Чертовы котята

На горячее подали шашлык из баранины, по залу поплыл дурманящий запах чеснока и пряностей. У меня потекли слюнки. Мы с другими охранниками договорились есть по очереди в комнате наблюдения перед экраном монитора, я надеялась, что мне осталось ждать недолго.

Я стояла лицом к залу, но все равно заметила, как на улице полыхнула вспышка фотокамеры, и быстро повернулась посмотреть, что происходит. Там стояла наша старая знакомая — маленькая женщина-папарацци, представительница желтой прессы. «Во дает, малышка!» — почти восхищенно подумала я, увидев, как охранник в три раза здоровее пытается загородить ей вход в ресторан. Судя по оживленной жестикуляции, она внушала: не случится ничего плохого, если она, стоя на улице, сделает пару фотографий гостей с сигаретами в руках. В группе курящих дымила пара министров. Но похоже, коллега в состоянии справиться с назойливой журналисткой и без моей помощи.

Маке Ханнула поднялся, чтобы произнести следующий тост. У Сюрьянена не было шафера, так что Маке сам взял эту должность на себя. Не сводя глаз с невесты, он отметил, что ее молодость и красота оказали на Сюрьянена весьма бодрящее действие. Боковым зрением я заметила, что Гезолиану его слова не понравились. А уж когда тот принялся подробно расписывать ее прелести, Гезолиан и вовсе заерзал на стуле. Уж не собирается ли он съездить Ханнула по физиономии?

Впрочем, выдержки этому человеку не занимать. Однако я бы не удивилась, если бы через пару дней с Ханнула случилась какая-нибудь неприятность. Мой коллега Леша был мастером ломать руки и организовывать автомобильные аварии. В бокале у Ханнула уже сегодня вечером легко может оказаться щепотка яда или другого вызывающего неприятные последствия вещества.

Хотя до Коппарняси было не менее пятидесяти километров, я чувствовала присутствие Давида, как рыси чувствуют друг друга на расстоянии. Я регулярно доставала мобильник, чтобы проверить, не пришло ли мне сообщение с инструкциями, но телефон молчал. Я увидела, как, разрезая свадебный торт, Юлия наступила Сюрьянену на ногу. А затем пришла моя очередь ужинать, сидя у монитора камеры наблюдения. Йоуни налил мне полбокала красного вина.

— На свадьбе принято пить за любовь молодых, — важно произнес он, и Моника хихикнула, словно маленькая девочка.

Интересно, как остальные работники ресторана относились к роману Йоуни с Моникой? Была ли в курсе его подруга? Конечно, этот вопрос меня никак не касался, я просто не хотела, чтобы у Моники из-за Йоуни возникли дополнительные проблемы. Я пригубила бокал и поставила на стол.

Монитор показывал, что задний двор был пуст, зато перед входом толпился народ. «Пожалуй, для курения следовало отвести другое место», — запоздало подумала я. Маленькая папарацци через улицу увлеченно фотографировала гостей перед зданием, приникнув к длинному объективу.

Внезапно на заднем дворе обозначилось движение. Женщина в темных одеждах, с черной вуалью постучала в дверь кухни и, не дождавшись отклика, дернула ручку и вошла. Я рванулась в сторону кухни, узнав Сату Сюрьянен.

— Вы по какому вопросу?

— Говорят, здесь празднуют свадьбу, а вот меня забыли пригласить.

— Иди домой, Сату. Не стоит беспокоить гостей.

— Я не собираюсь никого беспокоить. Я хочу поздравить ту женщину, которая разрушила мой брак и украла у меня мужа. Она отняла у меня веру в счастье, веру в будущее, да и само будущее тоже! А тебя вообще следует сдать в полицию! Ты обманом пробралась ко мне на прием!

— Я не буду звать полицию, если ты уйдешь сама.

Взяв Сату под руку, я попыталась выпроводить ее за дверь. Но она вырвала руку.

— Не трогай меня, грязная шлюха!

