Черный смерчь (главы из романа)

Калюта осторожно перевернул погибших лицом к грязному небу. Сдул приставшую копоть. Все трое были чернявыми, волосы, такие, что женщине впору, заплетены в десятки тонких косичек. Данок поджал губы, глядя на это непотребство. В западных краях рыжие воины тоже заплетают волосы перед походом, но зато их никто и не любит. Воины с косами - настоящие люди, но пока еще никому не удалось заключить с ними союз. Тут и глупый поймет, что и от этих добра не жди. К тому же и лица у погибших странные: широкоскулые и слишком спокойные. Не должно быть такого лица у человека, погибшего насильственной смертью. Двое встречных - воины в самом расцвете сил: темные бороды заплетены в такие же тугие пряди, что и волосы на голове; нетающий траурный снег почти не виден на скрученных прядях. Третий еще безбородый парень, небось как и Данок с Таши лишь в этом году получил копье.

– Жалко, красивый мальчик, - жалостливо бормотнула за спинами Лишка.

– Ничего себе!
– Данок едва удержался, чтобы не фыркнуть смешливо, что было бы неприлично рядом с телами погибших.
– Да таких красавчиков медведь испугается! Лицо поперек себя шире, нос будто кочка, и волосища!..
– в следующее мгновение недостойная мысль споткнулась, сменившись острым стыдом - Данок понял, кого ему напоминают незнакомцы. Да это же Лишкины соплеменники, те самые неведомцы, о которых рассказывают старики!

Данок сокрушенно затряс головой. Стыдно! Лишка, с которой на пару диатрим бьем - из этих людей. Лучший друган - Таши, тоже носит в себе четвертинку их крови, а он об этих людях нехорошо подумал. Даже о врагах, ежели они настоящие люди, нельзя худо думать, а эти покуда перед родом зубра ничем не провинились.

Затем Данок разобрал, что бормочет шаман, и испугался. Калюта читал не просто напутствие погибшим, но причудливый заговор полный угрозы. Шаман собирался кому-то мстить и призывал на чью-то голову сорок сороков бед и напастей. Такое только чужинцам желать впору, но чужинцы людских бед не страшатся. Так кого проклинает шаман?

– Что случилось?
– шепотом спросила Лишка, когда Калюта умолк.

– Они не сами умерли, - тихо ответствовал шаман, указав на лежащие фигуры.
– Их убили.

– Карлики?

– Нет. Диатриты людей в корм своим птицам отдали бы. Их убил в спину кто-то из своих. Где их колдун? Где четвертый из их отряда?

– Может быть, он просто выжил или испугался и сбежал, оставив товарищей одних под черным снегом?
– неуверенно спросил Таши. Уж очень трудно было поверить, что может найтись кто-то, способный ударить в спину своего. Такой мерзости ни среди зверей ни между чужинцами не водится. А тут, как-никак, люди. Легче поверить в труса, который мечется сейчас один по степи, проклиная минутную слабость.

– Черная пурга может задушить хворого старика или младенца. Сильного мужчину она так просто не убьет. Отчего умерли эти люди?

– Не знаю, шаман, - честно ответил Таши.

– И все-таки их задушил смерч...
– Калюта говорил, не глядя на молодых спутников.
– Задушил, потому что тот, кто должен был прикрывать воинов от беды, напротив, усилил вредоносность тьмы. А потом - ограбил убитых и ушел, бросив тела под открытым небом.

– Как ограбил?
– вразнобой переспросили воины.

– Именно ограбил, - подтвердил Калюта.
– Оружие, инструмент - на месте. Вон в мешке еда. Сколь ее было - не знаю, но лишнее вор оставил. А где хоть одна фляга? В пустыне лишней воды не бывает, значит, воду унес оставшийся в живых. Но не это я называю преступлением. Твоя бабушка, Таши, единственная из родовичей, жившая среди бородатых, рассказала, что эти люди всегда носят в кисете кусочек чистой киновари и не расстаются с ней даже после смерти. Киноварь это кровь умерших, без нее они не смогут жить среди предков и станут неприкаянными духами. А теперь глядите: - Калюта поднял с земли припорошенный злым снегом мешочек. Кисет был вывернут наизнанку, на коже виднелись следы краски, что всеми народами исстари почиталась равной крови.

