Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии

Отчасти от обиды, отчасти от обилия спиртных напитков на богатом столе Николай Ярославович злоупотребил ими. В ресторан же после рабочего дня прибыл в форме.

А по завершении банкета приключился ужасный казус…

Отметим, что в городе, помимо ШМАСа, имелось два военных училища: связи, а также летчиков и штурманов ПВО, личный состав которых друг друга изрядно недолюбливал. На беду Чердакова, в тот день в городе за порядком по армейской линии надзирали связисты, и душевно набравшийся майор, трудно вышагивавший к стоянке такси, нарвался возле нее на возглавлявшего комендантский патруль полковника-краснопогонника. Вид пьяненького расхристанного офицера с голубыми просветами наплечных знаков различия немедленно привел «надзирателя» в ярость. «Голубой», в свою очередь, недовольный внеплановой встречей, загнул в полковничий адрес «дифирамб» по матушке этажей на пять. И в итоге — уникальный для старшего офицера случай! — он вскоре очутился в гарнизонной комендатуре, на гауптвахте.

Выручал своего нового зама весьма раздосадованный этаким финалом личномасштабного праздника сам юбиляр.

История получила мгновенную и широкую огласку. Как по этому поводу выразился комроты Пекарин, «пьяному море по колено, а лужа — по уши. Но вот „чердак в пьяной луже“ — это весьма, весьма оригинально».

А на следующие сутки в часть секретной почтой пришла выписка из приказа командующего войсками военного округа: о присвоении охвостившемуся майору звания подполковника.

В ШМАСе немедленно родился анекдот. «Что нужно сделать для получения очередного воинского звания? Нажраться до потери пульса на халяву в кабаке, попасться на глаза комендантскому патрулю, отсидеть ночь на гарнизонной „губе“ — и готовься назавтра принимать поздравления».

Уважения и популярности случай этот Николаю Ярославовичу отнюдь не прибавил. А тут теперь еще и с телефонной записью непонятка. Хотя что уж тут особо было и понимать…

В кабинете заместителя командира части по воспитательной работе сам утробистый подполковник Анюшкин восседал в старинном, чуть ли не дореволюционном кресле и за широченным столом с полуэллипсным вырезом в крышке — для удобства размещения раздавшегося вширь живота. Комбат и ротный довольствовались местами за скромным приставным столиком. Лейтенант Киндинов стоял в торце мебельной буквы «Т».

— Рассказывайте, — повелел главный воспитатель, жадно выхлебав полстакана минералки и вытерев пот с одутловатого лица и складок шеи.

— Как, значит, было дело… — начал молодой офицер. — Узнал я случайно, что в учебную часть компьютерщица требуется. Расписание занятий набирать, планы, другие всякие документы. Прежняя-то сотрудница в «декрет» ушла. Я и пошел… кажется, в среду… да, именно, сразу после развода, к капитану Равчуку. Предложил на это место свою жену. Пусть хотя бы временно. А то ей уже осточертело целыми днями одной на съемной квартире сидеть. Ну и какой-никакой приварок в семейный бюджет. К слову, компьютерщица из нее неплохая — чуть не с первого класса технику эту освоила и набирает быстро. Равчук меня выслушал. Говорит: ладно, я только со своим непосредственным начальником посоветуюсь, потому что решать все равно ему. И как раз он же за командира части остался. Сергачев-то тогда в командировку, в округ уезжал. Выхожу я, значит, обнадеженный из кабинета и в дверях чуть не сталкиваюсь с подполковником Чердаковым. Зачем-то он самолично в учебный корпус прибыл. Ну, я отдал честь, вышел в коридор, а дверь в кабинет по случаю жаркой погоды открыта. Под ней и остановился: послушать, что по моей семейной проблеме скажут; вдруг да сразу «добро» дадут.

— Не послушать, а подслушать! — зло перебил комбат.

— Пусть будет так, не отрицаю… Но ведь грех-то небольшой?

— Еще бы ты только посмел отрицать! А сам поступок такой офицерскую форму чернит!

— Об этом позднее поговорим, — прервал хлесткие комментарии Булака Анюшкин. — Продолжайте, товарищ лейтенант.