В это мгновение я увидела, что на пороге с незажженной сигарой во рту стоит Сюрьянен. Скорее всего, журналисты купили Сату траурный наряд и заплатили ей, чтобы потом поместить снимки на первых полосах светской хроники. Но они не знали, с кем связались. Я обещала Гезолиану, что Юлию в день свадьбы ничто не потревожит, и собиралась сдержать свое слово. Сюрьянен зажег сигару. Несмотря на плотную вуаль, он тоже узнал свою бывшую жену. Сату приблизилась к нему, и в этот момент на другой стороне улицы защелкали вспышки камер. Я быстро протиснулась между ними и, взяв сигару у Сюрьянена из рук, быстро сказала:

— Уско, зайди сейчас же внутрь. И все остальные, кто не хочет попасть в объективы журналистов. Ханнула, тебя это тоже касается. Это публичное выступление не принесет тебе дополнительных голосов избирателей.

Сюрьянен быстро вошел в дом, остальные еще толпились, докуривая и выбрасывая окурки. К двери подошел Пете:

— Нельзя запретить фотографировать в публичном месте. Согласно закону, все, кто вышел из ресторана на улицу, уже находятся в общественном месте. — Он повернулся к Сату, которая снова отошла к двери. — А у вас есть приглашение?

— Нет! Оно мне и не нужно!

— Обратите внимание, на дверях написано, что здесь происходит частное мероприятие.

— Но двор является общественным местом! И я собираюсь здесь провести поминки по своей убитой любви!

— Вот черт! — Пете с досадой повернулся ко мне.

Официанты уже сдвигали столы к стене, чтобы освободить пространство для танцев. У меня пискнул телефон: пришло сообщение.

— Вам придется уйти. Вызвать такси? — Пете говорил вежливо, он привык улаживать подобные ситуации мирным путем, за что я его очень уважала.

Распахнулась дверь, и на землю упала темная тень.

— Что здесь происходит? — раздался голос Гезолиана.

Он всегда умел произвести угрожающее впечатление, хотя был среднего роста и не такой крепкий и здоровый, как, например, Пете. Леша стоял за плечом хозяина, готовый в любую секунду кинуться в драку.

— Бывшая жена Сюрьянена, — произнесла я.

В этой ситуации не стоило лгать или что-то придумывать. Леша сделал шаг вперед, под полой пиджака ясно обозначилась кобура пистолета.

— Это вы позвали сюда журналистов? Попросите их уйти, — сказал Гезолиан таким тоном, словно перед ним стоял последний бомж. — Сегодня свадьба моей дочери, самый важный день в ее жизни. Разумеется, вы не сможете испортить нам праздник, но я не люблю, когда чужие люди вмешиваются в мои дела. Вас уже один раз предупреждали. Сейчас последует второе предупреждение. Третьего не будет. Леша, проводи, пожалуйста, даму к выходу и объясни заодно вон той журналистке, что если она хочет сохранить в целости свое оборудование, то ей тоже лучше исчезнуть отсюда. Эти фотокамеры очень хрупкие…

Гезолиан говорил таким тоном, что даже у меня по спине поползли мурашки. Я вспомнила, как при первой встрече этот человек показался мне любящим, заботливым отцом и совсем не производил впечатления монстра, которым был на самом деле. Может, первый тайм в своей игре он и проиграл, но до конца войны еще далеко и вряд ли его противникам покажется мало.

Леша подхватил Сату Сюрьянен под локоть и практически поднял в воздух. Неужели он считал, что дипломатическая неприкосновенность Гезолиана распространяется на них обоих? Журналистка не переставая щелкала камерой. У Сату не хватало сил противостоять Леше. Все так же под локоть он перевел ее на другую сторону улицы и, когда они поравнялись с журналисткой, неуловимым движением толкнул женщину вперед. Сату упала на журналистку, та выронила камеру, которая со звоном разбилась об асфальт. Леша поднял камеру, с деланым сожалением покачал головой, затем вытащил карту памяти и повесил разбитую камеру обратно на шею онемевшей от неожиданности журналистке. На улице было шумно, и я не смогла разобрать их разговора. Затем Леша спокойно отправился обратно к ресторану, а журналистка опустилась на колени, ползая по асфальту в поисках какой-то отлетевшей детали. Подняв голову, она прокричала Леше вслед по-фински: