Чешские юмористические повести

Так мы обрели новую матушку.

Людвик пробыл у нас еще несколько дней, сделал все необходимые распоряжения, а когда убедился, что молодые супруги ни в чем не нуждаются, простился с нами и уехал по торговым делам.

Перед отъездом он обратился к Алоису:

— Будь примерным, мальчик, слушайся родителей. К осени я вернусь и возьму тебя с собой, пристрою к торговому делу. А если ты проявишь в нем прилежание, станешь моим помощником. Старайся же вести себя так, чтобы я не услышал жалоб.

Молодожены жили спокойно, Людвик, по временам прерывавший свои коммивояжерские странствия и заезжавший домой, не имел поводов для недовольства. Он исполнил обещание, взял Алоиса в ученье, надеясь, что коммерция придется мальчику по вкусу. Поначалу тому нравилось. Они ездили по разным городам, повидали чужие края, это давало пищу живому воображению мальчика. Но вскоре в нем взыграла буйная отцовская кровь, и однажды он бесследно исчез. Через некоторое время мы узнали, что он уехал в Прагу и устроился там музыкантом в военный оркестр.

— Я встретил его случайно в Праге,— рассказывал Людвик,— когда мимо строевым шагом проходил полк. Маленькая лохматая лошадка тащила большой барабан, а наш Алоис бил в него. Я пристроился рядом и дошел с ним до самого Мотола, где был военный парад. Он мне обрадовался. Когда их оркестр кончил играть и его сменили горнисты, Алоис рассказал мне о своих мытарствах. Пожалуй, на военной службе он как-то возмужал и набрался ума-разума.— Людвик помолчал и удовлетворенно добавил: — Я рад, что он нашел свое место в жизни. Военная дисциплина, на мой взгляд, благотворно повлияла на его необузданный нрав. К праздникам он обещал нас навестить.

Теперь я должна рассказать об одном горестном событии, нарушившем безмятежную жизнь молодых супругов.

Был поздний вечер, мы уже собирались отойти ко сну, когда вдруг кто-то резко постучал в дверь. Пес дико залаял. Человек во дворе яростно ругался. Я осторожно приоткрыла дверь и прокричала во тьму:

— Кто вы и что вам угодно?

Но не успела затворить, как вместо ответа в прихожую ввалился странный субъект. На его тощем теле болтались пестрые лохмотья, лицо сплошь заросло бородой. Он что-то глухо прохрипел.

— Что вам угодно? — боязливо переспросила я. Сердце мое бешено колотилось.

Дикарь захохотал:

— Я пришел домой, девчонка! Хочу после долгих скитаний отдохнуть под родным кровом.

— Кто вы?

— Ты еще спрашиваешь, кто я?! — возопил незнакомец.— Здесь меня не знают и знать не хотят! Ты собираешься прогнать меня от родимого порога, строптивая дочь?

Тут в прихожую вышел со свечой Индржих. Бледный свет озарил лицо незнакомца. Я в ужасе отпрянула.

— Мартин! — воскликнула я.

— Он самый! — с дьявольским хохотом ответствовал сей муж.— Узнала наконец? С дороги, молодой человек! — взревел он, обращаясь к Индржиху.— Отойди в сторону и отправляйся ко всем чертям, здесь я хозяин! Гей, вы! Дайте путнику еды и питья, ибо я голоден и умираю от жажды. А затем приготовьте мне ложе возле моей супруги.

— Матушка,— промолвила я тихо,— матушка, любезный пан Мартин, спит вечным сном на кладбище. Многое переменилось у нас с тех пор, как вы нас покинули. Ваше появление не к добру, заклинаю вас, уйдите отсюда и не нарушайте мирную жизнь молодых супругов. Ради бога, пан Мартин, прислушайтесь к моим мольбам, вернитесь туда, откуда вы пришли, и забудьте о прошлом!

— Ха-ха! — развеселился Мартин.— Я должен уйти, как нищий, которого вышвыривают за порог, должен взять посох и, всеми отвергнутый, гонимый, сложить свои усталые члены где-нибудь у дороги, в то время как другие будут наслаждаться радостями супружеской жизни?! Ни за что! Я пришел сюда и желаю дожить свой век под сим законным кровом. Слишком много лишений пришлось мне претерпеть по воле злого рока, который швырял меня по белу свету.

— Остановитесь, Мартин! — взмолилась я с тоской в голосе.

— Прочь, дьявол! — прикрикнул Мартин, оттолкнул меня и вошел в комнату. Я следовала за ним, точно во сне.

Мартин уселся за стол, бросил свою торбу под скамью и, бормоча проклятия, стал разуваться.

— Дадут ли мне наконец поесть? — просипел он.

Я начала собирать на стол, чтобы хоть немного успокоить нежданного гостя. Меж тем в комнату вошла матушка, бледная и испуганная.

Мартин воззрился на нее.

— Что это за женщина?

Я объяснила.

— А ну, живо убирайтесь отсюда! — заорал Мартин, дико выпучив глаза.— Здесь вам не место. Я, Мартин, хозяин дома сего, повелеваю вам немедленно удалиться! Прочь с глаз моих!

Матушка вдруг рассмеялась и никак не могла уняться.

— До чего же странный человек! — еле выговорила она, корчась в приступе смеха.— Отродясь такого не видывала, ей-ей…

Сначала Мартин опешил. Но потом пришел в неистовую ярость.

— Они еще смеются! — просипел он.— Всякие непрошеные постояльцы будут смеяться над моими страданиями!.. Вон! Вон отсюда! — снова взревел он, вращая глазами.— Вон из моего дома, жалкая женщина!

Испуганные, мы забились в угол. Мартин в безудержном гневе схватил свою палку.

Не знаю, что бы с нами было. К счастью, ночной сторож, привлеченный шумом, разбудил соседей и вместе с ними ворвался в дом. Безумец был схвачен, связан и и передан в руки жандармов.

Позднее мы узнали, что, несмотря на солидный возраст и слабое здоровье, Мартин был отдан в рекруты. Затем простым солдатом участвовал в шлезвиг-гольштейнском походе ^{66}. Из этой кампании он уже не вернулся.

А теперь настало время поведать о великом романе всей моей жизни.

Я подросла, превратилась в девушку и стала — нынче старухе уже позволительно так сказать — чудо как хороша. Не один молодой человек восхищенно оглядывался мне вслед. Однако к льстивым речам пылающих страстью юношей я оставалась равнодушна, ибо была девицей мечтательной и о светских удовольствиях не помышляла.

Но и меня подстерегла любовь. Напротив нашего дома был жандармский пост. Вскоре я приметила, что один жандарм слишком часто поглядывает на наши окна. Звали его Рудольф, и мундир был очень ему к лицу. По вечерам, в свободное от службы время, он без конца прохаживался вблизи нашего дома, задумчиво покручивая ус. Когда Рудольф впервые появился в нашем городке, на щеках его играл румянец. Был он человек веселый и усердно преследовал бродяг. Но вскоре утратил весь свой задор, а я стала получать надушенные записочки, полные неясных намеков и любовных стишков. Подписывался он всегда одинаково: «Вашей милости преданный слуга».