с места. В этот момент меня не смущала тишина, повисшая над застольем, тяжелое дыхание мужа за спиной, собственные обильные слезы. Никита смотрел на меня так, как будто не было его смерти, поминок, моей свадьбы с его старшим братом. Неизвестно, сколько бы еще длилась эта классическая сериальная сцена, если бы не тетя Галя, которая суетливо начала нас усаживать. Никита изъявил желание, чтобы мы с Ильей сели рядом с ним. Так я оказалась между двух братьев.

Снова полилась водка в стопки, загудела застольная беседа. Кажется, Илья с Никитой о чем-то переговаривались через мою голову. Сама я очнулась, только когда Никита обратился ко мне.

– Ксеня, пойдем, поговорим! – сказал он, и я беспомощно посмотрела на Илью.

Муж мой усиленно делал вид, что не слышал брата, и не видел меня.

– Мы только поговорим, и вернемся, - зачем-то сказала я и поднялась.

Когда мы с прихрамывающим Никитой выходили из избы, послышались реплики о том, что нам действительно есть о чем переговорить, и что неплохо бы было при этом разговоре присутствовать Илье. Никита увел меня за дом, сел на лавочку и закурил. Я немного пораздумывала, но все же села рядом.

– Ты же меня не забыла? – спросил Никита.

Я занималась поиском доступной для нервного выдирания травки.

– Не забыла… - сам себе ответил Никита, - Тогда зачем?

– Что – зачем? – переспросила я, на самом деле понимая, о чем он.

– Зачем за Илюху выскочила?

– Он любит меня… - кажется, я все же сказала это.

Никита только поднял бровь. У меня загорелись щеки.

– Ты моя, Ксеня, - наконец услышала я.

«Мое сердце остановилось, отдышалось немного и снова пошло».

– Уже нет… - выдавила я.

– Ты моя! – Никита схватил меня за плечи, - Моя, моя! – кричал он.

Я понимала, что от этого разговора теперь можно спастись только бегом, но вырваться не могла и не хотела.

– Так получилось, Никита! – заглядывая ему в глаза, я с наслаждением называла его по имени. – Так получилось, понимаешь ты?

– Не получилось ничего! Так нельзя! Ты моя!

– Нет, Никита, теперь не твоя, - казалось, что сейчас с моим сердцем случится разрыв, - Не сложилось… Ничего теперь не поделаешь…

– Не сложилось? Ты так это называешь? Не сложилось? А я это назвал бы по-другому…

– Как? – может быть я и не задала этого вопроса.

– Предательство, Ксеня…

– Предательство? Ты же умер! Понимаешь? Не было тебя! Совсем вообще нигде не было! – мне было страшно говорить это, но обвинения Никиты были еще страшней, - Поминки были, вот за тем же столом, что сегодня сидели! Крест стоит в Прямухино, сходи, глянь!

– Но меня-то нет под тем крестом! – снова закричал Никита.

– Я и говорю – нигде тебя не было…

В конце концов, я разрыдалась, с трудом вырвалась от Никиты и уговорила Илью уехать домой.

«6»

– Получается, что зря Никитка не погиб… - сказал спустя пару недель после возвращения брата домой Илья.

Он сказал это, глядя в окно, за которым куцый снежок пытался навести зимний порядок. Я же, мгновенно забыв, зачем открыла холодильник, замерла от злой рассеянности. Потому что Илья был вроде как и прав.

– Чего ты говоришь-то? – шепотом спросила я, захлопывая дверцу холодильника. – Как это зря?

– А сама не знаешь, как это? – не поворачивая головы, переспросил Илья.

Я понимала. И от этого неприятно заскребло на душе чьим-то мерзким коготком.

– Или, может быть, зря, что я есть… - пожал плечами Илья.

Он наконец посмотрел на меня.

– Что ты хочешь сейчас? Чтобы я сказала, что все супер? Что мне уже по барабану на Никиту? Или на то, что я не дождалась его? Что ты хочешь от меня? – нужно было молчать, но я говорила это.

– Если бы я знал, Ксень, что он жив…Я бы никогда…