— Есть… Телефон я тогда вынул и на беззвучный режим перевел, чтобы не запалиться. Ну, вы понимаете… Равчук сразу про мою жену вопрос засветил, а подполковник Чердаков ка-ак взорвется! И давай орать: да на кой ляд она нам нужна, и гнать такую-сякую в три шеи, и все перемежает густым матом… Я пока опомнился, он уже ей столько бранных ярлыков навесил!

— Ты, может, скажешь, что за год службы у нас никогда нецензурщины не слыхал? — уже с явным сарказмом поинтересовался комбат. — Рабочий момент, для связки слов…

— Если это лично меня касается — здесь без проблем, — уточнил лейтенант. — Соображаю, не маленький. Но жена-то тут при чем? Он ведь ее знать не знал, видеть не видел — и вот так моментально охаять? Да лет сто назад за подобное оскорбление… офицер офицера однозначно на дуэль вызывал! Если сам не тряпка, конечно. Кровью бранные слова смывались!

— Давайте не путать царскую армию и день сегодняшний, — возразил зам по воспитательной. — Лучше ответьте: вы запись с какой целью сделали?

— Да наперед знал, что Чердаков моментом от своих слов открестится: по человеку сразу видно. И чем бы я тогда свои претензии подтвердил? А телефон как раз под руку подвернулся. Начало диалога, правда, отсутствует, но и остальное, согласитесь, уже весьма красноречиво…

— Почему в таком случае непосредственному начальнику об инциденте не доложили, через его и мою головы полезли? — неприязненно спросил Булак.

— Смысл? — вопросом на вопрос ответил Киндинов. — Разве командир роты, да и вы, в общем-то, можете как-то повлиять на заместителя командира части? «Товарищ подполковник, как вам не ай-яй-яй, за что жену лейтенанта обидели? Он, бедный, плачет!» Навряд бы Чердаков пошел меня успокаивать.

— Тогда следовало бы самому к нему на прием записаться, — менторски посоветовал хозяин кабинета.

— Ага. Еще лучше, — не согласился комвзвода. — Уж меня бы он похлеще, чем мою жену, обгавкал.

— Вы выражения выбирайте, товарищ лейтенант! — насупился Анюшкин.

— Ага, конечно. Вот только подполковник Чердаков совсем к этому не стремился. Или, напротив, чересчур в выборе переусердствовал.

— Неуместная ирония, — осуждающе поджал губы зам по воспитательной. Еще налил минералки, выпил. Аккуратно промокнул платочком пухлые губы. Зевнул, прикрывая крупный рот жирной ладонью… — Кстати, у нас на КПП объявление висит, аршинными буквами писано: «На территории воинской части видео- и аудиозапись строго запрещены». Припомнили? Указание распространяется на всех, а не только, допустим, каких-то наших гостей. Так что формально ваша запись подпадает под нарушение режима секретности переговоров, и в этом плане вами на будущее вполне может заинтересоваться военная прокуратура. Впрочем… — и замолчал, похоже, считая исчерпанной тему разбирательства.

Но через несколько секунд обратился к ротному:

— А что, собственно, вы отмалчиваетесь? Ваш же подчиненный, мягко выражаясь, громко начудил. Вот только по глупости или с умыслом подрыва единоначалия? Тогда это дело уже будет политическое.

— Я его ни в коей мере не оправдываю, — кивнул майор на лейтенанта. — Однако, товарищ подполковник, — насчет единоначалия… Может, не стоит так резко сразу? Мы же запись все слышали: и голоса там узнаваемы, и суть разговора… согласитесь, тоже офицерскую форму не красит.

— К чему вы клоните? — вперил подозрительный взгляд в Пекарина Анюшкин.

— Да к тому, что все это хоть и кругом некрасиво, но по большому счету выеденного яйца не стоит. Издревле говорилось: кто ругается, под тем конь спотыкается, однако и с нагольной правдой в люди не кажись. — И один неправ, но ведь и другой… Возможно, вкупе перекрестить и забыть? Кстати, Марат, а ты с Равчуком-то во второй раз на тему трудоустройства жены не разговаривал?

— Не-ет. Какой смысл? Он своим «все исполним, в лучшем виде» уже больше достаточного сказал.