Чертовка для безопасника
Шрифт:
Понимаю, что, пока полчаса ехала в такси, немного успокоилась, и теперь мозг активно генерирует оправдания свинскому поведению Кирилла.
Слишком сладко нам с ним было, слишком храбро он спасал мою жизнь. Но возможно, на этом и стоило всё закончить, потому что я была два месяца не нужна. И не факт, что теперь буду нужна. Я. И малыш. Не зря же так холодно разговаривал…
До слёз обидно.
В палате отца открыта дверь. И я украдкой заглядываю, решив, что, если он спит, то тревожить не буду. Но папа не спит, полусидя на кровати, он разговаривает с посетителем.
Рядом с больничной
Кирсанов.
И не Юра, а этот холодный демон с бездушным взглядом и безразличным голосом…
Сидит, правда, как-то неестественно, чуть склонившись на правый бок.
Все это я замечаю не сразу, сначала пытаюсь оправиться от шока и скорости…
Ничего себе, как он быстро. И к отцу… Почему к отцу? Оправдываться приехал?
И сидит так странно… Он же мог не восстановиться до конца. Может, вообще два месяца только в себя приходил… Или без сознания был.
А я…
У него, вон, волосы отросли, в них седина, четко так. Раньше не видно было, а сейчас очень заметно.
Бородка светлая. Руки огромные, одним кулаком в колено упёрся… Так накренился вперёд, что видно, с каким трудом сидит.
А я…
Отец левой рукой держит бархатную коробочку ярко-красного цвета, задумчиво разглядывает ее.
— Дорогое? — усмехается отец, тоже постаревший за последнее время очень сильно. — Балуешь её.
— В общем, я вначале к вам, — хрипло отвечает Кирилл, и у меня от его голоса дрожь по телу. Все внутри сжимается, волнуется. Это только гормоны, за два месяца я его забыла… Да-да… Ох, кому ты врешь, Марта? Лишь про него и думала. Все про него. — Как там положено? — продолжает Кирилл, — прошу руки и сердца вашей дочери.
— Шустряк… Ребенка ей сделал, а теперь…
И тут меня опять штырит ненавистью и обидой.
Да провались, ты изверг белобрысый! Стукач! Уже накапал папе про внука! А я сама хотела! И теперь что делать?
Словно я виновата в чем-то, не сказала первая, от другого человека узнал…
Приперся!
Гад!
Господи, какой гад все же!
Поворачиваюсь на носочках и так же бегу обратно по коридору, не издавая лишних звуков.
Сердце в груди колотится, как бешеное, и не пойму, каких эмоций больше: злости, ненависти, радости, предвкушения, счастья? Всего на свете - взболтать и не смешивать?
Постепенно успокаиваюсь, перехожу на шаг.
И сама не замечаю, как проявляется основная эмоция, которая прямо ласкает самолюбие: мстительное предвкушение.
Папа ослаб после инсульта, власти надо мной не имеет, так что хрен тебе, Кирсанов, а не руку и сердце, довольствуйся воспоминаниями.
Ты еще, гад такой, за мной побегаешь.
Я устрою тебе веселую жизнь, полную разнообразных и интересных эмоций.
Ты еще вспомнишь и свой звонок телефонный, и то, как папе меня сдал, и как за моей спиной все решил… Решальщик.
Просто не будет тебе, Кирсанов.
Говорил, что я - чертовка?
Ты даже не представляешь, насколько прав был.
Я иду к пропускному пункту, не пытаясь спрятать улыбку предвкушения на лице.
Глажу машинально живот, шепчу:
“Ну что, малыш, поиграем с твоим папкой? Покажем ему, кто такая Марина Кирсанова?”
И
мне кажется, что там, внутри, мне поощрительно и задорно смеются в ответ.Девочка будет, дочка.
Маленькая Чертовка для грозного безопасника.
Чтоб жизнь медом не казалась.
Эпилог
Эпилог
Кирилл
Небо в феврале совершенно не звездное, особенно здесь, в столице. Отблески ярких огней реклам, шум улицы, гул машин, никогда не прекращающийся в центре.
А вот в провинции, в одном небольшом городе в Ульяновской области, небо черное в это время было. Мне запомнилось тогда, из машины вышел, поднял голову…
Звезды низкие.
И чернота. И тишина.
Я тогда еще подумал, что тут, у них, пиздец, как тоскливо должно быть, люди с ума сходят от тишины…
Правда, через час я так вообще не думал.
Задумчиво смотрю на телефон, прикидывая по времени, что пора бы уже…
Опаздывает…
Вроде, не критично, но почему-то напрягает. И хочется выйти в коридор отеля, проверить. Встретить, возможно.
Внутреннее ощущение я привык не игнорировать. Слишком часто выручало.
А потому отставляю бокал с неплохим коньяком в сторону, сую телефон в карман брюк и выхожу в коридор.
Тут тихо, светло и чисто. Отель этот, находящийся на одной из центральных улиц столицы, отличается своей тишиной и чистоплотностью. Здесь неплохие тематические комнаты есть, я даже в кое-каких из них бывал. Не один, само собой.
И здесь идеальное местечко для празднования Дня всех влюбленных. Популярное очень. По крайней мере, номер пришлось забивать чуть ли не за полгода, чтобы именно на эту дату.
Иду по мягкому светлому ворсу ковровой дорожки, прислушиваюсь, присматриваюсь.
И из лаунж-зоны, где стоят мягкие диваны и приглушен интимно свет, слышу какую-то настораживающую возню.
Наверно, какая-то парочка влюбленных не дотерпели до номера, и теперь обжимаются там.
Не мешать? Посмотреть? Что-то уж больно странные звуки… Словно…
— Послушайте, я уже несколько раз вам сказала, я не та, за кого вы меня приняли! Немедленно пропустите! Вы с ума сошли?
— Да ладно тебе, ломается она! Не такая! А под пальтишком только бельишко… Покажи и отпущу!
Звук пощечины, а я уже бегу. Бегу, блять! Ощущаю, как в груди все напрягается, вот-вот лопнет! И бок, сука, отдаваться начинает! Все время он меня теперь подводит!
Забегаю в нишу лаунжа и вижу картину маслом - маленькая, фигуристая брюнеточка с пухлыми губками и сверкающими обидой глазками и напротив мужичок, в гневе и с красным пятном на роже.
Они переводят взгляды на меня, брюнетка радостно распахивает манящий ротик, а мужик удивленно поднимает брови, невольно скользя взглядом по моей фигуре и, наверняка, заценивая нашу разницу в весовых.
— Давай, я тебе покажу чего-нибудь, мужик? — холодно предлагаю я, кивком отправляя брюнеточку туда, где ей самое место, себе за спину.
— Твоя, что ли? — мужик решает не бодаться, и, в принципе, совершенно прав, инстинкт самосохранения работает, но, видно не до конца, раз позволяет себе приставать к чужой женщине.