Червонные сабли
Шрифт:
Дом догорел быстро, а летняя ночь коротка: стало светать. В чердачное окно виднелись часть улицы и большой каменный дом с крыльцом. По всей видимости, в нем расположился штаб, потому что на крыльце стоял тупорылый станковый пулемет с бронированным щитком. Возле пулемета прохаживался часовой с винтовкой на ремне.
Леньке был виден двор особняка, окруженный высоким глухим забором. Во дворе в туманном сумраке рассвета ходили белогвардейские солдаты, они сносили и бросали в кучу лопаты.
Потом о черного хода, где тоже было крыльцо, но попроще и без перил, стали выводить и выталкивать пленных, у которых руки были связаны за спиной. Даже
Пиная ногами, подгоняя штыками, солдаты провели пленных в глубь двора и там развязали им руки. Офицер приказал курсантам разобрать лопаты и рыть себе могилу. Но никто из них не двинулся с места. Стояли, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не падали даже те, кто терял последние силы. Офицер кричал на них, бил плеткой, но курсанты продолжали стоять. Солдатам самим пришлось копать могилу. С торопливой злостью они швыряли землю на ноги пленным, точно хотели засыпать их живыми.
В тишине утра был слышен стук лопат о камни. Потом, как видно, перед самым расстрелом, все замерло. Ленька боялся, что Федя услышит голоса своих товарищей. Чтобы отвлечь его, он низко склонился над раненым, поправляя скомканную под головой гимнастерку. Ленька волновался, его тянуло к окну увидеть последний смертный час героев-курсантов. В то же время он боялся за Федю, не хотел, чтобы тот страдал еще больше.
– Ты спасайся, Ленька, - говорил Стародубцев.
– Тебе еще жить да жить...
– Лежи... Наши отобьют город, и мы вернемся к своим, - шепотом успокаивал Ленька.
В тишине послышались отдаленные отрывистые команды и щелканье затворов. И тогда донеслось оттуда нестройное хрипловатое пение:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Последнюю минуту жизни курсанты провожали великой песней революции.
Федя насторожился, он с тревожной болью вслушивался в нарастающее пение и силился подняться.
– Это наши!
– сказал он.
– Это мои товарищи!..
Он напрягся с такой силой, что сквозь повязку проступили свежие пятна крови.
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
– Ленька!.. Это наших повели на расстрел.
...Владеть землей имеем право,
Но паразиты - никогда.
Ленька уже не мог оторваться от окна. Он видел, как офицер столкнул ногой крайнего курсанта в яму и дважды выстрелил в него.
– На тебе! Владей землей!..
Стародубцев до боли сжал руку Леньке, собрал последние силы и подхватил песню:
...С Интернациона-а-лом...
Ленька зажал ему рот ладонью, но Федя мотал головой, вырывался:
...Воспрянет род людской!
Белогвардейцы не дали курсантам допеть. В беспорядочных выстрелах вместе с жизнью оборвалась величавая песня.
У Леньки текли по щекам слезы. Федя лежал, крепко сжав губы. Ленька придвинулся к нему, и они долго молчали, думали о погибших товарищах, о своей судьбе. Надежды на спасение не было...
Но она явилась. Сначала Ленька услышал на улице конский топот и чей-то грубый крик:
–
Стой, проклятый!.. Черт, а не конь!– Хватай его под уздцы.
– Сделай ему закрутку, враз успокоится...
– Попробуй подойди к нему... Кусается.
– Значит, настоящий конь.
Сердце у Леньки сжалось от предчувствия, что это Валетка. Взглянув в окно, он не сразу узнал своего коня. С растрепанной гривой и налившимися кровью глазами, Валетка бегал по улице, не даваясь в руки никому. Он взвивался на дыбы, бил задними ногами так, что казаки прятались за деревья.
– Лови, не пускай его туда.
– Пристрелить его.
– Плюнь, Петрович, проголодается, сам на конюшню придет.
– И то правда...
Ленька выждал минуту. Как видно, казаки ушли. И тогда, сам не зная зачем, он тихонько свистнул. Валетка остановился и навострил уши. Ленька свистнул еще раз, и Валетка голосисто заржал, метнулся в одну сторону, другую, и вдруг одним махом перелетел через забор. Он заметался, не зная, куда кинуться, и отвечал на свист хозяина призывным и радостным ржанием.
Дальше все было как во сне. Меньше всего сознавая, что делает, а скорее подчиняясь внутреннему голосу, Ленька застучал ногой в чердачный настил, а сам кинулся к лазу. Старушка выбежала в сени.
– Бабушка, лестницу!.. Это мой конь.
Ленька вел Федю, а старушка, приставив лестницу, старалась помочь ему спустить раненого вниз. Она приняла Федю на руки. Лестница упала, и Ленька спрыгнул с чердака в сенцы.
Валетка, увидев хозяина, зафыркал, замотал головой, Вдвоем со старушкой Ленька подсадил Федю на коня, сам прыгнул в седло и сквозь пролом в заборе выскочил на улицу.
– Спасибо, мамаша!
– успел крикнуть он, а старушка перекрестила их вслед.
Валетка мчался - только пыль из-под копыт. Белогвардейцы спохватились, но было поздно. Пули засвистали вдогонку.
– Держи! Красный!
– кричали врангелевцы.
Ищи ветра в поле!
Глава восьмая. ФЕДЯ СТАРОДУБЦЕВ
Он упал возле ног
Вороного коня
И закрыл свои карие очи.
«Ты, конек вороной,
Передай, дорогой,
Что я честно погиб за рабочих».
1
Валетка мчался, выбиваясь из сил. Конь тяжела дышал и весь был в мыле. Ленька знал: будет погоня, ему не уйти. Когда дорога нырнула в балку, он повернул коня в сторону и поскакал туда, где виднелись поля подсолнухов: в них можно укрыться.
С ходу Валетка влетел в заросли, тяжелые шапки подсолнухов били его по груди, хлестали по морде, но конь остановился лишь тогда, когда услышал команду: «Стой!» Ленька спрыгнул на землю, снял раненого, а Валетка, повинуясь приказу, опустился на передние колени и лег. Все затихло вокруг, и было слышно, как поют жаворонки в небе. Потом вдали простучал и затих топот лошадей: наверно, промчалась погоня.
Надо было ослабить на Валетке подпругу. Ленька так и» сделал, но седла не снял. Тут он заметил, что конь был в крови. Неужели ранен? Нет. Вгорячах Ленька не понял, что его самого догнала вражеская пуля и ужалила в ногу. Боли он не ощущал, достал красный платок и перетянул им ногу поверх галифе. Валетка внимательно следил глазами за хозяином, будто все понимал. Надо было уложить Стародубцева на мягкую подстилку. Ленька сорвал несколько шапок подсолнухов, наломал шершавых листьев и подсунул раненому под голову и спину.