Чертоги демонов

– А тебе откуда знать?

– Будто у меня маман не было, - хмыкнул он. – Они прощают то, что не смогут простить остальные.

– Но она могла злиться на меня. И не знать, что я…

– Матери всегда злятся. Особенно на глупых детей, которые только и делают, что ищут на жопу приключения. Матери злятся, потому что в первую очередь волнуются. Но это не отменяет того, что они любят своих детей. Даю голову на отсеченье – мать тебя любила даже после тех слов. И давно простила твою дурную голову. И меньше всего хотела, чтоб ты вот так тут страдала.

Такие слова были не для Кента. Более того, такие монологи были не для Кента. Он слишком мало разговаривал с другими, однако с этой девчонкой он, наверное, отговорил уже годовой запас. Более того, Кента смущали такие вот разговоры о любви и прочих телячьих нежностях. Смущали до такой степени, что он был готов набить самому себе морду. Слишком приторно, слишком слащаво и мило. Не привык он к подобным разговорам. Однако сейчас чувствовал, что ему стоит немного выйти за собственные рамки, чтоб девочка, напротив, потерявшая семью, смогла облегчить себе душу.

– А сёстры…

– То же самое. Ты злишься на сестёр за их выходки? Стала бы злиться, если бы померла?

– Нет, - тихо ответила она.

– Ну вот, - пожал Кент плечами. – И они не злятся на глупую сестру.

– Но мне больно. Даже после того, что ты сказал, мне больно…

– Ты будешь мучиться. Это называется горевать по родным, и это нормально. Ещё месяц, а может и больше тебя это будет мучить. Но это пройдёт.

– Просто…

– Хочешь услышать, что тебя простили. Поверь, тебя простили. Держи шоколадку.

Он пододвинулся поближе и протянул её ещё одну шоколадку. Та на этот раз приняла её без каких-либо разговоров. Просто молча съела, плача.

– Они меня точно простили?

– Точно.

– Точно-точно?

– За базар отвечаю, - кивнул он.

– Какой базар? – не поняла Миланье.

– Фраза такая. Означает, что за слова свои отвечаю, - прогудел Кент, кинув ещё растопки в костёр.

– Понятно, - она шмыгнула носом и уставилась в костёр. – Ты уверен?

– Да. Перед смертью все всё прощают. Это сто процентов. Потому что они испытывают то же, что и ты сейчас. И им хочется простить всех перед смертью.

Не всех, естественно. Однако Кент имел ввиду родных и близких. Иногда друзей. Он сам не раз видел, как солдаты просили передать матери, отцу, сестре, жене, брату, другу, собаке и так далее, что они всё им прощают и любят. Потому он имел полное право говорить об этом, не раз столкнувшись с этим в жизни. Никто не хочет помирать, оставляя долги за собой. В данном случае – обиды.

– Я… хочу верить в это… - пробормотала она.

– Будешь мамой детей, поймёшь и поверишь, - ответил Кент.

– Мамой? – она словно пробовала на вкус это слово. – Быть мамой… Это родить ребёнка, да?

– Верно, - кивнул он. – Или удочерить.

– Мамой… - Миланье подняла взгляд на него.
– Кент, а какая была твоя мама?

За последнее время в её потухших глазах в первый раз вспыхнула искорка интереса, которой раньше были полны её глаза.

– Моя ма? Да обычной, - пожал он плечами. – Целеустремлённая, с железной волей, но добрая. Слишком добрая. Я бы даже сказал, что многое мне позволяла.

– Она была красивой?

– Естественно, - кивнул он.

– Моя мама тоже, - вздохнула она и вновь начала плакать.

Стоило ей вообще вспомнить кого-либо из семьи, как слёзы сами собой начинали наворачиваться на глазах. И, как подозревал Кент, это будет происходить ещё очень долго и невыносимо мучительно. В конце концов, она лишь ребёнок, и боль эта будет даваться ей тяжелее, чем взрослым. Особенно кода рядом нет никого из родных и близких.

И не будет.

Потому, желая как-то утихомирить мелкую, чтоб ей стало полегче, Кент схватил её за руку, подтащил грубо к себе прямо по земле и сгрёб в охапку. Прижал к себе так сильно, что грудь отдалась болью, а она оказалась в тесных объятиях.

Не сильно Миланье вырывалась. Да и подобного желания не было никакого. Она вновь плакала, горько и жалобно, но зато теперь чувствовала себя в чьих-то крепких руках. Чувствовала некоторую защищённость и тепло. В его руках было не так одиноко, и казалось, что ей даже сочувствую, понимают, насколько ей сейчас плохо. Потому Миланье могла выплакаться не в собственные ладошки, а в чью-то грудь, почувствовав себя нужной, даже если это был самообман.

Раньше, когда мать пыталась её обнять, Миланье лишь отталкивала её руки, говоря, какая она взрослая, однако теперь с горечью понимала, как ей этих объятий теперь не хватает.

– Кент, а ты скучаешь по близким? – тихо спросила Миланье.

– Нет.

– Совсем?

– Совсем.

– А хотел бы вернуться домой?

– Нет.

– Совсем?

– Совсем.

Миланье замолчала на мгновение.

– Странный ты, - сделала она вывод. – Очень странный. Все малумы такие?

– Нет.

– Значит, ты особенный?

– В каком-то плане да, - кивнул он.

– Слушай, а как второе твоё имя? – неожиданно спросила Миланье.

– Второе? – не понял Кент.

– Ну, второе имя. Я его так и не узнала, а ты так и не представился. У меня второе имя – Пеймон. А у тебя?

– Беспалов.

– Странное имя.

– Это фамилия, - заметил Кент.

– А что такое фамилия? – тут же прилетел следующий вопрос.

– То, что ты называешь вторым именем. Но если на то уж пошло, то и Кент не совсем моё имя. Вернее моё, но сильно сокращённое.

– И какое же у тебя полное имя? – поинтересовалась она.

– Иннокентий.

– Инно… что? – хихикнула Миланье.

– Иннокентий, - повторил терпеливо он.

– Иннокентий? – она едва сдерживалась, чтоб не рассмеяться и не обидеть его. Однако для неё имя было действительно забавным.

– Да, так.

– Хи-хи-хи-хи-хи-хи… - она уткнулась лицом в него, слегка вздрагивая от смеха, который всё же не смогла ни сдержать, ни спрятать.

– Не вижу в моём имени ничего смешного, - хмуро заметил он.

– Прости… хи-хи-хи-хи… но оно такое… хи-хи-хи-хи… забавное…

Миланье не прекращала хихикать, но Кент был и не сильно против. В другой ситуации он бы может и поморщился от подобного, высказав своё негодование, однако сейчас, учитывая произошедшее, подобное не казалось чем-то плохим.