Лишка стояла пригорюнившись, Таши и Данок бешеными глазами обводили окрестности, словно могли увидеть поблизости того, кто так страшно поступил с людьми. Неважно, что они из неведомых краев, о которых дети Лара и не слыхивали - есть вещи запредельные, преступления, которые нельзя прощать никому. И первое среди них - лишить родовича загробной жизни. Это страшней убийства.

Калюта раскрыл мешок с колдовскими причиндалами, откупорил крошечную долбленку с киноварным порошком, начертал на лицах умерших знаки спокойствия, затем вздохнул и, выбрав три комочка волшебной краски, вложил их в опустевшие кисеты. Люди молчали, но все понимали, что шаман поступает правильно. Неважно, что чистая киноварь стоит баснословно дорого и приносится из неведомых земель, пройдя через сотни человеческих рук. Но раз есть у людей такой обычай, он должен быть выполнен. Бородатые не виновны, что у них не нашлось могучего предка, который всякого своего потомка умеет привести в верхний мир. Так или иначе, встреч с неведомцами не миновать, а как глядеть им в глаза, если обошелся с их мертвыми словно с падалью? А так - расскажут умершие своему шаману о последней услуге, и, глядишь, доброе дело обернется благом для живых.

Тела как могли завалили пластами растрескавшейся глины и поспешили в путь. Время позднее, охотничий отряд, промышлявший зверя по левому берегу Великой должно быть уже заждался четверку, ушедшую на кочевья диатритов. Эти набеги повторялись ежегодно шесть лет подряд, с тех пор, как молодой шаман вошел в силу, и покуда Калюта не потерял ни одного воина, уничтожая иной раз до десятка птичьих гнезд. Последние два года диатриты уже не высовывались за пределы солончаков, а ведь было время, когда они разгуливали по всему Завеличью.

Этот поход был также удачен, как и предыдущие, однако тягостная находка отравила радость, и четверо воинов шли с таким чувством, словно погиб кто-то из своих, а родичи в восстановленном селении, что раскинулось на правом берегу, еще ничего не знают.

* * *

Тейко Быстроногий - молодой вождь, всего два года носящий на поясе кистень из зеленого нефрита, вышел из круглой землянки, аккуратно поправил шкуру зубра, запиравшую вход. В круглой землянке должен жить главный шаман племени, потому и форма у нее такая, и вместо двери висит шкура покровителя рода. Вот только шаман уже не жил, а умирал. Много лет неведомый недуг терзал слепого Матхи, все реже люди видели шамана бьющим в бубен и призывающим тени предков. Люди больше привыкли полагаться на Калюту - тот хоть и не столь мудр, но помоложе, его потревожить не грех. Вождь тоже привык не считаться с ослабевшим шаманом, и оказалось, что зря. Сегодня утром Матхи позвал к себе вождя, и когда Тейко пришел, приказал разыскать нефритовый нож.

Не о том думалось вождю, когда шел он к круглой землянке. Надеялся Тейко услышать добрый совет, как поступать с далекими западными соседями. Дело там шло к войне, и хотя сам Тейко воевать был не прочь, но понимал, что тут за весь род решать приходится и, значит, будут недовольные. Война на западных границах прежде всего коснется селения, что на Белоструйной. Народ там разнежился от удобной жизни, воевать не хочет. И старейшины, четверо из пяти, там живут. А слово старейшин на племенном совете веско. В таких случаях, когда вождь со старейшинами мыслью расходятся, люди ждут, что скажет шаман. А слепец Матхи, вишь, не о войне мыслит, а о поисках ножа!

Конечно, о войне Тейко задумался не из любви к раздорам. Причина была немалая, прежде из-за меньшего, бывало, люди в поход выходили.

Что-то там старики про рыбий зуб говорили... Но не из-за рыбьего же зуба закатные племена свару начинают? И все же, караван, ушедший за Белоструйную, вернулся без товаров. Прямо на издавна освященных торжищах, где и ссор-то вовек не бывало, набросились на безоружных стариков бесчестные соседи, ограбили, избили и хорошо хоть смертью не поубивали. И волосы у грабежников заплетены были по-походному - в две тугие косы.