Чешские юмористические повести

Итак, майор, Анна, показывая нам механику суставов, сокращение и растяжение мышечных волокон, поднимающих ногу, показывая правильное и свободное дыхание, при котором расширяется грудь и чуть-чуть, в надлежащей пропорции движется и живот, дает нам отрадный образ простого бытия и важных функций, составляющих основу театра. Вы видите человека с хорошим кровообращением, с надежной системой внутренней секреции, который приводит перед нами в действие свое чувство равновесия, восхваляя всем этим бога, сотворившего, как говорят, тело человеческое по своему образу и подобию.

— Истина требует,— прибавил Антонин, снимая шляпу,— чтоб я засвидетельствовал, что Анна имеет упругие ягодицы безупречной формы, что она превосходно сложена и что все члены ее тела исполнены благородства.

— В этом я не сомневаюсь,— ответил майор,— и мне кажется, вы справедливо говорите также о телесных функциях. Я видел солдат, у которых ноги скорей надежны, чем красивы, а между тем, когда они печатали шаг, сапоги их ласкали мой взор, и во время марша звук шагов вызывал в нас желание петь.

Происшествие с рукавом

Не успел он договорить, как Анна сделала последний поклон и стала надевать пальто, рукав которого закинулся за спину. Это была изящного фасона куртка из полосатого гаруса, подбитая канадским соболем (который за последние годы редко можно встретить на пушных ярмарках, так как его вытеснили подделки, увы, попросту из кролика).

Заметив непослушный рукав и решив, что не подобает Анне одеваться самой, как служанке, которая боится опоздать к почтовой карете, майор спрыгнул с борта фонтана, подбежал к Анне и подержал ей пальтецо, выведя ее из затруднения. Потом подставил ей руку калачиком и увел ее за фургон, где они вдвоем беседовали минут пять о некоторых древних человеческих чувствах, лишь мельком коснувшись строевого ученья и маршировки.

Маэстро и Катержина

Придя домой, маэстро Антонин нашел дверь открытой и пани Дурову стоящей посреди комнаты.

— Наконец явился! — сказала она, закладывая руки за спину.— Куда это ты все ходишь? Где шатаешься? Я была в купальне, она вся грязная, завалена прутьями, листьями, которые нанесло течением Орши. Что ты делал, Антонин?

— Ах,— сказал Антонин,— вы пришли за своими вещами? Берите их. Собирайтесь, укладывайтесь, упаковывайтесь, уезжайте.

— Я вернулась,— возразила Катержина,— потому что хочу тебя простить. Ты достаточно наказан за свою измену, живя уже три дня в неприбранной, пустой квартире, плохо питаясь и, может быть, даже проводя ночи без сна. Я не могу больше сердиться на тебя, Антонин.

— Тем лучше,— ответил маэстро.— Не сердись, но если говорить о моих ошибках, то они не поддаются исправлению. Я видел сегодня прачку, стоявшую по колено в Орше. Она была гораздо хуже Анны, но мне было ясно, что я не стал лучше. Так что бери свою посуду и ступай к Арноштеку: это образцовый фокусник и исправный супруг.

— Когда я слышу такие слова,— сказала пани Дурова, надев старый фартук и принимаясь чистить кастрюлю,— мне начинает казаться, что ты с ним сговорился, чтоб он меня увез.

— Ты принуждаешь меня высказаться определенней,— сказал Антонин.— Так вот, ты — блудливая женщина и провела эту ночь у Арноштека. Ладно, не ставлю тебе в упрек твое тело, хотя оно тучное и уродливое, но накажу тебя за клеветнический способ оправданий.

— Молчи,— прибавил он, видя, что она хочет отвечать.— Так и быть, оставайся, но не желаю слышать твоих разговоров.

Тут маэстро засучил рукава и осуществил свое намерение.

Раздосадованный фокусник

Около полуночи, когда спящие поворачиваются с одного бока на другой, в фургоне у Арноштека еще горел фонарь и фокусник бодрствовал. Было тихо, «Зеленая дева» дремала, «Четырнадцать подмастерьев» молчали. Где-то шлепали туфли деревенского жителя, отчасти приводя на память святки, когда эту обувь кидают за спину, чтоб узнать будущее. Но у фокусника этот звук не вызывал никаких представлений. Он глядел в огонь. Ему было не до шуток: он был взбешен. И, словно какой-нибудь правовед, перебирал в уме события последних дней, ища среди них несправедливости, беззакония, безобразия.

«Катержина Дурова,— говорил он себе,— самонадеянная дура. Каноник — осел. Антонин будет наказан в своем доме. Но майор — опасный малый!»

Карательная экспедиция

Подумав это, Арноштек, несмотря на боль, сполз с постели, надел пиджак, башмаки и взял палку. Открыл дверь, спустился вниз, закрыл, запер и двинулся в путь, весь во власти овладевшей им мысли.

Шел осторожно, преодолевая порывы гнева и боль в бедрах. Прошел улицы Галекову, Крепостную и Мощеную, ковыляя с видом отъявленного пессимиста. Дойдя до майорова дома, он сел под молодым дубком. (Там было множество их, так как от улицы до входной двери тянулась аллея, которая вырастет и станет великолепной, во вкусе майора.) Арноштеку было приятно сидеть, и, для того чтобы гнев его не сменился мирным настроением и не утратил своего пыла, фокусник щипал себя за ляжки. При этом он смотрел сквозь листву на звезды, но, не будучи святошей и не читая хороших книг, делал это совершенно равнодушно.

Поединок

Наконец около трех часов утра, еще не начало светать, дверь открылась. Арноштек встал и, охваченный новым приступом гнева, замахнувшись палкой, кинулся на выходящих. Анна и майор остановились. И тут — без трубача, без барабанщика, не соблюдая военного строя — фокусник пошел на них штурмом. Бил, молотил, утюжил их что есть силы.

Анна кричала, повторяя до тошноты майорово имя, но Гуго заложил руки за спину и промолвил:

— Слушайте, вы, леший с гор! Вы что, вилку принесли икры мне колоть? Или хотите кочергой меня проткнуть?.. Какого черта! — прибавил он, видя, что часть ударов достается Анниной спине.— Цельтесь лучше: вы ушибете мою даму.

— Вашу даму! — крикнул Арноштек, ухватив Анну за волосы.— Вашу даму! Вы что, спятили?

— Нет,— ответил Гуго.— Потому что Анна останется со мной, а вы уйдете!

Фокусник отвечал, что сам знает, что ему делать, а Анна, глядя то на одного, то на другого и сопоставляя прекрасные Арноштековы подвиги с майоровой бездеятельностью, решила вопрос в пользу первого.

— Надо быть снисходительным к слабостям своих друзей,— сказала она, коснувшись руки фокусника.— Оставьте майора в живых, не убивайте его.

Наконец, испуганная и полная восхищения, она ушла с Арноштеком, как дева, поддерживающая аустерлицкого героя. Ибо великодушие, отказывающееся бить поверженного, недоступно женскому уму.

Права дружбы

Наутро аббат, сделав себе новую повязку, пошел в Дурову купальню.

— Горячее чувство дружбы,— сказал он, здороваясь с маэстро и майором,— заставило меня отыскать вас, господа. Вы здоровы? Все у вас слава богу?

— Ах,— ответил Антонин,— не может быть большей причины для жалоб, чем у меня. Знайте: Катержина вернулась.